Ночлег стоил недорого, но того, кто не мог заплатить, тоже ждала холодная ночевка — их просто выставляли вон без всякой жалости. Тех, у кого денег было совсем мало, отправляли спать на сеновал, в конюшню, или на чердак, но если у человека была хоть одна монета, даже самая мелкая, какой-никакой, а ночлег ему был обеспечен. Спали все вместе, в общей комнате на соломенных матрасах — кто-то на лавках, кто-то прямо на полу. Усталые путники, как правило, не засиживались допоздна. Как только окончательно темнело, хозяева закрывали двери и окна, гасили все огни в доме, оставляя только небольшой масляный светильник у двери, и все ложились спать, где находили себе место. Отдельные комнаты, одна или две, были на втором этаже, там, где жил сам хозяин, но стоили они дорого, и их берегли для особых гостей. Еду здесь специально не готовили, но то, что привез с собой постоялец, могли приготовить для него. Кроме того, здесь можно было купить немного молока, яиц, или сыра.
Об удобстве говорить не приходилось, но ночевать вне крепких стен было опасно. Глэдис наслушалась за время путешествия разных жутких историй о том, как купцы, паломники, или другие путешественники попадали в засады и погибали все от рук разбойников. Кто-то вовсе пропадал без вести. Только сейчас она поняла, как рисковала, когда после побега проводила ночи в лесу одна, с ребенком. Впрочем, возможно, все было и не так опасно для них тогда. Преступники предпочитали промышлять на больших дорогах, много их крутилось и возле постоялых дворов — здесь можно было высмотреть очередную добычу, или стянуть то, что плохо лежит. Поэтому никто из постояльцев не жаловался на условия, предпочитая защиту комфорту. Глэдис тоже терпела, хотя ей было трудно привыкнуть к душным помещениям и жесткому ложу, но со временем все образовалось. Она так уставала за день, что засыпала как убитая. Джей тоже сначала капризничал, но потом привык, и научился занимать себя сам, да и уставал он не меньше, и даже, учитывая его возраст, возможно больше. Глэдис даже удивлялась его выносливости. Скоро молодой женщине пришлось убедиться в том, насколько разумно было никогда не останавливаться на ночлег в лесу. Не доезжая миль пяти до Оксфорда, они подверглись нападению.
Время перевалило заполдень. Вокруг был спокойный летний лес, однако, уже примерно с час Сид беспокойно озирался вокруг. Когда кто-то из спутников пытался с ним заговорить, он жестом останавливал его и прикладывал палец к губам. Вдруг раздался резкий свист, и из леса с громкими криками стали выбегать люди, вооруженные как попало. Нападавших было около десятка. Очевидно, они уже некоторое время выслеживали обоз, и решили, что он станет лакомой добычей. Очень скоро повозки оказались окружены. Передняя осталась на месте, две последние подъехали к ней вплотную и стали бок о бок, образуя с первой плотный треугольник. Сид, вскочил во весь рост, и извлек откуда-то массивный топор, остальные четверо тоже рассредоточились — видимо, они уже не в первый раз попадали в похожую ситуацию, или действия были согласованы заранее. Двое остались на земле, спиной к подводам, обороняя тыл, и еще двое стояли, как и Сид, во весь рост, на повозках, защищая фланги. В руках у них тоже откуда-то взялось оружие. Глэдис с сыном оказались в центре, за спинами мужчин. Джей не плакал, только крупно дрожал и смотрел широко раскрытыми блестящими глазами.
Нападавшие набросились на обоз, послышались крики и жуткий влажный хруст, потом живая волна отхлынула от телег под защиту кустов и леса. На земле лежали, корчась, несколько раненых. Защитники все были на ногах, только тяжело дышали, обрызганные кровью, своей, или чужой — неизвестно. Захватить обоз врасплох не удалось. Откуда-то, со стороны нападавших, вышел вразвалочку невысокий крепыш, одетый в серый кот, коричневый гамбезон, коричневые шоссы и сапоги. Глубоко надвинутая на глаза охотничья шляпа и густая борода не позволяли хорошо рассмотреть лицо. Шел он походкой дикого зверя — легко и гибко, улыбаясь какой-то волчьей, похожей на оскал, улыбкой. Зубы у него были удивительно белые и ровные. Безошибочно определив главного, он вступил в переговоры с Сидом. Не слышно было, о чем они говорили, но издали это напоминало разговор продавца и покупателя. Через некоторое время они «ударили по рукам», и Сид отсчитал разбойнику несколько монет. Главарь свистнул, и шайка, подхватив раненых, скрылась в зеленой поросли.
— Вот собака! — сказал, подходя, Сид, — Взял с меня целых десять шиллингов, по одному на каждого своего головореза.
— Почему они отступили, ведь их было больше, — спросила Глэдис.
— Мы им дали отпор — пояснил Сид, — Если бы они снова сунулись, мы бы еще кого-то покалечили. А им не хочется под топор, верно я говорю? — обратился он к остальным. Спутники засмеялись.
— Вот что, — продолжил он деловито, — Нас шестеро, значит, с каждого теперь по одному шиллингу и восемь пенсов. Раненые есть?
Глэдис закусила губу. Денег оставалось совсем мало, три с половиной шиллинга. Хорошо, что еще был запас еды. Остальные, охая и стеная, полезли в кошельки и под плащи, доставая припасенные монеты. Глэдис понимала их: еще несколько дней им придется жить в Оксфорде — питаться и ночевать, прежде чем они что-то выручат за свой товар.
Раненых оказалось трое, в том числе и сам Сид, которому задели плечо чем-то острым. Задерживаться на этом месте старший не разрешил, поэтому они проехали еще мили полторы по дороге, пока Сид не начал шататься. Сделали привал. Глэдис осмотрела раненых, и открыла свою сумку.
— Что же ты сразу не сказала, что ты лекарь — с уважением протянул Сид, — Я бы с тебя гораздо дешевле взял!
Раны были не опасны, но болезненны, особенно от ударов булавой. Глэдис почистила, обработала и перевязала их. После этого случая к ней стали относиться гораздо лучше. Молодая женщина даже рискнула рассказать Сиду о том, что на самом деле идет в Уоллингфорд на турнир. Старший понимающе покивал.
— Да, лекари там будут нужны. Вот что: в Оксфорде у меня есть приятель. Он возит товары вниз по Темзе на лодке. Попробую договориться, чтобы он тебя взял до Уоллингфорда, сбережешь день пути, не меньше.
Уоллингфорд был совсем не похож на тот город, который видела Глэдис в своем времени — никакого уюта, ухоженных садиков, теннисных кортов и живописных отелей. Это было скопление домиков, расположенных так же, как и в любой деревне — две главные немощенные улицы, крестообразно расположенные, с площадью на пересечении. Домики спускались прямо к реке, на берегу которой была устроена небольшая торговая пристань. Каменного моста через Темзу, который так любили фотографировать туристы, еще не было, вместо него красовался очень простой деревянный, но он был достаточно высоким, чтобы под ним могли проходить груженные лодки. Зато замок, который Глэдис видела только в виде руин, сейчас стоял целый, во всей красе. В его планировке не было ничего необычного — та же массивность и замкнутость. В центре — круглый донжон под островерхой крышей, вокруг — двойная толстая каменная стена. Внутрь пускали только жителей замка, или гостей по приказу самого лорда. Под его стенами было построено множество домиков, в которых жили ремесленники, целый город. Жизнь здесь просто кипела. С восточной стороны от замка, сразу за пределами поселения ремесленников, располагалось большое поле, довольно ровное, ограниченное с запада холмом, на котором стоял замок, с юга — Темзой, и с других сторон — лесом. На этом поле и строилось ристалище.
Когда Глэдис прибыла в Уоллингфорд, до турнира оставалось еще около трех дней. Молодая женщина надеялась встретить герцогскую чету накануне турнира, когда они еще не успеют затеряться в толпе прибывших. Глэдис без труда нашла постоялый двор и заплатила за четыре ночи. Больше денег не было, оставался только шиллинг на еду, и того было мало. Правда, удалось уговорить служанку на постоялом дворе присматривать за Джеем, пока мать будет в отлучке. Девушка согласилась на это без восторга, и только после того, как Глэдис пообещала ей, что будет каждые два-три часа приходить, чтобы самой заняться ребенком. Эта ситуация напоминала ей билет в один конец. Она просто не сможет вернуться назад с сыном. Теперь все зависело от того, как скоро она найдет герцогиню, и Глэдис исправно ходила к строящемуся ристалищу, тщательно рассматривая прибывающих.
Между тем работа на ристалище кипела. Вокруг поля были возведены помосты, напоминающие трибуны. Над самыми высокими были устроены козырьки из досок, задрапированные яркими тканями. Это были места для родовитых рыцарей, их семей и самых приближенных слуг. Чуть пониже располагались скамьи для зрителей, принадлежащих к сословиям ремесленников и купцов. Здесь же могли поместиться небогатые рыцари. Для прочего люда была отведена площадка в конце трибун, там не было никакого благоустройства, только дощатый барьер, отделявший собственно ристалище от зрителей. Вокруг ристалища, со стороны замка и со стороны леса, располагалось место, отведенное для гостей турнира. Большинство из них приехало со свитой и расположилось в палатках. С каждым днем лагерь все разрастался. Глэдис бродила среди шатров, пытаясь высмотреть знакомые лица, но все было тщетно. На третий день, перед самым началом турнира, она совсем потеряла надежду. Поток прибывающих практически иссяк. Спешно разбивали палатки опоздавшие, но это были в основном, небольшие кортежи, или одиночные рыцари, приехавшие только с парой оруженосцев. Ни герцога Йоркского, ни герцогини Глэдис так и не нашла. Молодой женщиной стало овладевать отчаяние — что же делать теперь? Оставалось только одно — прийти на турнир назавтра. Если герцогская чета прибыла на праздник, их непременно назовут в числе почетных гостей.
На следующий день на ристалище потянулась огромная пестрая толпа. Ехали верхом рыцари в начищенных доспехах, дамы в ярких нарядах, расшитых самоцветами, окутанные, как облаками, покрывалами из драгоценных тканей, шли, перешучиваясь, мастеровые, одетые неброско, но добротно. Сновали то туда, то сюда торговцы, предлагающие все — от вина и воды до ювелирных украшений. Глэдис шла с этой разношерстной толпой, по привычке поглядывая по сторонам. Трибуны постепенно заполнялись. Поминутно вспыхивали ссоры из-за мест.
Наконец, все собрались, и герольды протрубили условные сигналы к началу турнира. Место действительно найти было очень сложно. Лучшие места возле барьера очень быстро оказались заняты, и протиснуться вперед было практически невозможно — вокруг были только каменные плечи и локти. Молодую женщину стиснули со всех сторон. Несмотря на то, что Глэдис была ростом выше большинства людей, ей было почти ничего не видно. Она только слышала, как называют имена почетных гостей: сэр Генри, по прозвищу «Кривая Шея», герцог Ланкастерский… граф Вустер, граф Мортимер… множество имен, знакомых ей по истории. Но имя герцога Йоркского так и не было названо. Напрасно молодая женщина напрягала слух и внимание. И вот объявили начало турнира. Это был конец. Глэдис почувствовала себя опустошенной и смертельно усталой. Напряжение последних дней вылилось в полную апатию и отсутствие всякой воли к дальнейшей борьбе. Турнир не интересовал ее, и она отправилась на постоялый двор, где, повалившись на лавку, уснула.
Она проснулась только к вечеру, оттого, что ребенок, испугавшись такого долгого сна мамы, стал тормошить ее. Народ собирался на ночлег. То, что она пришла еще днем, когда все были на турнире, сыграло ей на руку — у нее с Джеем было самое лучшее место в углу, возле окна. Здесь немного дуло, зато было не очень душно. Купив на остаток денег сыра, хлеба и молока, Глэдис поужинала и покормила ребенка. Ночью ей не спалось. Джей сопел у нее под боком, но это была последняя оплаченная ночь. Остатков ужина хватит еще на завтра до обеда, а потом — что делать потом, она решительно не знала. Надо как-то вернуться в лесной домик, но как? Леса кишат разбойниками, денег больше не было, как не было и надежды, что ее возьмут с собой бесплатно какие-нибудь ремесленники, возвращающиеся домой. Только к утру ей удалось задремать.
Утром она встала и умылась. Оставалось только одно. Найти какой-нибудь заработок. Она упросила служанку присмотреть за Джеем в последний раз, упомянув случайно, что хочет найти герцогиню Йоркскую. Служанка всплеснула руками.
— Да что ты! Все же знают, что герцог Йоркский никогда не приезжает на турниры в Уоллингфорд! Как-то лет десять, а может, и больше тому, здесь, говорят, был большой турнир, и один лорд, сэр Гавестон, оскорбил здесь нескольких других лордов. Так вот, они сами и их друзья поклялись, говорят, что ноги их здесь больше не будет! Вот и герцог Йоркский никогда сюда не ездит!
Эта новость могла бы совсем «добить» Глэдис, если бы она еще со вчерашнего дня не чувствовала удивительного равнодушия к своей дальнейшей судьбе. Выслушав девушку, молодая женщина просто собралась и пошла к ристалищу, прихватив с собой на всякий случай медицинскую сумку. Все были уже там. По правилам этого турнира, на второй день была общая схватка. Рыцари-участники разделились на два отряда, и должны были сражаться один против другого. Глэдис не интересовало, что происходило на ристалище. Она решила дойти до города ремесленников и поспрашивать там о больных, как она делала раньше, в деревне.
Пройти мимо ристалища было трудно. Все подходы оказались запружены народом. Зрители сидели даже на деревьях, чтобы видеть то, что происходило на поле. Еще издали Глэдис услышала какие-то жалобные звуки. Кто-то стонущим голосом звал на помощь. Молодая женщина отправилась на зов. Это был молоденький парнишка, лет четырдцати, одетый в яркую, щеголеватую одежду. Он бегал между людей и жалобно кричал:
— Лекаря! Ради всего святого! Лекаря! Мой господин умирает! Вы не видели лекаря? — но в ответ все только качали головами, или отмахивались, увлеченные схваткой на поле.
Глэдис протиснулась к нему.
— Я лекарь. Что случилось?
— Ты лекарь? — парнишка с сомнением покачал головой, — А разрешение на лечение у тебя есть?
— Тебе нужен лекарь, или разрешение? — рассердилась Глэдис, — Меня обучали медицине в монастыре, я могу помочь! Давай поторопимся, если не хочешь, чтобы стало поздно.
С минуту мальчик колебался, а потом схватил молодую женщину за руку, и потащил за собой. Из его сбивчивых объяснений она поняла, что он оруженосец, и его хозяин был только что ранен в схватке, оруженосцу (которого звали Хад), удалось вытащить рыцаря из-под копыт лошадей, и с помощью герольдов отнести его в палатку, но хозяин очень плох — из плеча торчит сломанная кость, и он задыхается.
— Что будет, если он умрет, — всхлипнул парнишка, внезапно остановившись, — Смерть хозяина — это такой позор для оруженосца, такой позор! Что скажет мой отец?!
Глэдис пришлось потрясти молодого человека за плечи:
— Хад, идем скорее, чем быстрее ты меня приведешь, тем быстрее я смогу помочь.
Раненый лежал на походной постели, дыша тяжело, с хрипами, лицо было синеватого оттенка, который становился гуще с каждым вдохом, и переходил в лиловый при выдохе. С левой стороны груди, возле шеи, торчал отломок ключицы. Глэдис бросило в жар. Случай был тяжелый. Если больной не выживет, на карьере лекаря, возможно, придется поставить крест.
— Хад, — обратилась она к оруженосцу, — Мне нужна твоя помощь. Твой хозяин задыхается, потому что через рану в грудную клетку попадает воздух. Мне нужно сделать ему операцию, а ты должен сделать так, чтобы твоему хозяину не было больно…
И снова отработанная схема — наркоз тяжелым предметом по голове, который осуществил Хад, и довольно сложная операция по постановке на место сломанной кости. Для обеспечения выхода воздуха из грудной полости Глэдис вставила больному между ребер все ту же серебряную трубочку. «Наркоз» пришлось применять два раза. Молодая женщина даже стала опасаться, что раненый может умереть не столько от раны, сколько от сотрясения мозга. Но наконец, все было закончено. Ключица поставлена на место, лишний воздух удален. Глэдис зашила раны. Рыцарь стал дышать свободнее, и пришел в себя уже во время перевязки. Несмотря на боли, он все же чувствовал облегчение, и слабым голосом приказал Хаду отсчитать лекарю десять золотых монет. Оруженосец попытался было возразить, но хозяин заявил, что жизнь рыцаря стоит дороже, чем какие-то несколько монет. Теперь оставалось надеяться, что гнойное осложнение не сведет больного в могилу. Все зависело от крепости организма рыцаря, о чем Глэдис и сообщила им обоим, пообещав заглянуть ещё на следующий день. В награду она получила увесистый кошелек из рук Хада.