Мужчина перевел взгляд на Вассарию. Сейчас она была абсолютно не похожа на ту клейкую, как намокший леденец, девку из таверны, от которой хотелось побыстрее отделаться. В двенадцати шагах от него стояла симпатичная, может, чересчур наивная провинциалочка в сером дорожном платье с саквояжем в руках.
Эрден подошел к девушке, чтобы дать последние наставления:
— Ты все поняла?
— Да, как думаешь, клюнет?
— Наверняка. Ему нравятся именно такие: тихие, скромные, свежие. Если бы иначе — его бы посещали фиррены лавандового квартала.
Вассария хмыкнула. Слава об обитательницах данного квартала разлетелась далеко за пределы столицы. Благопристойные фиррены со смаком сплетничали о том, как в оном попираются все мыслимые добродетели. При этом говорили, что о такой мерзости даже упоминать не стоит, и тут же в подробностях живописали разврат (интересно, откуда они точно знали, что там твориться, если никогда не были по указанному адресу), творимый в домах за лавандовыми шторами. Многие же герры при упоминании заведений этих улиц мечтательно закатывали глаза (главное, чтобы оного жеста не видели супружницы) и улыбались.
— Значит, буду нежной и свежей, — Вассария усмехнулась — лицедейство — залог апсвинга, поэтому что?что, а играть роль я умею.
Эрдену показалось, что он ослышался, поэтому переспросил:
— А при чем здесь свинки?
Вассария лишь усмехнулась:
— И как ты, не зная элементарных вещей, планировал прижать тех катал? Апсвинг — это когда тебе везет в игре, либо по дурости, либо по умению.
— А я и не планировал прижать, мне просто нужно было им проиграться. Кстати. А откуда ты щеголяешь такими терминами?
Васса прикусила не в меру болтливый язык, но было поздно. Эрден не хуже борзой встал в стойку, почуяв дичь, в роли которой выступало прошлое девушки.
Чтобы хоть как?то выиграть время и уйти от прямого ответа, она промолвила:
— После того, как все закончится, обязательно расскажу, договорились?
— Хорошо, договорились, но учти, я запомнил, — и, зачем?то поправив девушке воротничок, Эрден добавил: — Пошли, уже пора.
* * *
Спасение души требует серьезных материальных затрат. Сидя за столом перед фьеррой, облаченной и лиловую хламиду, Вассария это поняла по тому, как цепко пробежались крысиные глазки настоятельницы монастыря по ее фигуре. Данная хоганова невеста ассоциировалась у девушки с образом буренкиной смерти. Именно так изображали коровью лихоманку: худой, практически до просвета, высокой аки жердь, с узловатыми пальцами. Только сказочная героиня не была охоча до злата, предпочитая звону меди что?нибудь более питательное и удобоваримое.
— Еще раз напомните, сколько вы отдаете добровольной платой на нужды монастыря, дитя? — этот вопрос настоятельница задавала уже второй раз, правда в иной формулировке.
Вассарию душила милая коренная обитательница болота, в народе именуемая жабой. Фьеррине вручили 'на расходы' приличную сумму злотнями, но лицедейка за недолгое время как?то прикипела душою к выданному кошелю. Вверять его в руки этой алчной женщине девушке не хотелось. Пришлось.
— Вот, здесь двадцать злотых, — Васса положила кошель на стол и скромно потупила взор. Пять монет ей все же удалось незаметно умыкнуть. Это обстоятельство хоть как?то примирило девушку с необходимостью расставания с 'реквизитом'.
— Что ж, это небольшой, но все же вклад во спасение вашей души. Да будет милостив к Вам Хоган. — Припрятав кошель в один из ящиков стола, уже более деловым тоном настоятельница добавила: — Раз Вы, дитя мое, решили отринуть все мирское, после гибели вашего жениха стать послушницей и последовательницей святой Баяны, мы вам в этом поможем.
Неестественно тонкие пальцы женщины ухватились за ручку массивного колокольчика. Раздавшийся после этого звук, больше всего напоминавший набат, а не мелодичный перезвон (какой должен был прозвучать, по логике), пронесся по кабинету, а затем и по коридору стаей мракобесов. Спустя два вздоха в кабинет вошла монахиня, протиснувшись в дверной проем бочком и слегка при этом втянув живот.
— Уленька, проводи новую послушницу в келью, выдай ей одежду и объясни распорядок нашего монастыря, — фьерра кивком головы указала вошедшей на Вассарию.
Появившаяся монашка была так же похожа на настоятельницу, как хряк на воблу: пухлые щеки, погребенные под кучей веснушек, рыжие взлохмаченные вихры, которые даже лиловая косынка укротить была не в силах. Уленькины же телеса свидетельствовали о заботливости ее родителей, так откормивших свою дитятку, чтобы точно оградить ее от разврата, да и вообще любого покушения на ее честь — смельчаков и энтузиастов всегда дефицит.
'Нет худа без добра. Зато если вдруг какой злыдень попытается выкинуть эту Уленьку из окна, у убийцы ничего не получится — просто надорвется', — отстраненно подумала Васса, глядя в спину монашке, пытающейся тараном взять дверной проем. Вера движет горы, а уверенность, помноженная на упрямство — даже дверные проемы. Пыхтя, Уля все — же вышла в коридор, видимо, из принципа не став поворачиваться боком.
Как только Васса с хогановой невестой покинули кабинет, толстушка накинулась на девушку с таким энтузиазмом, что оным можно было и убить:
— Ты новенькая? А откуда? Почему решила сюда пойти? — и, не давая Вассарии вставить и слова, продолжила тараторить. — Жаль, что ты такая нежная вся. Плохо вы, тихони, тут приживаетесь. Вот давеча была одна, ну прям ты точь — в-точь, да занедужила: рвать ее по утрам начало, вся зеленая была, есть ничего не хотела. Настоятельница уж как переживала, да ничего сделать не смогли, пришлось ее в лекарский дом везти.
'Знаем мы эту болезнь, через девять месяцев сама проходит', — ехидно прокомментировала Васса.
Провожатая меж тем разливалась соловьем:
— А еще до этого была другая. Тоже скромница, ручки тонкие, стан словно тростиночка — рукой перешибешь. Все ходила как в воду опущенная. Даже беседы со всерадетелем, на которые горемычная ездила, ее душу не спасли. Преставилась. Душеньку свою загубила в петлице, — вещала монашка и тут же безо всякого перехода выдала: — А вот кормят здесь жуть! Помереть порою с голодухи можно. Ты вон и так тощая, так что как будут в трапезной обед разносить — ешь все.
От этого стрекота голова Вассы уже шла кругом, но, на счастье девушки, они наконец?то дошли до отведенной ей кельи.
Монашка, словно вспомнив о порученной ей обязанности уже, на пороге оттараторила: 'Встаем до зари, со вторыми петухами, полторы свечи — утренняя молитва, потом трапезная, потом настоятельница дневные поручения раздаст. Как колокол зазвонит — время молитвы и обеда, потом опять по поручениям. Вечером молитва и ужин'.
Выдав эту программу — минимум, конопатая добавила:
— Ты давай, располагайся, щас принесу одежду. Ряса тебе еще не полагается, но и в мирском ходить не след. Я мигом. И с этими словами захлопнула дверь.
Васса, оставшись одна в келье, присела на топчан и попыталась проанализировать услышанное. Похоже, что скабрезная шуточка про задорных монашек, резвящихся у себя в келье, возникла не на пустом месте. А посему рано или поздно ей придется поехать на 'исповедь' ко всерадетелю.
— Ладно, пока есть время подумать, — прошептала Васса.
Она невесело усмехнулась и достала пять монет, что так ловко умыкнула. Машинально взяла один кругляш и начала ловко перекидывать его через фаланги пальцев. Монетка играла на солнце, а множество бликов круговертью солнечных зайчиков устроили чехарду на потолке. Почему?то когда фишка или та же монета, исчезала между пальцами, то появлялась вновь, Вассе лучше думалось.
* * *
Монастырские размеренные будни ассоциировались у Вассы с паутиной: день за днем, наворачиваясь на нее коконом серых нитей, затягивали.
Прошло уже больше двух седьмиц, от утренних и вечерних бдений девушку уже воротило. Величественные шпили монастыря, словно пронзающие небесную высь, вызывали лишь одно желание — повесить на них противную настоятельницу, эту мракобесью мать Арелию, что совала свой длиннющий нос во все дыры. Эта тощая швабра своей дотошностью, скаредностью и назидательностью могла препарировать сознание даже самых стойких разгильдяев. Вассарию же она просто выводила из себя.
Назидательные рассказы и показная целомудренность, коею щеголяла настоятельница, чуть ли не каждый день проходя под ненавистной аркой святой Баяны, больше всего раздражали Вассу, знавшую о 'милых слабостях' всерадетеля. Девушка уже поняла, что самым большим окаянством в монастыре считается прелюбодеяние. Слышал бы это друг деда — изрядный пошляк, заглядывавший изредка в гости и считавший, что девственность — это женский недостаток, исправляемый мужским достоинством. Вот бы посмеялся над монастырской версией самого страшного греха. Но в хогановом доме свой взгляд на прегрешения. А посему любая после приватной встречи со всерадетелем могла больше всего бояться прохода под этой чертовой аркой. Дескать, постриг?то она принимала девицей, а уже после наблудила у стен монастырских…
Вассария не удивилась бы, если бы узнала, что настоятельница еще и шантажировала монахинь раскрытием их невольной тайны. Теперь понятно, почему раз в полгода служат очередную новую поминальную по самоубиенной грешнице, навсегда покинувшей стены данного монастыря (последнее Васса узнала все от той же словоохотливой рыжухи Уленьки). Последняя, не к ночи будь помянута, появилась в глубине коридора.
Монахиня, завидев Вассу, наддала ходу и начала приближаться, неумолимо, как понесшаяся повозка, возница которой сдуру отпустил вожжи. Хоганова невеста совсем не солидно при этом размахивала руками и порывалась что?то крикнуть, но выходили только сиплые невнятные звуки.
Васса, видевшая, какую скорость набрала монахиня, всерьез начала опасалась за свою жизнь. Как и обо что Уленька собралась тормозить? Выполнять роль буфера между стеной и столь резвой девицей лицедейке как?то не очень хотелось.
Все обошлось. Последовательница воли святой Баяны последний десяток локтей просто проехалась на подметках, широко расставив согнутые в коленях ноги. Зрелище было столь же эффектным, как мерин на лыжах.
— Срочно прячься! — выдала наконец Улина.
— Зачем?
— Всерадетель приехал, и настоятельница срочно за тобой послала.
— Зачем прятаться тогда? — Васса талантливо изобразила непонимание.
— Не спрашивай, но так для тебя будет лучше, — монашка начала нервничать.
— А для тебя? Если ты меня не найдешь?
— Да как обычно, отстою молебен ночной, и все, — беспечно отмахнулась рыжая.
Вассу тронул этот порыв. Редко кто сторонний будет действовать в ущерб себе. А вот нате, эта смешная, в чем?то несуразная Улина пытается ей помочь. Просто по — человечески, не требуя ничего взамен.
— Уль, а как ты оказалась в монастыре? — Вассария сама от себя не ожидала, что задаст этот вопрос.
Монашка, похоже, тоже его не ожидала, потому как откровенно ответила:
— Когда в обнищавшей семье ты четырнадцатая дочь, на приданое рассчитывать не приходиться. А кто за меня так пойдет. Не захотела всю жизнь приживалкой быть при старших, которые будут попрекать куском. В белошвейки — горничные идти отец не позволил бы — как?никак герцогский род, с каплей императорской крови, — на последних словах девушка махнула рукой, словно отгоняя почетное родство как надоедливую муху.
— А здесь крыша, еда. Не разносолы, но никто же не запрещает — пока не знает — держать в келье постный пирожок, чтобы подпитать дух и тело, — монашка хитро усмехнулась, — Да и занимаюсь тем, что по душе — оклады расписываю. Конечно молитвы, посты и бдения — то еще развлечение. Но здесь для меня все же лучше, чем в миру.
Такой короткой и эмоциональной исповедью Васса была поражена. До этого монастырь ей казался чуть ли не тюрьмой. А смотри?ка ты, для кого?то он — лучшее из зол. Меж тем Улина резко выдохнула, словно коря себя за откровение:
— В общем, я не для того оббежала пол монастыря, чтобы ты мне тут кошачий хвост на кулак мотала. Давай прячься от всерадетеля! — повелительно цыкнула монашка.
— Улина, спасибо тебе огромное, но не стою я твоей ночи бдения.
Васса в порыве попыталась обнять монашку на прощанье. Выглядело это со стороны как потуга обхватить стог. А потом девушка развернулась и припустила в сторону кабинета настоятельницы.
— Дуреха, одумайся! Я же тебе добра желаю! — понеслось беглянке в след.
Вассария чуть — чуть не успела. Всерадетель уже покинул гостеприимные хоромы матери Арелии и через двор направлялся к карете. Видно, много времени уже прошло с распоряжения найти и привести в кабинет новую послушницу, вот носитель слова хоганова и потерял терпение.
Девушка решила, что столь удобный случай упускать не стоит и, разбежавшись, попыталась повторить недавний Уленькин маневр. Благо грязи на улице было в избытке и скользить ничего не мешало. Разогнавшись, она точно так же, как и монашка до этого, поставила стопы параллельно и почувствовала себя как в детстве, когда стоя съезжала с горки.
Однако кое — чего Васса не учла: тормозной путь по дворовой грязи оказался намного длиннее. И девушка, практически не сбавляя ходу, врезалась во всерадетеля. Мужчину крепкого, даже кряжистого, однако, видно, не привыкшего к таранам в виде послушниц, снесло в сторону как щепку. Глубокая лужа радостно распахнула свои объятия проводнику слова хоганова. Вассария же, слегка замедлившая ход, затормозила уже о шедшую впереди настоятельницу, оседлав почтенную фиррену на манер норовистого жеребца.
— Вы меня искали? — это первое, что пришло на ум девушке в этой ситуации, поспешившей слезть с костлявой спины матушки Арелии.
Всерадетель, отплевываясь вставал из лужи, напоминая скорее мракобеса, нежели служителя Хогана.
'И пришёл к нам дед Капец!' — пронеслось в голове Вассы.
— Да искали, но уже надобность в том отпала, — зло прошипела Аурелия, потирая поясницу.
'Вот это будет номер! Застрять в этом гребаном монастыре еще на пару седьмиц, а может, и дольше или вовсе провалить задание', — размышляла девушка, а ее руки меж тем уже приподнимали подол платья, так, чтобы виден был лишь маленький, а потому и весьма соблазнительный участок тела — голая лодыжка. Этому приему научил ее дед, правда, уже не как шулера, а как молоденькую фьеррину. Старик Хайроллер утверждал, что кровь мужчины будоражит не увиденное, а домысленное. Поэтому, если желаешь отвлечь герра, не стоит выпрыгивать из декольте. Гораздо эффективнее повернуться так, чтобы край юбки на мгновение оказался чуть выше дозволенного. Впрочем и 'случайно' с грохотом разбитый лекифы эпохи Брутгартов сгодится. Вазы или еще чего?нибудь столь же ценного не было, и Вассе пришлось работать с тем, что имелось в наличии. Девушка попыталась распалить воображение всерадетеля, старательно изображая на лице муки боли.
— Кажется, я ногу, — и для достоверности картины, ступив на 'больную' конечность, рухнула как подкошенная в грязь.
Тот, для кого этот спектакль и разыгрывался, то ли проникся чувством собственного благородства, подавая девушке руку, то ли симпатичная ножка, мелькнувшая из?под подола, сыграла свою роль, но так или иначе хоганов дланник произнес:
— Милое дитя, давай я помогу тебе.
Лицедейка, изображая робость, встала, опираясь на одну ногу. Всерадетель, подставив локоток, ненавязчиво повлек девушку к карете.
Путь до загородной резиденции хогановой десницы ассоциировался у Вассы с дорогой через болота по краю пропасти. Разговор ни о чем завязал в патоке красноречия всерадетеля, и сердце девушки замирало каждый раз, когда она осторожно подбирала слова на очередной пустяковый вопрос, наблюдая за реакцией владыки. Тот же, строя из себя простачка, тем не менее цепко следил за девушкой. И его милая улыбка, масляной кляксой растекшаяся по лицу, не смогла отвлечь на себя внимание. Расчетливый холод, что затаился глубине глаз мужчины, откровенно пугал.
Когда Васса и всерадетель наконец?то оказались в резиденции, владыка первым делом распорядился, чтобы ему и девушке принесли чистую одежду, позвали докторуса для гостьи и приготовили 'вечернюю' комнату. Несмотря на краткость приказа и последовавшее за ним еще более туманное дополнение, распоряжение его святейшества было исполнено в кратчайшие сроки.