И мы продолжали сражаться, хотя в живых осталось уже меньше сотни моих людей.
Опущу подробности. В конце концов перебили всех, кроме меня. На меня же набросили сеть, оглушив тупыми стрелами. Я упал, был связан по рукам и ногам и лишился сознания… Но какие-то неясные кошмары преследовали меня даже в забытьи, словно не желая оставить в покое.
Итак, мы полностью проиграли.
Очнулся я в подземелье, где-то очень глубоко. Было страшно жаль, что у нас так ничего и не вышло, несмотря на то, что мы все-таки пробились в город.
Я был все еще жив — значит, Эрик что-то задумал в отношении меня. Мне представились кандалы, дыба, огонь и раскаленные клещи. Лежа на куче прелой соломы, я вообразил, на что буду похож через несколько дней.
Сколько времени я пробыл без сознания? Неизвестно.
Я обшарил всю камеру в поисках хоть чего-нибудь острого, рассчитывая покончить с собой, но ничего подходящего не нашел.
Раны мои горели огнем, я чувствовал страшную усталость и снова лег на солому, моментально провалившись в сон.
Когда я проснулся, рядом по-прежнему никого не было. Никто не заходил. Никто не собирался пытать меня.
Я лежал, закутавшись в плащ, и перебирал в памяти события последних дней — с тех пор как очнулся в клинике «Гринвуд» и отказался от уколов. Может быть, отказываться и не стоило.
Теперь я познал отчаяние сполна.
Скоро состоится коронация Эрика, он станет королем Амбера. Или уже стал?
Меня почему-то все время тянуло в сон. Я совершенно лишился сил. Это была первая за много, много дней возможность как следует отдохнуть и постараться забыть о своих ранах и несчастьях…
В камере было темно и сыро. И отвратительно воняло.
Глава 8
Не знаю, сколько раз я просыпался и вновь погружался в сон. Дважды, проснувшись, я обнаруживал рядом хлеб, мясо и воду. Я съедал все, что приносили. В камере было по-прежнему темно и очень холодно. Я все время чего-то ждал.
И за мной наконец пришли.
Дверь, заскрипев, отворилась, в камеру упал луч света. Я зажмурился, и кто-то окликнул меня.
Потом меня вели по коридору, битком набитому вооруженными людьми: опасались, как бы я не выкинул какой-нибудь номер.
Я еле тащился, потирая заросшие щетиной щеки. Наконец мы вышли на площадку, откуда начиналась винтовая лестница, и стали подниматься. Вопросов я никому не задавал, со мной тоже никто не заговаривал.
Когда мы поднялись наверх, меня снова куда-то повели. И в итоге я оказался в теплой и чистой комнате, где мне велели раздеться; я подчинился. А потом с наслаждением погрузился в горячую ванну, приготовленную специально для меня. Слуга тщательно вымыл меня, затем побрил и подстриг.
Я переоделся во все новое: черное с серебром. И на спину мне набросили плащ, застегнутый на плече пряжкой в виде серебряной розы.
— Если вы готовы, — сказал мне начальник стражи, — то прошу идти за мной.
Я пошел за ним, а стража — следом.
Меня отвели на задний двор. Кузнец заковал мои руки и ноги в кандалы, слишком прочные, чтобы пытаться их сломать. Сопротивляться я не пытался: меня просто избили бы до потери сознания, но оковы все равно надели бы.
Несколько стражников, взявшись за свисавшие с моих оков цепи, отвели меня обратно во дворец. Я совершенно не замечал великолепия обстановки. Я был здесь пленником и, вероятно, скоро буду либо мертв, либо подвергнут пытке. Так или иначе, я ровным счетом ничего предпринять не мог. Лишь проходя мимо окна, я заметил, что на дворе уже рассвело. И с удивлением обнаружил, что испытываю полное равнодушие к бесчисленным залам, где играл еще ребенком.
Миновав еще один длинный коридор, мы вошли в огромную столовую. Во всю ее длину были накрыты столы, за столами сидели люди; многие из них были мне знакомы.
Меня окружали сотни знатнейших людей Амбера в роскошных парадных костюмах. Играла тихая музыка, горели факелы. Столы были уставлены изысканными блюдами, но никто пока не ел.
Среди нескольких незнакомых мне людей я заметил лицо Флоры. Потом увидел нашего менестреля, лорда Рейна. Да, именно лорда — я же сам посвятил его в рыцари когда-то. Мы не виделись несколько столетий! Встретив мой взгляд, он отвел глаза.
Меня усадили за огромный стол в центре зала. Стража осталась стоять за моей спиной. Концы моих цепей прикрепили к кольцам, явно не так давно вмурованным в пол.
Место во главе стола пока пустовало.
Женщина, сидевшая справа от меня, была мне незнакома, зато моим соседом слева оказался Джулиан. Я не обратил на него ни малейшего внимания, как бы весь поглощенный дамой, миниатюрной блондинкой.
— Добрый вечер, сударыня, — сказал я. — Мне кажется, я никогда еще вас здесь не видел. Меня зовут Корвин.
Она растерянно обернулась за поддержкой к своему соседу справа — огромному рыжему малому с усеянным веснушками лицом. Но тот вдруг принялся нарочито оживленно беседовать с другой своей соседкой, сидевшей дальше.
— Со мной вполне можно разговаривать, — сказал я блондинке. — Я вовсе не заразен.
Она слабо улыбнулась в ответ:
— Меня зовут Кармель. Как вы себя чувствуете, принц Корвин?
— У вас прелестное имя. И чувствую я себя прекрасно. Но признайтесь: что вы, такая красивая женщина, делаете в этом мрачном дворце?
Она поспешно отпила глоток воды из бокала.
— Корвин, — сказал Джулиан, пожалуй, несколько громче, чем требовалось, — мне кажется, дама находит тебя слишком назойливым!
— Она сама об этом тебе поведала?
Он аж побелел от ярости.
— Хватит! Замолчи!
Я расправил плечи, нарочно загремев цепями на весь зал. Кроме как эффекта для — я хотел проверить, насколько цепи сковывают движения. Конечно же, свободного места почти не было. Эрик был осторожен.
— Ну-ка, братец, подойти и шепни мне на ухо, что ты там сказал! — обратился я к Джулиану.
Братец не ответил.
Я был последним из гостей за этим столом, и теперь все ждали выхода Эрика. И он появился.
Шесть труб пять раз звонко возвестили об этом, и Эрик вошел в зал.
Все встали. Все, кроме меня. Стражникам пришлось поднять меня за цепи и силой держать в стоячем положении.
Эрик слегка улыбнулся и спокойно проследовал к своему месту во главе стола, справа от меня. Я едва мог разглядеть, во что он одет: все скрывала тяжелая горностаевая мантия.
Эрик не сел, а продолжал стоять. Рядом с ним неслышно появился виночерпий, и на столах тотчас же начали наполнять кубки и бокалы.
Когда вино всем было налито, Эрик поднял свой кубок.
— Да пребудем мы вовеки веков в мире, — провозгласил он, — и да пребудет во веки веков наш Амбер!
Все подняли кубки. Все, кроме меня.
— Подними кубок! — прошипел Джулиан.
— Пошел к черту! — ответил я.
Он, конечно, не пошел, но злобно уставился на меня.
Затем я быстро наклонился и поднял свой кубок. Эрика отделяло от меня сотни две народа, однако слышал он меня вполне хорошо. Тем более что все время, не отрываясь, на меня смотрел.
— За Эрика, что сидит вон там, на дальнем конце стола! — провозгласил я.
Меня почему-то никто не тронул. Джулиан тут же вылил свое вино на пол, и все остальные последовали его примеру. А я успел выпить кубок почти до дна, прежде чем его у меня выбили.
Эрик сел, и все тоже сели. Меня наконец отпустили, и я упал в свое кресло.
Слуги начали обносить яствами, и я принялся за еду. Я был голоден и ел с не меньшим аппетитом, чем остальные, пожалуй, даже и с большим, чем многие.
Обед длился два часа с лишним, в зале все время играла музыка. Никто больше не сказал мне ни слова, да я и сам все это время молчал. Но мое присутствие за столом ощущалось отчетливо: на этом конце его разговаривали значительно тише, чем в других местах.
Каин сидел дальше от меня и ближе к Эрику, справа от него. Я догадался, что Джулиан почему-то лишен милости. Здесь не было ни Дейдры, ни Рэндома, зато было множество других, кого я знавал когда-то и даже раньше считал друзьями; никто из них даже не взглянул на меня.
И тут я понял, что Эрику требуется всего лишь маленькая формальность, чтобы стать полновластным правителем Амбера.
И вскоре он своего добился.
Окончание обеда не было ознаменовано речами. Эрик просто встал из-за стола. Вновь хрипло зазвучали трубы.
Все тоже встали, и процессия направилась в тронный зал.
Я уже понял, что будет дальше.
Эрик остановился у трона, и все склонились перед ним в низком поклоне.
Кроме меня, конечно. Но меня все-таки заставили упасть на колени. Силой.
Сегодня был день коронации Эрика.
В зале воцарилось полное молчание. Каин приблизился к Эрику, держа в руках алую подушечку, на которой лежала корона Амбера. Каин преклонил перед будущим королем одно колено и замер, протягивая корону Эрику и предлагая взять ее.
И тут меня рывком подняли с пола и поволокли вперед. Я понял зачем. Эта мысль поразила меня как молния. Я сопротивлялся изо всех сил. Но меня сбили с ног и подтащили к подножию трона.
Вновь зазвучала музыка. Теперь она играла «Зеленые рукава»note 10. Джулиан, стоявший позади меня, провозгласил:
— Восславим же нашего нового короля! — А потом мне на ухо прошептал: — Возьми корону и подай ее Эрику! Он сам наденет ее!
Я не отрываясь смотрел на корону Амбера — тяжелый серебряный обруч с семью зубцами, каждый из которых венчал драгоценный камень. Кроме того, она была буквально усыпана изумрудами, а по бокам, над висками, сияли два огромных рубина.
Я не двигался. Перед моим мысленным взором возникло лицо отца, увенчанного этой короной.
— Никогда! — сказал я и почувствовал удар по левой щеке.
— Возьми ее и подай Эрику! — повторил Джулиан. Я тоже попытался его ударить, но меня держали крепко. Джулиан снова ударил меня.
Я еще раз посмотрел на корону, на ее острые высокие зубцы.
— Хорошо, — сказал я и, как бы решившись, протянул руку.
Я поднял корону обеими руками, подержал так секунду, затем быстро возложил себе на голову и провозгласил:
— Короную себя, принца Корвина, и провозглашаю королем Амбера!
Корону с меня немедленно сорвали, она вновь была водружена на подушку. Я же получил несколько ощутимых ударов в спину. По залу пронесся легкий шум.
— Возьми корону и подай ее Эрику! — злобно прошипел Джулиан. — Ну же!
Еще один пинок сзади.
— Хорошо, — сказал я, чувствуя, что рубашка на спине промокла.
На этот раз я метнул корону прямо в Эрика, стараясь попасть ему зубцами в глаза.
Он поймал ее на лету правой рукой и улыбнулся, глядя, как меня избивают.
— Благодарю тебя, — промолвил он. — А теперь слушайте все: и те, что присутствуют в этом зале, и те, что внемлют мне в Тени! Сегодня я собственноручно короную себя и принимаю титул короля Амбера! Я беру скипетр и принимаю Амбер под свое покровительство! Я честно победил в борьбе за этот трон и отныне буду владеть им по праву крови!
— Лжец! — закричал я, но мне зажали рот.
— Я короную себя и нарекаю Эриком Первым, королем Амбера, Янтарного Королевства!
— Да здравствует король! — трижды провозгласили все присутствующие.
И тогда Эрик наклонился ко мне и прошептал:
— Глаза твои видели сегодня величайшее зрелище из всех, какие ты когда-либо увидишь снова. Эй, стража! Отвести Корвина обратно в кузницу и выжечь ему глаза! Пусть сегодняшняя церемония будет последним, что они увидят. А потом заточить пленника в самом глубоком и темном подземелье, и да будет имя его предано забвению!
Я плюнул ему в лицо, и меня снова жестоко избили.
Я пытался сопротивляться, но меня силой выволокли из тронного зала. Никто даже не обернулся в мою сторону. Последнее, что я увидел, был Эрик, восседающий на троне с милостивой улыбкой.
Его приказ был исполнен незамедлительно. К счастью, я потерял сознание до того, как они закончили.
Не представляю, сколь долго я провалялся без чувств. Очнувшись в полном мраке, на который отныне был обречен, я почувствовал ужасную боль в глазницах. Может быть, именно тогда, увидев приближающееся к моим глазам раскаленное железо, я и произнес свое страшное проклятие; может быть, и раньше. Не помню. Но я знал: Эрику никогда спокойно не править в Амбере, ибо проклятие принца Амбера, произнесенное в неистовстве, всегда сбывается.
От боли я вцепился зубами в пучок соломы. Слез не было — и в этом заключалось самое страшное. Меня окружала тьма. Бог знает, сколько прошло времени, прежде чем я погрузился в спасительный сон.
Я проснулся вместе с болью. Встал, шагами измерил свою темницу. Четыре шага в ширину, пять в длину. В одном углу — куча соломы и соломенный тюфяк сверху, в другом — отверстие в полу для отправления естественных потребностей. В нижней части двери — небольшое отверстие, закрытое дверкой, и полочка. На полочке стоял поднос с куском черствого хлеба и кувшином воды. Я поел и напился, но это мало мне помогло.
Голова раскалывалась от боли, и душа страдала не меньше.
Я почти все время спал, никто ко мне не приходил. Я просыпался, ел, бродил по камере и снова засыпал.
По моим подсчетам, прошло дней семь. Боль в глазницах наконец утихла. Но ненависть к брату моему, ставшему правителем Амбера, ярким пламенем пылала в моей груди. Лучше бы он меня убил!
Интересно, как на мое ослепление реагировали жители?
Когда окружающий меня ныне мрак достигнет границ Амбера, Эрик — я был уверен! — еще пожалеет о содеянном. Эта мысль немного согревала.
Так начались для меня дни бесконечного мрака. Впрочем, даже если бы глаза у меня были, я все равно не смог бы отличить в этой темнице день от ночи, ибо здесь не было ни окон, ни света.
Время текло само по себе, словно проходило мимо. Порой от этой мысли меня бросало то в жар, то в холод. Сколько же все-таки я здесь нахожусь? Месяцы? Или только часы? Или недели? А может быть, годы?
Я совершенно утратил способность ощущать течение времени. Я спал, ходил по камере (я уже помнил наизусть каждую выбоинку), вспоминал былое, свои деяния и то, чего сделать не успел… Иногда просто сидел, скрестив ноги, в оцепенении, дыша медленно и глубоко, пытаясь вывернуть наизнанку свою память, пока хватало сил и терпения. Порой это помогало — думать ни о чем.
Да, Эрик поступил умно. Я сохранил свою силу и могущество, но теперь они были бесполезны. Слепой не в состоянии пройти через Тень.
Моя борода уже достигала груди, волосы тоже сильно отросли. Сначала мне все время страшно хотелось есть, затем аппетит почти прошел. Порой, при резких движениях, сильно кружилась голова.
Во сне — а снились мне чаще всего кошмары — способность видеть возвращалась, и это причиняло мне при пробуждении особые страдания.
Однако некоторое время спустя я как бы отрешился от своего горя и тех событий, которые предшествовали моему ослеплению. Порой казалось, что это случилось вовсе не со мной, а с другим человеком. Странно, но это тоже было похоже на правду.
Я, наверное, сильно исхудал, выглядел тощим и бледным. Плакать я не мог, хотя иногда мне очень этого хотелось; слезные железы были явно повреждены. Чудовищно! Сама мысль об этом вселяла в меня ужас.
Однажды посреди этого бесконечного мрака я вдруг услышал, что кто-то скребется в дверь, но не обратил на это внимания.
Звук повторился, и снова я не ответил.
Потом кто-то позвал меня по имени.
Я подошел к двери.
— Кто это?
— Это я, Рейн, — раздалось в ответ. — Как вы там?
Я рассмеялся:
— Отлично! Просто превосходно! Бифштексы и шампанское каждый вечер! И юные танцовщицы!.. Господи, нашел о чем спросить!
— Мне очень жаль, — произнес он, — что я ничем не могу помочь вам.
В его голосе чувствовалась искренняя боль.
— Спасибо, — сказал я.
— Я бы все для вас сделал, если бы только мог!
— Знаю.
— Я вам тут кое-что принес. Возьмите, пожалуйста.