Всего несколько ударов, не так и много, но казалось, вечность минула, прежде чем разомкнулись оковы, и людской вождь, как ни в чём ни бывало, поправил на полумёртвой от боли и страха пленнице платье. Шантия не могла кричать: то ли голос сорвался, то ли кнут выбил его остатки. На месте руки, на месте и ноги; вроде бы даже почти получается идти. Вот только покрываются коркой свежие раны на спине, и болезненно цепляется за них ткань одежды. Может, это продолжение пытки – идти одетой, а не обнажённой?
Сил не осталось. Слов – тоже.
Шантия шла по тёмным залам и галереям, и каждый камень, каждое лицо, вытканное на гобелене, смеялось. Снова, снова это чувство: должно быть больно, но вместо этого – спокойно, будто вслед за зимой снаружи наступила зима и внутри, в душе.
Богиня не услышала. Наверное, она и в самом деле слышит только тогда, когда молишься по-настоящему, так, как учат Незрячие Сёстры.
До самой смерти, говорил дракон, ты не покинешь этих стен.
Подкашивались ноги, но Шантия шла, будто надеялась отыскать среди множества комнат потерянную надежду. Очнулась она на вершине башни: недавно, совсем недавно довелось смотреть отсюда вниз, на галерею, где сражались Киальд и Гиндгард; сражались, как казалось, из-за неё. Разве достойно – сперва сражаться за жизнь девушки, чтобы после лишить её единственного счастья, единственной мысли, помогающей вытерпеть любую боль, любое унижение?..
Нет. Это всё просто снится. Нет обледеневших зубцов, поросших мхом, нет границ и нет стен. На самом же деле это очередная сказка; и не от кнута вовсе не чувствуешь спины – нет, то режутся из-под лопаток крылья. Довольно сделать шаг вперёд – и ветер подхватит, и унесёт к далёким островам, к далёкому дому…
- Ты что это удумала?!
Стоя на краю, Шантия обернулась. Разрушая только что придуманную сказку, стояла близ лестницы почти седая варварская женщина с такими же, как у дракона, светлыми глазами. Не даст, не даст лететь – повиснет на ногах мёртвым грузом, удержит…
И тогда Шантия заговорила.
Она говорила, не надеясь быть услышанной, лишь выбрасывала из себя накопившиеся речи – слово за слово, боль за болью; так выкидывают что-то ненужное и почти ненавистное. Конечно, собеседница не ответит: среди потомков великанов нет тех, кто мог бы понять, кто мог бы почувствовать…
Но женщина приспустила с плеч платье – и показалась иссечённая спина, где причудливым узором сплетались рубцы давно зажившие и совсем недавние, и Шантия подавилась словами. Невероятно жалкими и стыдными вдруг показались какие-то три-четыре пореза.
- Кто вы?.. Откуда… - пленница протянула руку к шрамам, и женщина отстранилась:
- Меня звать Ирша. А ты – та девка с островов.
Так странно, что тебя знают все кругом, а ты не знаешь никого и ничего.
- Откуда у вас шрамы?.. Да ещё столько…
- Потом как-нибудь расскажу.
Ирша не успокаивала и не пыталась улыбнуться. Она почти сразу ушла, так и не сказав, что же забыла на башне; может, и это доведётся узнать потом?..
Потом. В том самом дне, которого ещё нужно дождаться. Шантия оттянула присохшую ткань от лопаток и передёрнулась, когда за шиворот забились хлопья снега. Как же здесь, наверху, ветрено! Но это просто ветер, а не норовистый скакун, какого можно оседлать и нестись на нём до края света.
Сказка закончилась.
========== Путь пламени. Глава I ==========
Шаг за порог – и позади остаются привычные страхи и голоса, тает привычный мир. В почти забывшихся храмах, чьи стены почти целиком из хрусталя и витражного стекла, не бывает темноты, не бывает даже полумрака: днём озаряет пристанище Незрячих Сестёр солнечный свет, в ночи же для них сияют звёзды. Но здесь, где возносят молитвы варвары – темно и душно. Нет здесь и пробивающейся сквозь плиты пола зелени, и ликов Джиантаранрир, в чьих руках покоятся небесные светила, лишь глядят пустыми глазами со стены три головы: волчья, орлиная и медвежья. Кажется, что-то шепчут они, повторяют раз за разом:
Тебе не место здесь.
В пустынной зале не слышно дыхания или слов, лишь стоит на коленях пред каменным алтарём Ирша, и порою смотрят головы и на неё – без укоризны, без ненависти. Шантия закусила губу: как, как могут столь живыми казаться обыкновенные чучела? Неужто дело только лишь в том, что три зверя сплетены между собой в единое целое и украшены золотом, и варвары называют это место своим храмом? Ложные боги не могут наказать; но ведь и верить невозможно без причины! Кто знает, каков был Антар-разрушитель? Быть может, именно волчья, орлиная и медвежья головы венчали тело чудовищного отца Незрячей.
Уже тают снега, и близко, близко столь желанная недавно весна. Наверное, лишь поэтому осмелилась Шантия войти в единственную из комнат замка, где до того ни разу не довелось побывать.
- Кому ты молишься?
Ирша поднялась с колен – медленно, не торопясь даже отряхнуть испачканную юбку:
- Тебе-то что за печаль? У каждого свои боги.
Что за кощунственные речи! Наверное, лучше бы промолчать, как молчала всегда прежде, но с этой женщиной отчего-то не хотелось юлить и изворачиваться.
- Но это неправильно. Боги должны быть у всех одни и те же. Ведь тем, кто породил нас, наверное, неприятно… когда молятся другим.
- А кто сказал, что мы не от разных богов? Небеса большие. Думаю, там нашлось бы местечко и для твоей богини, и для тех, кто указывает путь нам.
Ирша вернулась к молитвам; Шантия же присела на край скамьи: нет, нельзя убегать, лишь почуяв опасность! Нужно стоять, держаться, смело глядеть в лицо тьме – даже если на спине после не останется живого места. Давно зажили казавшиеся страшными ранами порезы, и почти не осталось следа от них на бледной коже – лишь тонкие, чуть розовые полоски. В пьяном бреду Кродор порою просил прощения, повторял, что его ослепила ярость; она кивала, перебирала спутанные волосы – и больше не верила. Белую Деву дракон, похитивший её, всё же любил; наверное, оттого и оставил ей возможность бежать. Но от чудовища, что именует себя королём людей, можно долго, очень долго ждать любви.
Вслед за тем днём, когда она почти ступила на лунную дорогу, случалось многое. Кухарка обварила ногу кипящим супом, у одного из стражников родился сын, прибыл гонец, известивший, что принцесса Фьора сможет посетить замок Кродора лишь когда сойдут снега. Всё это Шантия теперь слышала – и недоумевала, отчего не получалось слышать раньше. Будто прежде в песочных часах в самой сердцевине застряла крупная песчинка, а сейчас наконец-то проскочила, и время вновь пошло своим чередом.
Кругом – люди. Разные люди, а не подчинённые одной только мысли потомки чудовищ. Есть среди них и такие, как Ирша.
Не то чтобы выходило совсем не страшиться её: как свойственно варварским женщинам, она была слишком крупной и по-крестьянски грубой. Почти не верилось, что когда-то её привезли сюда – так же, как саму Шантию. Может, потому и свойственно многим выдумывать сказки, что в жизни истории порою слишком похожи?..
- А ты молиться не будешь?
Время не стоит на месте, и потому, наверное, не стоит теряться в размышлениях. Шантия вздрогнула, и мелькнула мысль: неужто даже самая разумная среди варваров не понимает?.. И тотчас пришла другая, холодная и ясная: конечно, не понимает. Глупо надеяться, что кто-то услышит невысказанные слова.
- Разве это не святотатство – молиться в часовне одних богов другим?
- Перед ликами Триады я молилась другим; поверь, небесным огнём меня ни разу не поджарило.
Что-то в голосе едва знакомой варварской женщины вселяло уверенность. Быть может, в очередной раз ложную. Шантия не помнила молитв, как прежде; но стоило закрыть глаза – и слова полились сами собою:
- Пресвятая Джиантаранрир, та, что подарила нам безбрежные океаны и непостижимые глубины, та, чей огонь вечно согревает нашу кровь…
Украдкой она приоткрыла один глаз – не желает ли чудовище, нависшее над алтарём, покарать ослушницу? Но волчья голова, сплетённая с медвежьей и орлиной, молчала; и, осмелев, Шантия продолжила говорить:
- Та, что пошла против отца и своим грехом подарила нам жизнь…
Обычно принято у богов чего-то просить; по сути, любая молитва – просьба. Что же добавить? Стеклянные глаза трёх голов смотрели выжидающе, будто готовые в любое мгновение ожить и наброситься. Нет, не нужно думать о них, как не нужно думать и о том, что трясутся руки. Это первая настоящая молитва к Незрячей, произнесённая на этой земле.
Наверное, нужно попросить о самом сокровенном, о том, чего жаждешь больше всего на свете.
- … Солнечные лучи указывают путь едва пришедшим в этот мир душам; так пусть и мне они укажут среди морей путь к дому.
- Всё никак не успокоишься? Домой хочешь?
Так легко рассыпается волшебство мгновения; снова кругом – тёмная зала, и совсем рядом – ухмыляющаяся Ирша. В сказках герои бывают либо добры, либо злы; в жизни чаще выходит так, что сочетается в людях и то, и другое. Ничего страшного. Шантия выучилась терпеть.
- Там – моё место. Не здесь.
- Знаешь, откуда у меня шрамы? Меня как-то раз здорово наказали. Я стражника убила - своими руками.
Все прежние разы, когда доводилось им разговаривать, Ирша уклонялась от ответа. Теперь же говорила, неотрывно глядя на звериные и птичью головы на стене:
- Я молодой ещё была, и пыталась, как ты, убежать. Не поверишь – меня не поймали. Я даже до дома добралась, веришь? Повидала родную деревню, много чего ещё.
Не похожа речь варварской женщины на изысканные сказания, но оттого яснее чувствуется в этих жестоких словах жизнь. Закружилась отчего-то голова, и сам собою вырвался вопрос:
- Тогда почему ты здесь?..
Может, стоило промолчать; тогда, верно, Ирша не стала бы торопливо подниматься и бросать через плечо уже привычное:
- Потом как-нибудь расскажу.
Шантия хотела задать ещё хотя бы один вопрос, но отчего-то вместо слов сорвался слабый стон. А после она рухнула без чувств на каменный пол.
Может, богиня сжалилась и решила ниспослать ей перерождение?..
========== Путь пламени. Глава II ==========
Кругом шумело, разливаясь, застывшее в преддверии шторма море.
Обыкновенно не случается среди туманных просторов такого спокойствия: ни единой пенной шапки, ни единого порыва ветра. Кажется, сделаешь шаг – и не провалишься, пойдёшь по гладким, застывшим водам, точно по земле. Лишь дыхание чуть шевелит холодный, влажный воздух. Она стоит на каменном островке, рядом с искусственным деревом, на чьих ветвях повисли мёртвым грузом потяжелевшие ленты.
А вокруг – только море.
Шантия силилась разглядеть среди тумана родные острова, но то ли укрывала их мёртвая серая пелена, то ли не существовало их в этом сне вовсе. Но противостоял водной стихии лишь крохотный клочок земли, замерший, как всё кругом, в предчувствии скорой беды. Нет ли здесь, поблизости, той женщины, сотканной из огня?
Но вместо этого – заплакал ребёнок.
Кошмары не страшны лишь тогда, когда ожидаемы; и потому пуще любых гигантских морских змеев, пуще крови и огня пугал Шантию обычный детский плач, доносящийся из тумана. Она попятилась и прижалась спиной к каменному стволу – быть может, не увидят, не заметят, проплывут мимо?
Но напрасны глупые надежды: всё ближе, ближе крадущаяся в тумане парусная лодчонка. Отчего-то парус на ней не белый, но чёрный, цвета сажи; нет ветра, но он не висит мешком, а туго натянут. Закрыть глаза, обнять перевязанное множеством лент древо – и пусть примут её за скорбящую дочь, жену или сестру, пусть не увидят лица. В лодке нет гребцов, и лишь двое пассажиров: женщина – и младенец на её руках.
Нет. Не нужно смотреть, не нужно думать. Гораздо лучше – вслушиваться в мерный шелест волн, дышать полной грудью, пусть даже обжигает изнутри холодом, и наслаждаться мгновениями близости к столь далёкой Родине. Немного, ещё немного – а сердце колотится, громче волн, громче рыданий ребёнка.
Лодка уже близко.
Шелестят волны, шелестит подол платья незнакомой женщины. Шантия последний раз потянула носом воздух – и открыла глаза.
Не видно лица; оно укрыто длинными светлыми волосами. Не сказать точно, сколько незнакомке лет, можно лишь утверждать: она не из варварских женщин. Слишком тонки запястья, обнимающие укутанного в шерстяной платок младенца; не ввести в заблуждение драгоценным браслетам и ожерельям, коих на ней великое множество. Даже у малыша на крохотной ручке – золотой браслет. Защемило отчего-то сердце – и Шантия прошептала, не давая себе надеяться:
- Мама?
Богиня учит, будто бы души покойных уходят за горизонт, чтобы переродиться и вернуться в новой жизни; но как бы хотелось верить, что до сих пор где-то жива Шэала, такая, какой запомнила её дочь, а не дитя, в чьей груди тлеет то же пламя. У едва родившихся нет памяти о былой жизни; так много ли толку с того, что в них, быть может, переродился кто-то близкий, если они не вспомнят тебя, не назовут по имени?..
Ребёнок замолчал, незнакомка же подняла голову. Теперь они смотрели друг на друга – Шантия и её отражение. Пленница собственного кошмара вжалась спиной в каменное дерево; как же похожа! Только в лице – усталость и мука, а глаза пусты. Так не смотрят живые, нет, в живых глазах не бывает так много безразличия, так много тумана…
Туман медленно обращался дымом; вытекая из глаз, он обволакивал фигуру отражения и младенца в её руках. Вот уже тлеет подол платья, а женщина-огонь, принявшая столь пугающее обличье, улыбается и протягивает ребёнка ей. Пусть сон, пусть кошмар; но один взгляд на готовые вспыхнуть длинные рукава заставил поспешить.
Он же сгорит!
Превозмогая ставшее непослушным и неподатливым тело, Шантия сделала шаг навстречу горящей себе, ещё один… Женщина-огонь беззвучно рассмеялась – и вспыхнула целиком, будто факел. Младенец кричал – и чернела, расползалась его кожа, превращаясь в уголь, а после – осыпаясь пеплом. Чудовищная повелительница кошмара бросила мёртвое тельце оземь и с отвращением откинула от себя ногой.
- Прекрати! – уже зная, что ничем не сможет помочь, Шантия старалась стоять прямо, смотреть на чудовище на равных. Нет, это не последняя их встреча; и уж в следующий раз она не сбежит.
А женщина-огонь шагнула навстречу, переступая через труп младенца; гремели на её поясе пустые черепа, повязанные подобно изысканному украшению. Отрывались от пылающих одежд языки пламени – и обращали всё кругом в огонь и уголь; нестерпимый жар наступал со всех сторон. Шантия прикрыла глаза рукавом от летящих искр: нет, не спрятаться, не скрыться. Полыхает море, и камень; лишь крохотный островок безопасности – под ветвями древа. Первая огненная плеть захлестнула ленты на стволе, змеями потянувшиеся к коже, к волосам…
И тогда Шантия открыла глаза.
Увидев знакомые закопчённые потолки, она едва не разрыдалась от досады; нет, не жалость богини посетила её – всего лишь минутная слабость, нездоровье. Наверное, молиться не стоит в святых местах варваров; как может Джиантаранрир услышать чужие молитвы сквозь толщу дерева, камня, не растаявшего покуда снега?..
А может, просто нужно подождать ещё немного? Подождать – и болезнь, заставившая ослабеть до потери чувств, заберёт и жизнь. И тогда, тогда можно будет забыть, забыться…
Дракон, который тоже был здесь, вполголоса говорил о чём-то с незнакомым полным варваром в длинной, походящей на платье одежде. Тот варвар полоскал в тазу с водой пухлые руки и то и дело косился на неё – то ли с испугом, то ли с жалостью.
- Она очнулась, милорд.
Кродор обернулся – и Шантия на всякий случай прикрыла глаза: людского вождя, если он вдруг пожелает уединиться, не смутит ни слабость, ни присутствие постороннего. Но вместо знакомых грубых ласк он лишь погладил её по голове – и прошептал:
- Можешь не трястись. Может, кто и бросает бастардов, но я не из таких. Конечно, твой сын не будет знатным, но я позволю ему служить, как достойному воину. Если родится дочь – я найду ей супруга.
Не сразу дошёл до Шантии смысл его слов. Толстый варвар покачал головой и забубнил себе под нос: