Вера направилась к дверям спальни, но тут же развернулась обратно к кровати. Там, возле подушки, лежал мобильник. Надо позвонить Паше. «Как я сразу не догадалась!» — раздосадовано подумала Вера. Схватила крохотный плоский аппаратик и откинула крышку. Монитор безжизненно чернел. Разрядился? Вроде бы не должен был. Хотя кто знает, сколько она проспала, и который час? Вера попробовала включить телефон — бесполезно. От волнения руки затряслись — и телефон выскользнул из них маленькой серебряной рыбкой.
Звук его падения разрезал тишину и оказался совершенно не таким, как можно было ожидать. Звонкое хрустальное дзиньканье вместо глухого стука. Будто разбилась рюмка или бокал. Приглядевшись, Вера увидела, что телефон и в самом деле рассыпался на тысячи осколков, словно был сделан из стекла.
На мгновение Вера замерла. Ей стало по-настоящему жутко. Что-то было не так, совсем не так в этой обеззвученной и обездвиженной ночи, в темно-сером сумраке, в Пашином отсутствии и в том, что привычный предмет превратился в нечто незнакомое! Словно молекулы и атомы перемешались, перестроились и собрались заново во что-то отличное от первоначального состояния.
Вера выскочила в коридор. Он по-прежнему вел к входной двери, и эта неизменность немного утешала. Не медля ни секунды, девушка двинулась вперед. И сразу же поняла, что рано радовалась. Двигаясь, она странным образом оставалась на месте. Добросовестно переставляла ноги и делала шаги, но это не приближало ее к цели ни на сантиметр! Наоборот: коридор удлинялся, дверь с каждым шагом удалялась и скоро превратилась в недосягаемую точку.
Где-то она уже слышала об этом, кто-то рассказывал… Света! Точно, Свету напугало то же самое! И что она сделала? Она помолилась, закрыла глаза и оказалась у двери. Вера замерла. Она не помнила ни одной молитвы. Вернее, никогда не знала. Зажмурилась и горячо зашептала:
— Господи, Боженька, пожалуйста, помоги мне выбраться!
И в этот момент из спальни, которую она покинула, донесся странный шорох. Вера дернулась от неожиданности, широко распахнула глаза и быстро обернулась, с испуга не удивившись тому, что стоит прямо у двери, возле самого косяка, как будто и не отходила от него ни на шаг.
В спальне определенно кто-то был! Никого не могло быть — откуда?! И тем не менее кто-то производил этот шелестящий звук. Хрусткий и слабый. Невесомый и жуткий. «Надо ли мне знать?» Но прежде, чем Вера успела ответить себе, ноги уже несли ее обратно.
На полу возле кровати, опрокинувшись на спину, лежал человек. Силился и не мог встать, беспомощно царапая пальцами пол. Царапанье ногтями по дереву — вот что производило этот тихий шепчущий, скребущий звук. Как загипнотизированная, Вера, приблизилась к лежащему. Встав рядом, пристально посмотрела на него сверху вниз. Человек казался смутно знакомым. Он смотрел прямо на нее, но не видел. Его глаза силились разглядеть что-то неведомое Вере.
Мужчина был страшно, невероятно истощен. Такую худобу Вера видела только в фильмах про узников немецких концлагерей. Темные впадины глаз, торчащие скулы, костистые скрюченные лапы вместо рук, зияющий, раскрытый в крике, на который не хватало сил, безгубый рот, оскаленные зубы.
— Кто вы такой? Как сюда попали? Что вы здесь делаете? — то ли спрашивала вслух, то ли думала про себя Вера. Человек не мог ответить, но ответа и не требовалось. Догадка острой иглой пронзила мозг.
Перед Верой был ее отец, Владимир Толмачев. Человек, которого она никогда не знала. Игрок и бездельник, пустивший под откос собственную жизнь и принесший столько горя близким. Пропавший однажды, и найденный в этой комнате, на этом самом месте. Умерший больше двадцати пяти лет назад, но все еще немыслимым образом существовавший где-то в запредельности, мучимый непонятно чем и кем, оставшийся, застрявший, жизнеподобный….
Вера отступила назад и закричала. Натужно, хрипло, безнадежно. Шарахнулась вон из комнаты, захлопнула за собой дверь, прижалась к ней спиной. Она задыхалась, руки ходили ходуном. Лицо пылало, глаза были словно маленькие горячие шарики. По щекам стекала влага — Вера поняла, что плачет. Плачет не от горя — от слепого, невообразимого ужаса.
Она стояла лицом к входной двери. Та опять была на своем месте — далекая, призрачная, недосягаемая. Вера закрыла воспаленные глаза и так — незряче, на ощупь, упрямо двинулась вперед.
К ее изумлению, буквально через минуту, как и должно было быть, она уткнулась лбом в деревянную поверхность. Коридор остался позади, Вера подошла к выходу из проклятого дома. От облегчения она застонала и стала нащупывать ручку. Напрасно. Ее не было.
Вера, подвывая от страха, стала бешено обшаривать поверхность перед собой. Не было не только ручки, но и самой двери. Стена — только гладкая стена без признаков выхода. Девушка обернулась — перед ней снова был коридор, впереди маячила дверь в спальню, которую она только что закрыла. За которой вяло шевелился в затянувшей его бесконечности измученный монстр.
Вера не понимала, где она. Одно знала точно: это не было доступное обычному человеческому пониманию место. Утроба, пришло ей на ум. Чрево, которое выносило и исторгло из себя нечто, забрав взамен ее, Веру.
Слезы лились и лились, бежали по лицу, оставляя соленые дорожки. Она поняла — сразу и бесповоротно — что ей не выбраться отсюда. Пространство и время потеряли свое значение. Она, как и ее отец когда-то, затеряна в этом сумраке. Как долго она сможет искать выход, плутая в комнатах и коридорах, которые будут удаляться, приближаться, петлять, удлиняться, заманивая еще глубже?..
Вера бесцельно закружила по дому: открывала и закрывала двери, которых становилось все больше, обходила коридоры, которые сворачивали к неведомым комнатам. Вглядывалась в окна, которые невозможно было выбить, как ни старайся, и в зеркала, где рядом с ней отражались колеблющиеся неясные тени.
Потолок над головой был то высоким, как в соборе, то почти касался макушки. Стены под дрожащими руками в некоторых местах проминались, становясь мягкими, влажными и отвратительно теплыми. Это было животное, нутряное тепло, дышащее и мягкое. А в следующую минуту стены становились просто стенами, твердо преграждающими путь к свободе.
Пол скользил, проваливался, делался вязким, превращаясь в густое месиво, потом снова оказывался обычным деревянным полом в обычной комнате. Или все это только чудилось Вере? Жило лишь в ее испуганном, измученном сознании?
Кого-то встречала она, и кто-то встречал ее, они сталкивались, как шары в бильярде, а потом проваливались каждый в свою бездну. Сколько времени прошло там, снаружи? Сколько минут, часов, дней, недель или, может быть, десятилетий она блуждала? «Главное, что я еще помню, кто я такая» — обожгла мысль. Ирина Матвеевна, помнится, сразу забыла. Однако той повезло — ее позвали и спасли.
«Но и меня тоже могут позвать! Есть человек, который все знает и хочет помочь! Он помнит мое имя и должен суметь вытащить обратно. Мне просто обязательно нужно его услышать!» Она изо всех прислушивалась, но вечность молчала. До Веры не доносилось ни звука. Она бежала все быстрее, и темные извилистые коридоры, как черные голодные змеи, уводили ее все дальше.
Глава 22
Паша медленно шел по единственной улице. Не мог отвести взгляд от толмачевского дома и, как завороженный, приближался к нему шаг за шагом. Тишина была стеклянная — опасная и хрупкая. Птицы не пели, собаки не лаяли, не возились в сору куры, не мычала Татьянина корова. Кроме Паши, здесь не было никого живого.
Скрипнула калитка, Паша пересек небольшой аккуратный дворик. Дверь закрыта. Заперта ли? Прежде чем подергать за ручку, он решил обойти дом по периметру, заглянуть в окна: если Веры в доме нет, то незачем заходить внутрь, тревожить то, что там притаилось.
Павел заглянул в первое окно — оказалось, это кухня. Чистая, пустая и безжизненная. Впрочем, он и не ожидал увидеть там Веру на круглом табурете, преспокойно попивающую чай с конфетами. Сделав несколько шагов, подобрался к следующему окну. Что тут у нас? Большая комната — так называемая «зала». Тонкие тюлевые занавески не скрывали аскетичной обстановки — старый телевизор на столике да диван. Веры нет.
Павел завернул за угол. Судя по Вериным рассказам, это должно быть окно ее спальни. Если девушка в доме, то она может быть только там. Вернулось почти непреодолимое желание бросить все и бежать. Павел перевел дыхание и заглянул внутрь. Почти посередине светлой комнаты — большая кровать. На ней лежала Вера, одетая все в тот же легкий сиреневый сарафан, до пояса укрытая покрывалом. Она спокойно спала, ничего зловещего в облике девушки не было. Паша едва не заплакал от облегчения.
— Вера! Вера, это я, — он постучал в окно сначала осторожно, потом сильнее и настойчивее.
«Как средневековый герой-любовник, осталось только серенаду спеть».
Вера не пошевелилась, продолжая крепко спать.
— Эй, спящая красавица! Просыпайся!
Паша уже изо всех сил колотился в окно, но она не слышала, не желала просыпаться. Возможно, врачи перед отъездом дали ей успокоительное. И, в конце концов, она вымоталась за эти дни. Нет ничего удивительного в том, что человек спит, успокаивал себя Паша, поднимаясь на крыльцо. Плохо то, что спит именно здесь.
Если верить прочитанному трактату во сне Вера наиболее уязвима. Времени на размышления не было — ее следовало как можно быстрее привести в чувство и увести из Корчей. Машины не было, вполне возможно, придется нести девушку на руках, если она окажется слишком слаба.
Незапертая дверь распахнулась от малейшего усилия. Паша ступил в прихожую. Внутри было душно, и на лице мгновенно выступил пот. Павел огляделся по сторонам и не увидел ничего необычного. Дом как дом — коридор, комнаты, невысокие потолки, деревянные полы. Он отбросил опасения и поспешно прошел в спальню.
Здесь ничего не изменилось: Вера в той же расслабленной позе лежала в кровати. Единственной странностью можно было считать царящий в комнате пронизывающий до костей холод. Паша зябко поежился. Такое впечатление, будто шагнул из бани в погреб.
Он присел рядом с Верой и негромко позвал по имени. Никакой реакции. В следующие несколько минут Паша тщетно пытался разбудить девушку: тормошил, орал дурным голосом прямо в уши, растирал мочки, хлопал по щекам, тряс за плечи. Безрезультатно. Он даже легонько поцеловал Веру — вдруг сработает, как с принцессой из сказки? Не сработало.
Надо сходить на кухню, возможно, в аптечке есть нашатырный спирт. Если не получится привести Веру в чувство и с его помощью, придется взять ее на руки и вынести отсюда.
В кухне Павел по очереди заглянул во все шкафчики в поисках аптечки. Открыв навесной шкаф, обнаружил небольшую прозрачную коробку из-под торта-мороженого. В ней лежали какие-то пузырьки, флакончики, пилюли, упаковки таблеток. Паша потянул коробку на себя и, разумеется, уронил. Содержимое рассыпалось по полу, и Паша, негромко чертыхнувшись, присел на корточки, чтобы собрать лекарства.
В этот момент из спальни донесся негромкий звук. Паша замер с флаконом йода в правой руке. Показалось? Звук повторился — это жалобно скрипнули пружины кровати, на которой лежала Вера. Первой мыслью было — ну, наконец-то, проснулась! Но тут же Паше стало не по себе. Почему она очнулась ото сна именно сейчас, когда он оставил ее в тишине и покое?
Павел попытался загнать сомнения вглубь сознания и медленно выпрямился, напряженно вглядываясь и вслушиваясь. Пружины больше не стонали, зато послышался звук приближающихся осторожных шагов. Вера шла, неуверенно переставляя ноги, словно нащупывая дорогу. Наверное, еще не стряхнула с себя остатки сна. Этот шаркающий звук почему-то показался Паше таким пугающим, что он едва сдержался, чтобы не завизжать от страха.
Вера выросла в дверях кухни как-то вдруг: до этого шаги раздавались словно бы издалека. Паша подпрыгнул от неожиданности, но быстро справился с собой, улыбнулся и подался навстречу девушке. Волосы ее слегка растрепались, сарафан измялся, Вера была босиком.
— С добрым утром! Выспалась, соня? — Паша поставил полупустую коробку на стол и сделал шаг вперед.
— Да, выспалась, — усмехнулась Вера. Глаза ее при этом оставались холодными и пустыми.
Она изучающе, как на диковинное насекомое, смотрела на Пашу. Потом отвела взгляд, вытянула перед собой руки, с которых бесследно исчезли раны и ссадины, и стала внимательно разглядывать свои пальцы. Пошевелила ими, сжала кулак, согнула правую руку в локте, передернула плечами, снова разжала пальцы. Павел следил за ее, в общем-то, внешне безобидными манипуляциями. Где-то в районе желудка похолодело, ноги налились тяжестью.
Наконец Вера вспомнила о его существовании.
— Я долго спала. А ты, выходит, вернулся, — заметила она.
— Конечно, как и договаривались. Получилось немного дольше, чем мы рассчитывали, попал в пробку, а сюда пришлось пешком топать — машина сломалась, — Паша произносил слова автоматически, просто чтобы не молчать.
Внутри нарастало недоумение — что творится с Верой? Это была она — и не она. Где-то на грани сознания брезжило понимание. И все труднее удавалось держать в узде животный, вроде бы ничем не мотивированный ужас.
— Ну и как? Понял, что со мной делать? Научила тебя книга? — губы Веры растянулись в широкой улыбке. Точнее, она распахнула рот, как на приеме у стоматолога, и в этой гримасе не было ничего общего со смехом и весельем.
— Вер, я не понимаю, что происходит? — было дико видеть, как она кривляется.
— Да неужели? — с театральным изумлением проговорила Вера. — Все ты понимаешь! Поэтому и трясешься, как заяц, — презрительно бросила она, — но ты опоздал, мальчик. Ее здесь нет. Теперь здесь только я!
Павел не стал переспрашивать — кто.
— Где тогда Вера? — еле-еле прошелестел он.
— Не твоя забота, — грубо отрезало существо в Верином теле и вдруг заговорило голосом самого Павла:
— «Нельзя насмехаться над силами тьмы, даже если ты убежденная материалистка. Один теолог очень верно подметил: самое большое достижение Сатаны в наши дни — это то, что он заставил нас забыть о своем существовании».
А потом продолжило голосом Веры:
— Это ты точно подметил. Умненький мальчик, тебе пятерка!
Существо пронзительно захохотало, сильно откинув назад Верину голову. Павел испуганно подумал, что хрупкая шея девушки не выдержит, сломается. Внезапно начавшись, хохот столь же неожиданно прекратился. Существо снова буравило Пашу угрюмым взглядом.
— Что ты там видел, в этой своей Лавре, сосунок? Нет у вас силы против меня! — теперь голос, который вырывался из Вериного горла, был мужским. Оглушительно громким, яростным. — Ничтожные твари!
— Чего ты хочешь? — Павел из всех сил старался сохранить остатки самообладания.
Он был абсолютно беззащитен перед кошмарной тварью, стоявшей напротив, чувствовал себя голым и беспомощным. Самое ужасное, что бес отлично это чувствовал. Павел никогда не сомневался в существовании Бога, однако редко обращался к Нему и сейчас понятия не имел, как просить Его защиты. Слова единственной молитвы, которую он помнил наизусть, «Отче наш», перемешались в памяти, и он никак не мог воспроизвести ее. Не было на нем и креста — снял, когда принимал душ, и забыл надеть.
— Что тебе от меня надо?
— Поговорим лучше о тебе, — существо заговорило спокойно и миролюбиво, — чего ты хочешь? Желаешь потрахаться напоследок? Могу разрешить!
В глазах беса светилось отвратительное понимание.
— Не смущайся! Ты же поцеловал девку там, в кровати! Небось, с трудом сдержался?
Существо глумливо передернуло бедрами и картинно облизнуло губы. Язык был красный и ненормально длинный. Он все больше высовывался из раскрытого рта, раскачивался из стороны в сторону и тянулся к подбородку, точно алая змея
Павел не выдержал и бросился к дверям. Но не успел приблизиться к ним, как что-то сильно толкнуло его в живот и отшвырнуло назад, к окну. Падая, Павел задел ногой табуретку и больно ударился спиной о стол. Он лежал и смотрел, как существо неспешно приближается к нему. Остановившись в шаге от него, то, что сидело в Верином теле грустно и строго заметило: