Правда, с деньгами-то проблем у меня как раз не было: пока мы развлекались в Долине, Фаэс задолжал нам столько, что мы уже даже не требовали с него наличные. Просто каждый раз, когда Фантомы приносили с собой добычу, эрдал выразительно возводил глаза к небу, с тяжелым вздохом вытаскивал из стола огромную бухгалтерскую книгу, которую обязан был вести, и регулярно вписывал туда все, что нам причитается. Проще сказать, добавлял к уже имеющейся сумме очередной, дополнительный нолик. Так что — да, теперь мы были сумасшедшими богачами, и когда требовалось, Фаэс безропотно выделял нужное количество денег, не больно интересуясь тем, куда они будут потрачены. Более того, даже заявил, что за Печати Гильдия все равно с нами никогда не расплатится, поэтому, в конце концов, махнул рукой и позволил нам копаться в своей казне хоть до умопомрачения.
И некоторые, кстати, этим бессовестно воспользовались!
Честно слово, когда я впервые надела свои новые доспехи, когда впервые взяла руки и опробовала новые мечи; когда без слов выложила перед довольным до безобразия кузнецом двойную сумму за это чудо, сверх того, на что мы договаривались раньше… а потом крепко обложила его по всей родне, чтобы знал, что спускать его мерзкий характер даже ради этого я не стану, за что заслужила один задумчивый, слегка удивленный, но зато уважительный взгляд… так вот, когда я все-таки осуществила свою мечту и вышла во всем этом великолепии на улицу, собираясь похвастать перед друзьями…
То, мягко говоря, обалдела.
Потому что эти негодяи… эти наглые, бессовестные, беспринципные и упрямые мерзавцы… эти восемь скрытных и ужасно довольных моей растерянностью гадов… стояли перед воротами ровным рядком и выглядели так, что мне пришлось тихо сесть в сторонку и схватиться за голову.
Не знаю уж, кто был инициатором этой идеи, однако они ее, сволочи белозубые, приняли на ура. Даже Тени. И, пока я возилась со своими делами, втихаря же и осуществили. Иными словами, полностью перешли на вороных. Все сразу, включая запоздало присоединившихся Дея и Рорна. Все до одного привезли Дарну свои доспехи… а надо сказать, что у Теней они и так были сплошь из адарона, а остальным я отдала на разграбление свою захоронку, где очень быстро отыскались и нужный сплав, и подходящие размеры. Горлопан самым бессовестным образом обработал их таким же составом, что и мой, сделав матово черными и какими-то зловещими. Подровнял края, подправил форму шлемов, сделав практически одинаковыми, и, заодно, выправил все остальное. В тон. И в масть. И в итоге теперь сам дьявол не смог бы отличить этих мерзавцев друг от друга. А если бы вдруг встретил этих чертей в темном переулке, то вежливо бы раскланялся и попросил не пугать ему клиентуру.
Клянусь, я была в шоке.
Они, напротив, дружно заржали.
А когда, ехидно посмеиваясь под своими черными масками, они соизволили чуть повернуть головы, то я окончательно впала в прострацию. Потому что эти негодники, заимев теперь совершенно одинаковые науши, на левой стороне каждого из шлемов уговорили Дарна поставить клеймо — простенькое такое, крохотное, совсем незаметное, если смотреть на него прямо. Самый обычный, незатейливый, символично изображенный шестилепестковый цветок. Шестилистник, одним словом. Точно такой, какой все они (и Дей с Рорном тоже, разумеется) носили теперь на своей коже. Отпечаток моего Знака. Клеймо Ишты. Причем, хитрый кузнец намеренно сделал его очень тонким и глубоким, а внутрь поместил светлую сталь, так что теперь она начинала бликовать только тогда, когда они поворачивали головы, или же если солнечные лучи падали на шлемы под определенным углом.
Более того, весь оставшийся сплав, который Дарн получил, добавляя в обычное железо порошок из зубов выверны (а он, в основном, пошел на скрепляющие кольца для доспехов, чтобы их нельзя было разрубить обычным мечом), был использован для декора. Благодаря чему (и, разумеется, фантазии кузнеца) у всех моих Фантомов появились на бронях небольшие, похожие на тонкие полоски из серебра, вставки. Немного, потому что адарон сам по себе не нуждался ни в каких украшениях, но этого оказалось достаточно, чтобы превратить простую броню в настоящее произведение искусства.
Конечно же, больше всего Горлопан постарался над моей броней, так что я не смотрелась так уж мрачно и угрюмо. Но все равно — по-моему, это уже слишком. Хотя никто из ржущих, как кони, парней меня, конечно же, не поддержал. Ревнители высокого искусства… блин.
Но и это еще не все, господа присяжные заседатели. Потому что Лин тоже не пожелал остаться в стороне и теперь, какой бы облик ни принимал, неизменно раскрашивал себя тонкими серебристыми полосками. В тон тем, что были теперь у меня. Скажем, если конем становился, то добавлял серебра в гриву и хвост, плюс на носу длинный мазок оставлял, чтобы полностью соответствовать образу. А если крылатым ящером, как сейчас, то красил не волосы (которых у него просто не было), а костяные пластинки на хребте. Отчего иногда казалось, что его тело отлито из разноцветного металла.
Надо сказать, что в последнее время у шейри появилась еще одна идея-фикс: он захотел стать настоящим драконом. И тренировался по каждому удобному случаю, хотя пока у него не больно-то получалось. Громадный ящер почти всегда выходил страшненьким, немного неуклюжим и слишком уж зубастым. Хотя, конечно, сильным и выносливым. Но Лин не расстраивался и был уверен, что когда-нибудь сумеет и это. Он вообще, после того, как я однажды приказала стать ему демоном (а он послушно стал и сам этого потом испугался), стал гораздо увереннее в себе. Так, будто в ту ночь неожиданно нащупал грань, за которую не следует переступать. И теперь, даже когда менял облик, я больше ни разу не видела у него таких страшных глаз и ни разу не ощутила, что внутри него вместе с новой шкурой что-то изменилось. А когда как-то рискнула спросить, почему так случилось, он очень долго на меня смотрел и после этого очень твердо ответил:
— Я больше не хочу быть демоном, Гайдэ. И не хочу чувствовать то, что когда-то испытал. Это разрушает меня изнутри, это приносит боль, ярость, желание убивать. А я не хочу. Я рад, что ты видишь во мне не только демона. Мне кажется, что я могу быть не только порождением мрака. И я тоже хотел бы посмотреть на то, каким могу стать, если запру своего демона внутри и однажды все-таки сумею его победить.
Больше мы на эту тему не разговаривали. Однако Риа, которая случайно его услышала, с тех пор стала смотреть на шейри очень странными глазами. Мы больше не слышали от нее недобрых слов в адрес моего изменчивого друга, и ни разу с того самого дня она не позволила себе показать, что испытывает к нему прежнюю неприязнь.
А вот теперь мы покинули Фарлион, чтобы я смогла, наконец, закончить дела на Равнине. Покинули его одни, вдвоем, потому что хотели обернуться туда и обратно всего за дюжину дней. А парни, хоть и хорошие у них теперь кони, нас бы непременно задержали. Потому что с Лином мы могли днем бежать по обычной дороге, а по ночам преодолевать огромные расстояния, уже не завися от Трактов, попутчиков, эрхов и всего остального. Поэтому решили ехать в одиночестве, а с Фаэсом договорились так: он уезжает к Прорыву один, вместе с Фантомами изучает обстановку, я стараюсь к обозначенному сроку вернуться, и потом мы вместе соображаем, что предпринять. Разумеется, при этом Фаэс поддерживает наше инкогнито, а Фантомов везде и всюду представляет, как свой элитный отряд, которому не страшны ни волки, ни Твари, ни Старшие демоны. Что, если честно, почти соответствовало истине. Да и кто бы стал его ловить на лжи? Мало ли какие у него люди имеются в подчинении? Фарлион стоит на отшибе, народу там всегда много, хорошие воины ценятся… почему бы и не быть у Фаэса элитному отряду? Тем более, слухи все равно скоро доберутся до Рейданы…
На том и порешили, ко всеобщему удовлетворению.
В итоге, теперь у меня появилось время разобраться со своими проблемами, Фантомы оставались при деле. Прорыв в их присутствии гадостей сделать никаких не успеет, Тварей ребята задержат до моего прихода, спуску тоже никому не дадут, поддержат хорошую репутацию рейзеров и, заодно, окажут Фаэсу ту помощь, в которой он так нуждается.
Что, собственно, нам и требовалось.
Остановиться мы с Лином, недолго думая, решили на том самом холме и возле той самой пещеры, где я почти полгода провела в гордом одиночестве, постигая нелегкую науку своих братьев-скаронов. За время нашего отсутствия она немного изменилась, конечно, однако и тренировочная площадка, и моя «разминочная» беговая дорожка сохранились. Даже чурбаки, которые я использовала для отработки ударов, остались на месте. Только поросли капитально зеленью, занеслись опавшими листьями, запылились, слегка пришли в запустение. Так что теперь и при близком рассмотрении было нелегко понять, что здесь когда-то побывал человек.
«Узнаешь?» — со странным смешком спросил Лин, складывая крылья.
Я огляделась и невольно улыбнулась.
— А то. Здесь, кажется, осталась какая-то частичка меня. Полгода жизни прошло. И знаешь… у меня такое чувство, будто мы вернулись домой.
Шейри тут же погрустнел, и я ласково погладила его по сильной шее.
Мы помолчали, вспоминая недавний визит в дом тетушки Айны, на котором настояла именно я. Дружно вздохнули, когда снова вспомнили, с какой осторожностью подходили к ее осиротевшей землянке, испытывая странное чувство, что на самом деле старая Ведьма не умерла. И что вот-вот изнутри раздастся ее спокойный голос, а потом и сама она выйдет наружу, после чего взглянет на нас пристально, вздохнет и, покачав головой, неодобрительно скажет:
— Ну что, нагулялись, бродяги?..
Ее мертвое, высохшее от времени тело мы нашли сразу, как только рискнули заглянуть в покосившийся проем. Она лежала на единственном топчане, сложив руки на груди и до сих пор, кажется, загадочно улыбаясь. Ее тело не подверглось гниению, в землянке не стоял тяжелый запах мертвечины. Старая Айна, хоть и была Ведьмой, все же ничем не оскорбила эту землю, поэтому даже после смерти выглядела так, будто просто закрыла глаза и надолго уснула.
— Спасибо тебе, — прошептала я, не рискуя потревожить покой умершей. — За все тебе спасибо. Пусть твоя душа останется в свете.
По спокойному лицу Ведьмы игриво скользнул невесть откуда взявшийся солнечный лучик, и я вздрогнула, когда от моих слов ее тело, будто только и ждало разрешения, внезапно рассыпалось в мелкую пыль. Которая тут же была подхвачена ворвавшимся внутрь ветром и унесена в неизвестные дали, где и развеялась, постепенно сливаясь с землей, растворяясь в воде и соединяясь с тем прахом, откуда все мы когда-то выходили. И куда, в конце концов, снова когда-нибудь уйдем.
Но лишь после этого я неожиданно ощутила, что таящееся где-то в глубине души чувство вина, наконец, исчезло. И лишь после этого смогла освобождено улыбнуться и, поклонившись могиле своей почти что матери… ведь это именно она приняла меня в этом мире, как новорожденную… с легкой душой уйти, больше не чувствуя ни горечи, ни печали, ни сожаления. Потому что смогла, наконец, отдать последний долг этой необыкновенной женщине. И смогла отблагодарить ее светлую, теплую и любящую душу.
— Теперь она быстро возродится, — задумчиво сказал Лин, когда мы снова выехали на дорогу. — Ты, как Ишта, подарила ей эту возможность, так что со временем ее душа вернется сюда. И снова увидит свет на твоей… теперь уже твоей земле…
Стоя на вершине холма и глядя на медленно разгорающийся рассвет, я невольно улыбнулась, вспоминая все то, что со мной случилось в этом мире. Потом глубоко вздохнула. Быстро разделась, потому что то, что я собиралась сделать, требовало полной отдачи. Потом улеглась на мягкую, ласкающую кожу траву, закрыла глаза и мягко, осторожно, настойчиво потянулась Знаком к земле. К той самой Равнине, у которой только сейчас в действительности готовилась появиться Хозяйка.
Так странно было чувствовать себя всем сразу. Странно слышать и видеть то, что происходит за многие километры отсюда. Странно не ощущать собственного тела. Странно чувствовать вместо него огромные, радостно трепещущие просторы, величаво текущие реки, освобождено вздыхающие леса, колышущиеся на ветру травы, ветер, играющий в догонялки с пушистыми клочьями облаков… сейчас я была всем. И все это было мной. Мы стали по-настоящему едины: земля, реки, ветер, подземный огонь. Я слышала их. Видела сотнями и тысячами глаз. Ощущала как себя саму. Понимала. Лежа на вершине холма, ставшего мне вторым домом, я постепенно сливалась с этой удивительной природой. И лишь сейчас, отдавая ей себя полностью… лишь теперь, соединяясь с ней, становясь единым целым… только так, растворяясь без остатка… я неожиданно осознала, чего именно она от меня так ждала. На что надеялась, отдавая самое главное свое сокровище. Что теряла, соглашаясь принять над собой мою слабую руку. И что в итоге обрела, когда внезапно стало понятно, что после стольких месяцев колебаний я все-таки вернулась. Принимала ее в себя. И тихо обещала, что не покину больше, потому что услышала, поняла, почувствовала. И потому, что лишь теперь осознала, что же для нее такое на самом деле — Ишта.
Наверное, мне надо было перед этим побродить по чужим дорогам. Надо было нос к носу столкнуться с нежитью. Отправиться в Фарлион, увидеть своими глазами изуродованный Темным магом, брошенный на колени и почти погибший Харон. Надо было пережить шесть проклятых Печатей. Надо на собственной шкуре ощутить, как больно ранит энергия смерти. Надо было шесть раз заново возродиться из пепла умерших в ней душ. И снова вернуться, чтобы прильнуть к своей истинной матери и тихо прошептать:
— Прости. Я больше никогда тебя не покину…
Я не знаю, сколько времени провела, лежа в уютной колыбели из трав и лаская проснувшимся Знаком обнявшую меня теплую землю. Не знаю, сколько сил перешло из него в окончательно проснувшуюся и встрепенувшуюся в надежде Равнину. Я не видела, как неуловимо меняется вокруг меня лес, как неуверенно замирают на ветках птицы, как оставляют незаконченную охоту волки, перестают убегать от них озадаченные остроухи, как растеряно садится на цветы мошкара и как торжествующе сияет надо мной добравшееся до зенита солнца, под лучами которого все быстрее и быстрее во мне разгоралось совершенно новое чувство.
В то же время я откуда-то знала, что где-то далеко-далеко удивленно и радостно подняли головы мои Хранители. Как шумно раздул ноздри вышедший из леса красавец Олень. Как одобрительно заревела на берегу какого-то озера огромная Медведица. Встрепенулся и отряхнулся от обильной росы массивный зеленоглазый Волк. А следом за ним из глубокого оврага высунулась треугольная Змеиная голова, настороженно попробовала воздух раздвоенным языком, удовлетворенно зашипела, уловив грядущие изменения, и со спокойным вздохом вернулась обратно. Перед этим заставив земную твердь содрогнуться от неслышного приказа и передав всем ползучим гадам, что теперь у них есть истинная Хозяйка. И что теперь по первому ее зову каждый из них должен был явиться немедленно.
А еще я неожиданно снова увидела перед собой смутно знакомое, нечеловечески белое, но все еще невероятно красивое лицо с крупными черными глазами, которое даже спустя месяц все никак не могло оставить меня в покое.
— Ты отдала свой долг, носительница Эо, — со слабой улыбкой сказал призрачный и никак не желающий исчезать Ли-Кхкеол. Странно. Он же умер. Его душа ушла из меня — я чувствовала. Но вот он снова здесь. И снова смотрит, как тогда, возле Печатей, когда изумленная растерянность на его лице постепенно сменялась недоумением, недоверчивым пониманием, плавно перетекающим в непонятное одобрение и поразительное, необъяснимое, но очень отчетливое прощение. — Ты отдала долг своего народа перед моим обманутым племенем. Ты свободна. Я больше не стану тебя тревожить — Обмен Душ, наконец, полностью завершен, и мой дух может спокойно уйти. Когда-то я хотел тебя уничтожить. Когда-то мной двигала только ненависть и чувство мести. Ты хорошо знаешь теперь, почему. И знаешь, что когда-то один из твоей расы предал нас. Ради власти. Ради наживы. Ради того, чтобы обрести то, что ему не было предназначено. Когда-то он запер души моего народа в своих мертвых алтарях. Но ты разрушила их. И ты освободила тех, по ком мы так долго скорбели. Это знают все мои родичи. Это почувствовал наш возрождающийся Эйирэ. Поэтому я говорю тебе: ты свободна. И говорю: ты по праву носишь мой Эриол. Мы больше не станем уничтожать смертных, входящих в наши Леса, Эо. Мы больше не будем искать в них надежду, как это случилось пятьдесят лет назад. Мы не тронем их души. Обещаю. И тебе больше не надо опасаться, что однажды твое тело станет чужим. Не надо бояться, что мой дух снова коснется твоего разума, или того, что кто-то еще сумеет тронуть его без твоего разрешения. Все кончено, Эо… я отпускаю тебя. И ухожу в мире, зная теперь, что он не погибнет от твоего присутствия. Я завершил Обмен Душ, это правда. Но я не тронул твоей собственной души. Просто оставил частичку своей, на память, чтобы ты не держала зла на мой уставший народ. Чтобы простила меня за обман. И чтобы она хранила тебя так же, как станет хранить мое родовое оружие. Прощай…