— Как можно неправильно это понять? Родившийся ребёнок не владеет магией. Чтобы стать магом, должна пройти инициация. Тебе повезло, у тебя это произошло только сейчас. А я стала ведьмой в пять лет. Я хотела куклу, мама мне не купила. Я сказала ей, чтобы она умерла, и она умерла. Папа на меня накричал и тоже умер. А я несколько дней непрерывно плакала. А потом старалась себя контролировать. Целых десять лет никого из близких не убивала. Всякую сволочь в школе и на улице — бывало, а родственников — нет. Меня взяли к себе дедушка с бабушкой со стороны матери. Отлично мы жили, я их любила до безумия. Ведь маму я тоже любила, с детьми же так бывает, понимаешь? Любит, но хочет убить.
— Понимаю. Сам такое чувствовал, и не раз.
— Разница в том, что большинство детей убить родителей не может. А я вот смогла.
— И что случилось через десять лет?
— Я вела дневник. Шифром, между прочим. Причём не самым простым. А дед сумел расшифровать. Нехорошо читать чужие дневники без разрешения, но взрослые почему-то считают, что у детей — можно. А там я описывала свои переживания из-за смерти матери. Отца мне почему-то не так жалко. Я его вообще почти не помню.
— Ты записывала такие вещи, и не прятала дневник?
— Прятала. Но дед нашёл. Да и мне казалось, что шифр никому не по зубам. Ошиблась.
— Каким именно шифром ты пользовалась? Я неплохо в них разбираюсь.
— Не сомневаюсь. Мы все — отличные математики, раз уж тебе не нравится слово «гений». А шифр — подстановочный, литорея с ключом. Вот только ключ на каждой строчке увеличивался на пять. Как выяснилось, дед тоже был неплохим математиком.
— И что он сделал, когда прочитал?
— Захотел меня убить. А я набросила на него паутинку, так что он не смог. Он попросил отпустить, пообещал успокоиться и не делать глупостей. Я сняла паутинку, он спокойно взял топор и метнул мне в голову. Я испугалась, и, как ты понимаешь, топор прилетел в голову не мне, а ему. Бабушка закричала, а я убежала. Долго ещё стоял в ушах её крик. Не знаю, сколько бродила по улицам, помню только, что мне было холодно, стояло уже далеко не лето. А потом какой-то мужчина предложил сесть к нему в машину. Я подумала, что это педофил, но мне было всё равно, очень уж замёрзла. Но это оказался не педофил, а король. С тех пор тут и живу.
— Тут — это где?
— В Крепости. Я не знаю, где она расположена. В ней нет ни окон, ни дверей, вход и выход — только через порталы. Дед говорит, что Крепость построена на глубине двух километров под поверхностью, внутри не то гранитной, не то базальтовой плиты. Я пыталась проверить, но не смогла. Мастерства не хватило. Впрочем, какая разница, где мы географически?
— Ты права, без разницы. Только я не могу понять, почему ты рассказываешь эти вещи постороннему человеку?
— Ты же мой брат, то есть, один из нас, а вовсе не посторонний. Какие уж между нами секреты? Так, хватит меня допрашивать. Поможешь мне с дифурами?
— Ты же математический гений. Зачем тебе помощь?
— Если не захочешь помочь, будешь тем, кем тебя назвал фантом.
* * *
Поговорив с начальством, майор Нежный ждал, когда анонимный подполковник федералов закончит допрос свидетелей. При нормальном расследовании майор допросил бы их всех сам, но сейчас у него не было на это ни времени, ни официальных полномочий. Лейтенант был категоричен — пока со всеми свидетелями не переговорит его начальник, ни к кому из них Нежного не подпустят. Что поделать, федералы в своём праве, в этот раз придётся ограничиться выслушиванием пересказа показаний. Не то, что нужно, но лучше, чем ничего.
А пока допрос продолжался, майору только и оставалось, что осматривать место происшествия. Он не верил, что найдёт что-нибудь этакое, что пропустили федералы. Хотя бы потому, что понятия не имел, что нужно искать. Прикинул расстояние от клетки, где стоял конвой, до двери. Ещё раз убедился, что с такой дистанции даже отличный стрелок может попасть из пистолета только случайно, а солдаты-срочники из внутренних войск, которыми и комплектуются конвои, обычно стреляют скверно.
После этого Нежный проверил, что могли видеть зрители, бросившиеся на пол. По всему выходило, что ничего. Лёжа на полу, только с одного ряда можно было увидеть клетку для подсудимого. Да и то вряд ли. Когда идёт перестрелка, редкий человек станет глазеть по сторонам, страх заставит не только спрятаться, но и зажмуриться. Речь, разумеется, не о профессионалах. Профи как раз ведут себя иначе. Например, как конвойные. Эти не растерялись, не испугались, а вступили в перестрелку.
Тут и напрашивается вопрос — откуда у них такая смелость? Эти ребята — герои против людей со скованными руками, особенно если они вчетвером против одного. С пистолетами против автоматов у них не было ни единого шанса выжить, но они проявили редкое мужество. Почему? Ответ напрашивался сам собой: парни знали, что террористы не настоящие. По крайней мере, хотя бы один из них знал. Да, одного достаточно. Стоило ему открыть огонь по террористам, остальным ничего не оставалось, кроме как его поддержать. Эту версию обязательно нужно проверить, но позже, сейчас с конвойными работают федералы, и к парням не подступиться.
Услышав приближающиеся шаги, майор обернулся. К нему, постукивая высокими каблуками, шла стройная пожилая женщина, сохранившая на лице следы былой красоты. Она держалась настолько уверенно, что Нежный безошибочно определил, кто она такая.
— Вы тоже из ФСБ? — поинтересовалась женщина.
— Нет. Полиция, уголовный розыск. Майор Нежный. А вы — судья? — на всякий случай поинтересовался он.
— Да. Очень хорошо, что наконец подключилась полиция. Давно уже жду кого-то из ваших. Я очень уважаю федералов, но это дело не для них. Они ищут террористов, а их здесь и близко не было. Вы, конечно, понимаете, что произойдёт, когда версия с террористами будет отброшена? Этого обязательно нужно избежать!
Нежный тяжело вздохнул. Значит, и у судьи рыльце в пушку.
— Я сделаю всё, что смогу. Но у меня нет полномочий. Дело ведёт ФСБ, а наше расследование неофициальное. Спасибо, федералы не возражают.
— Вы согласны, майор, что террористы были голографические?
— Если вы говорите о трёхмёрном кино, то это и есть моя рабочая версия.
— Этим кино отвлекли внимание. Цель — побег подсудимого.
— Снова согласен.
— Стоило это наверняка дорого. А можно было решить вопрос и дешевле, и проще.
— Конечно. Дать взятку или следователю, или вам.
— Мне больше нравится выражение «оказать материальную помощь», — поправила судья.
— Выражайтесь, как хотите. Так почему не было взятки? Следователя я допрошу чуть позже, а что скажете вы?
— Без протокола?
— Я же сказал, что моё расследование неофициальное. Какие могут быть протоколы?
— Положусь на вашу порядочность. Так вот, ко мне обращался отец подсудимого. О какой сумме шла речь, я вам не скажу, не обессудьте.
— И не нужно. Я в курсе расценок.
— Вместо денег у него оказалась резаная бумага. Даже не «кукла». Просто бумага. Константин Петрович расстроился, но насколько могу судить, ни капли не удивился. Понимаете, что это значит?
— С ним подобное уже происходило, — предположил Нежный. — У следователя.
— Я тоже именно так и подумала. Но ФСБ в это не поверит. Они будут искать взятку, мою и вашу. Проведут анализ наших доходов и расходов, и сделают интересные выводы, о которых доложат наверх. О взятках в судах и полиции знают все. Но это дело ведут люди, которые занимаются террористами, а не коррупцией. Расследование они проведут, как слон в посудной лавке. Я не взяла денег, неважно, почему, но меня обвинят именно в этом. И вашу систему они тоже прочешут мелким гребешком.
— Не нужно нагнетать напряжение, Ваша Честь. Я всё это отлично понимаю. И моё начальство — тоже. Остаётся ещё слабая надежда, что в побеге замешаны конвоиры, и федералы их расколют. На том и делу конец.
— Конвой — ни при чём.
— Разве вы что-то видели?
— Я видела всё. Федералам я этого, конечно, не сказала.
— Вот как! Я, кстати, удивлён, что они вас отпустили до конца всех допросов.
— Попробовали бы задержать! Я судья, а не кто-то там из публики!
— Тогда расскажите мне, что вы видели. По-прежнему без протокола, естественно.
— Конечно. Только давайте присядем, хотя бы вон там, не хочется говорить стоя. Дело я разбирала очевидное, но только на первый взгляд. Все экспертизы против обвиняемого, причём я специально уточняла — они честные.
— Надо же, — буркнул Нежный. — Редкий случай. А что не так на второй взгляд?
— Поведение потерпевшей. Она смотрела на него по-доброму, с симпатией, понимаете? Так на насильников не смотрят. Да и врала она, давая показания. А он, когда говорил, что его подставили — нет. Опыт у меня огромный, я такие вещи чувствую. Вот только чувства не перевешивают результатов экспертиз.
— Кроме случаев, когда приносят что-нибудь более ценное, чем резаная бумага.
— Майор, я бы предпочла не обсуждать этот аспект моей работы.
— Простите, Ваша Честь. Не смог удержаться. Рассказывайте дальше, пожалуйста.
— Когда я закончила оглашать приговор, открылась дверь в коридор, и сюда вошли эти призрачные террористы. Один из них громко произнёс «Во имя Аллаха, великого и милосердного», а потом выпустил очередь в потолок. Оттуда штукатурка посыпалась. Только посыпалась она неправильно.
— Подождите, пожалуйста. Давайте кое-что уточним. Вы уверены, что террорист сказал именно это, а не «Аллах акбар»?
— На память пока не жалуюсь. Это необходимое качество в моей профессии.
— Тогда ещё один вопрос. Он говорил с акцентом? Если да, то с каким именно?
Судья надолго задумалась. Нежный не торопил, давить на свидетеля сейчас нужды не было.
— Знаете, похоже, он сказал эту фразу совсем без акцента, — наконец, сообщила она.
— Понятно. А голос вы запомнили?
— Обычный мужской голос. Может, совсем чуть-чуть повыше, чем у вас.
— В случае чего, опознать по голосу сможете?
— Нет. Совершенно точно нет. Самый обычный голос.
— А внешность?
— Типичные бородатые горцы. Я их не отличу ни от других таких же, ни друг от друга. У них даже рост одинаковый, примерно метр семьдесят. Но зачем вы это спрашиваете? Ведь они не настоящие.
— Если кто-то показал вам трёхмерное кино, то не помешало бы иметь описание актёров, — пояснил майор. — Или это был мультфильм?
— Не могу сказать. Возможно, очень качественная компьютерная графика.
— Ладно, давайте продолжим, вы остановились на том, что штукатурка посыпалась неправильно. Как это?
— Он стрелял вверх. В смысле, вертикально. Штукатурка должна была посыпаться ему на голову. А она упала на полметра впереди. И при этом на них — ни единой порошиночки. И тут я почувствовала к ним такую ненависть, что готова была их загрызть. А конвойные были вооружены, им зубы применять не понадобилось. Они сразу же открыли огонь по террористам.
— Все четверо одновременно?
— Насколько могу судить, да. Секунды не прошло, а они уже все вели огонь. В этот момент вся моя ненависть куда-то разом испарилась. Сменил её страх, я бы даже сказала, беспредельный ужас. Просто парализующий. Это в прямом смысле слова, я даже пошевелиться не могла. Потому и не легла на пол. Потому и видела всё происходящее. Хотя, наверно, не всё, а почти всё. Дальше не было ничего интересного. Один из призраков извлёк откуда-то гранату, размахнулся, но уронил её, а сам схватился за сердце. Граната упала, чуть-чуть покаталась по полу, и взорвалась с диким грохотом. Вспышки не было совсем, зато всех террористов окутал густой чёрный дым. Когда он развеялся, никого там уже не было. Как и якобы осыпавшейся штукатурки.
— Гранату можете описать?
— Описать не взялась бы. Я в гранатах ничего не понимаю. Но подполковник из ФСБ показал мне картинки, и я выбрала нужную. По его словам, это «Ф-1», она же лимонка.
— Если бы в помещении рванула лимонка, тут бы никого целого не осталось. У неё разлёт осколков под двести метров.
— Да, федерал тоже так говорил. Кстати, сразу после взрыва исчез мой страх. Вот, собственно и всё, что я могу сказать о перестрелке.
— Я не вижу, как из этого следует, что конвойные не виноваты в побеге. Кстати, а сам побег вы не видели?
— В том-то и дело, что видела. Только у меня такое ощущение, что я видела совсем не то, что там происходило, — судья вновь замолчала.
— Так что же вы видели? — через пару минут поторопил её Нежный.
— Только не ехидничайте! Я видела чародея, который унёс отсюда подсудимого. Вот буквально взял в руки и унёс.
— Чародей — в смысле колдун?
— Да.
— А с чего вы взяли, что он чародей?
— Он так выглядел. Одет во всё голубое — балахон, туфли такие, знаете, с закруглёнными кверху носами, шляпа с очень большими полями, и длинная белая борода, волочащаяся по полу. Он даже разок на неё наступил.
— Борода фальшивая, скорее всего, — заявил майор.
— Почему? — не поверила судья. — Он наступил, а она не оторвалась.
— Была бы настоящая, он бы не наступил. Да и не путалась бы она у него под ногами. Даже если предположить, что он по каким-то причинам вынужден её не подстригать, обязательно бы как-то бороду пристроил. За пояс там заткнул, или ещё как-нибудь. Борода растёт не мгновенно, у него было время разобраться, как на неё не наступать. Не разобрался. Значит, с такой причёской выступает редко, может даже, впервые. Ладно, чёрт с ней, с бородой. Опишите подробно, что этот колдун делал.
— Мне показалось, что он вошёл в клетку через возникшее зеркало в её торце. И как только вошёл, оно исчезло. Чародей пошёл к подсудимому, тот его видел, но сидел спокойно. Он вообще ни на что не реагировал, так многие обвиняемые себя ведут. По пути чародей наступил себе на бороду, потом схватил парня и унёс в другое зеркало, во втором торце. Оно тоже исчезло. Вот и всё.
— Кто-то из них что-нибудь сказал?
— Нет, оба ни звука не произнесли.
— Сколько времени прошло между исчезновением колдуна и взрывом гранаты?
— Точно не могу сказать. Несколько секунд. Может, четверть минуты.
— Ясно. Значит, подсудимый не удивился?
— Скажу так: удивления, если оно и было, парень не проявил.
— А теперь опишите колдуна подробно.
— Нечего описывать. Лица я не рассмотрела.
— Кто бы сомневался? Для того и шляпа, и борода. Ну, а рост у него какой?
— Примерно метр семьдесят пять.
— А телосложение?
— Не знаю. Под балахоном не видно. Но раз он легко понёс парня, в котором весу сто кило, можно предположить, что спортивное.
— Походка у него какая? Он широко шагал или семенил?
— Обычная походка. Быстрый шаг, но не широкий.
— Какие-нибудь необычные жесты?
— Ничего не заметила.
— Одежду его опишите.
— Голубой балахон до пола…
— Из чего? Шёлк, бархат?
— Похоже на шёлк. Но мне показалось, что синтетика. Интуиция мне так говорит. Я же женщина.
— Балахон новый, чистый, помятый?
— Новый, с иголочки, как говорят.
— Вы говорили о туфлях. Они из чего?
— Матерчатые. Точнее не скажу.
— С задниками?
— Не видела. Только носы из-под балахона показывались.
— А размер ноги?
— Не могу сказать. Не видела.
— Шляпа из какого материала?
— Не знаю. Не заметила.
— Перчатки были?
— Нет. Это точно.
— Руки рассмотрели? Перстни какие-нибудь?
— Не видела я почти ничего. Перстней вроде не было.
— Пальцы длинные?
— Я бы сказала, руки у него как у пианиста, а не землекопа. А ещё ногти явно маникюршей обработаны. Вряд ли я ошибусь в таких вопросах. Что вы скажете о моих показаниях?
— Есть одна версия, — признался Нежный.
— Это хорошо. Но если вдруг эта история всплывёт, я буду всё отрицать. Ничего не видела, понимаете? Вообще ничего!
— Почему?
— Потому что у меня складывается тоже только одна версия. А именно — я сошла с ума. И мне эта версия совсем не нравится!