— Я всегда их отсылала, потому что никогда их не любила, — попыталась было оправдаться Ева, но обе девушки были глубоко расстроены, и все старания их подбодрить сходили на нет.
— Такое платье! И ни одной безделушки! Хотя бы сережки! — причитала Мэри
— И, как назло, ничего достойного леди у меня нет! — вторила Глория, — Ну ладно! Жена одного из егерей большая щеголиха, у нее точно должно что-то быть. Я уговорю ее дать Вам какие-нибудь украшения на один вечер! Она, конечно, очень много о себе воображает, но отказать мне не посмеет, если будет знать, что это для Вас.
На этом они и расстались на сегодня. Ева отпустила Мэри и легла спать.
На следующий день Ева поднялась рано. Она распорядилась, чтобы согрели воды для ванны, наскоро заглянула к раненым, убедилась, что ничего срочного не требуется, и вернулась в комнату. Там ее ждал сюрприз в виде сэра Роджера. Он уже был в парадной одежде — похожее на тунику, одеяние из бархата лазурного цвета, отделанное золотой тесьмой, длиной до колен, в вырезе горловины виднелось кот из тонкого белого полотна, на ногах — ярко-красные чулки-шоссы и черные мягкие башмаки с большими серебряными пряжками и такими длинными носами, что их пришлось загнуть вверх и свернуть на манер часовой пружины. Впрочем, Роджеру это, кажется, не мешало.
— Я слышал, миледи, что Вы готовитесь к пиру, — начал он несколько официально, — Пир по случаю победы — не обычное событие. Я хотел бы, чтобы моя жена выглядела, как леди победившего замка. Здесь, — он махнул рукой на стол, на котором громоздилась пирамидка из плоских шкатулочек, — немного безделушек, которые, возможно, пригодятся Вам для наряда, хотя, клянусь, это малая часть того, что Вы действительно заслужили! Примите их, прошу Вас.
Ева отметила, что при этих словах у него был несколько настороженный вид, а когда он сказал про наряд, то невольно глянул в сторону кровати, где на металлической стойке висело задрапированное куском полотна готовое платье.
«Наверное, не успел еще заглянуть», — внутренне улыбнувшись, подумала она, — «Ничего, дорогой, не только ты умеешь делать сюрпризы!» Но вслух она только выразила благодарность, и сказала, что принимает этот подарок. Роджер вздохнул, как ей показалось, с облегчением, откланялся и вышел. Посмотреть, что там, в шкатулках, Ева не успела — слуги принесли медный чан, на трех ножках, разложили под ним горячие угли, принялись таскать воду, и она убрала подарки с глаз подальше. Ева очень не любила беспорядок, который воцарялся в комнате при этом, поэтому ванну принимала редко, довольствуясь небольшими, но ежедневными водными процедурами.
Прибежала Мэри, и стала распоряжаться и подгонять слуг, хотя времени было достаточно. Теперь, когда слух о том, что леди и лорд вот-вот помирятся, распространялся со скоростью лесного пожара, Мэри, как лицо, максимально приближенное к миледи, вдруг стала почти такой же влиятельной особой, как некогда была Ведерная Салли. В этом случае такая популярность была на руку Еве — за какой-то час ванна оказалась готова. В чан постелили большой кусок полотна в несколько слоев, чтобы металл не обжег тело, в воду добавили ароматическое масло, и слуги, наконец, ушли, наскоро прибрав за собой. В комнате осталась только Мэри. Со стоном наслаждения, Ева погрузилась в горячую воду. Стоило принять решение о присутствии на пире хотя бы ради этого момента, — подумала она. Это ощущение было почти забыто, и так приятно, что некоторое время она ничего не видела и не осознавала вокруг, только наслаждалась. Потом, наконец, Ева обратила внимание, что Мэри деликатно покашливает.
— Что там у тебя, — спросила леди, не открывая глаз.
— Простите меня, миледи, — горестно начала Мэри, — Я очень-очень старалась, поверьте, и Глория тоже, но мы смогли раздобыть только сережки и пару колечек к Вашему наряду, они, конечно, не очень… Но это все-таки лучше, чем ничего…
— Посмотри в моем сундуке, — сказала Ева, — там сверху должны лежать какие-то шкатулки, их принес сегодня сэр Роджер, и я даже не знаю, что в них.
Мэри пронеслась по комнате вихрем. Грохнула крышка сундука, а затем раздался ликующий вопль, который услышали, наверное, даже во дворе:
— Да!!!! Я знала! Я знала, что он не оставит Вас без подарка к пиру! О, сэр Роджер! Это как раз то, что нужно, даже лучше!
Заинтригованная Ева потребовала, чтобы Мэри немедленно показала причину таких бурных восторгов. Действительность поразила даже ее. На бархатных подушках возлежали крупные, но очень искусно сделанные серебряные серьги с изумрудами прямоугольной огранки, такого же стиля колье, набранное из серебряных пластин, украшенных филигранью, и в каждую пластину было вделано по такому же прямоугольному изумруду, с отделкой морским жемчугом голубоватого оттенка, не очень крупным, но оттеняющим красоту камней. В маленьких коробочках оказались два перстня: один с алмазом, другой — с крупной жемчужиной немного неправильной формы. Отдельно, в шелковом мешочке лежал драгоценный пояс. Длинный, не короче десяти футов, узкий в центре, к концам он превращался в широкие ленты с подвесками из серебра и бирюзы, богато расшитые золотыми узорами и драгоценными камнями разных цветов и размеров. Подарок был поистине королевский.
— Интересно, — задумчиво сказала Ева, — Для кого он покупал эти вещи?
— Простите меня, миледи, — сказала Мэри как-то неожиданно серьезно, — Я видела обеих бывших жен милорда. Ни одной из них не подошли бы камни такого цвета. Не сомневайтесь, эти драгоценности были сделаны именно для Вас.
Снизу уже доносился шум собирающихся на пир гостей. Уже прозвучал рог, созывая на пир в большой зал. Ева стояла перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя. Полированная металлическая пластина не очень хорошо отражала, но, как говорила, Мэри, это лучше, чем ничего.
На Еву оттуда смотрела совершенно непривычная роскошная средневековая дама. Рыжеватые волосы тщательно вымыты и расчесаны, две боковые пряди они с Мэри перевили златоткаными лентами и уложили поперек головы венком, остальная масса волос свободно спадала на спину. Лицо Ева немного подкрасила: на щеки нанесла румяна из кармина, смешанного с тальком, ресницы выделила самодельной тушью из сажи с пчелиным воском. Платье переливалось зелено-голубыми оттенками, вспыхивала золотая тесьма. Камни прекрасно оттеняли цвет глаз и очень красиво сочетались с цветом волос.
Немного аромата — и можно идти. Вбежавшая в комнату Мэри, тоже нарядная, но одетая гораздо скромнее, восхищенно замерла на пороге. «Для нее это — звездный час», — подумала Ева, — «Все эти годы она держалась в тени из-за того, что я, видите ли, не желала делить с лордом его увеселений, это при ее-то общительном нраве! Но сегодня она будет сопровождать леди, и получит все внимание сполна. Мэри заслужила этот выход как никто другой».
— Что ж, идем, Мэри!
Пока они спускались по лестнице, Мэри лихорадочно консультировала Еву, как себя вести. Та слушала вполуха — ее уже охватило волнение, как перед экзаменом. Вот и последние ступеньки, дальше — освещенная факелами памятная площадка. Ева глубоко вздохнула, и вышла на нее. Дверь в большой зал была полуоткрыта. Из зала доносилась приглушенная мелодия — где-то играли музыканты. У двери стоял Китни, в его обязанности входило громко объявлять всех входящих. Увидев Еву и Мэри, он, казалось, не поверил своим глазам, потом немного опомнился:
— Рад видеть Вас, миледи! Вы ослепительно прекрасны! Сейчас я объявлю о Вашем приходе!
Китни вошел в зал, и когда он заговорил, его голос зазвенел от искреннего ликования, которое невозможно было скрыть:
— Ева из Торнстона, леди и госпожа замка Блэкстон, супруга сэра Роджера, лорда и повелителя замков Блэкстон и Торнстон!
В зале воцарилась удивительная тишина. Видимо, все оценили необычность такого события. Потом разом зашумело, как будто прибой накатил на берег — все встали. Китни распахнул дверь, и Ева вошла в сопровождении Мэри, явно наслаждавшейся моментом. Большой зал был набит до отказа. Казалось, за длинным-длинным столом нет ни одного свободного места. Все стояли. Она шла под многочисленными взглядами, и во всех читалось удивление и восхищение.
«Не хватает прессы», — неожиданно подумала она и чуть не засмеялась этой мысли. Чтобы как-то оправдать свою улыбку, она подняла руку, как кинодива, в общем приветствии. Зал взорвался от ответного рева. Кто-то крикнул: «Да здравствует леди Ева!» и зал подхватил: «Ева из Торнстона! Ева из Торнстона! Ева из Торнстона!». Громче всех гудел голос маэстро Винсенте, старавшегося во всю мощь могучих легких стеклодува.
Ева совсем смешалась. В поисках поддержки она подняла глаза на Роджера. Он уже шел к ней, спустившись с возвышения, на котором стояли три кресла — одно побольше и два поменьше (кресло справа занимал Джей). В его глазах была и радость, и любовь, и гордость, и еще что-то такое, от чего ей захотелось радостно засмеяться. Он подал ей руку. Она положила на нее свою, и сразу почувствовала себя защищенной.
Скованность ушла, осталась только радость. Джейсон выглядел совершенно счастливым. Ева заняла кресло поменьше, слева от Роджера. Стол ломился от блюд, и дорогой посуды, золотой и серебряной. Слуги обносили гостей кусками жареного оленя, выложенными на плоские куски белого хлеба, то и дело кто-то поднимался и провозглашал тост — за хозяина замка, за молодого лорда, за храбрых воинов, и так далее.
Как ни странно, Еве не было скучно, чего она опасалась. Из застольных речей она узнала много нового о штурме. Например, как Эймос, командовавший лучниками, в сердцах и в горячке боя схватил в одиночку тяжеленный кувшин с горячим маслом и сбросил его на головы нападавших, как была отбита попытка штурма с помощью лестниц, как двое солдат, застигнутые врасплох в донжоне, отчаянно сражаясь, задержали ворвавшихся врагов, дав возможность сэру Роджеру подготовиться к приему незваных гостей. И, конечно, много было сказано храбрости, воинском искусстве и уме молодого лорда Джейсона. Он только краснел, как девушка, а Ева расцветала от родительской гордости. Роджер вел себя более сдержанно, но было видно, что он очень доволен. Наконец он поднялся с полным кубком в руке.
— Сегодня я счастлив, друзья мои, — начал он, — И это не только потому, что мы одержали такую славную победу, и вероломные псы, посмевшие напасть на наш замок, получили то, что заслужили. Но о них — в свой черед. Я счастлив, что вы все собрались, чтобы разделить со мной радость этой победы, и все, кто храбро сражался, чтобы отстоять Блэкстон, получат награду.
Начну с того, с чего, может и не следует начинать — негоже отцу слишком хвалить своего сына. Но вы сегодня столько раз упоминали его, что я не могу не пойти на поводу у своих гостей, и не сказать о нем. Не буду говорить о том, как я горд тем, что у меня такой сын. Его дела говорят за него — катапульты, которые смели врагов с берега перед мостом были построены по его приказу, под его командой держали оборону моста, а после были выбиты остатки врагов из донжона, и он получит в награду великую честь. Немногие удостаиваются ее в таком возрасте. Но наш капеллан, отец Квентин, — при этих словах Роджер кивнул кругленькому священнику через стол, — написал письмо моему сюзерену, сэру Эдуарду Норфолкскому, в котором рассказал обо всех событиях этого штурма и о скромном участии в этих событиях некого Джейсона, эсквайра. И вот вчера прибыл гонец с ответом. Тщательно взвесив просьбу, которую с моих слов изложил в этом письме отец Квентин, сэр Эдуард счел возможным удовлетворить ее. Мой сын был сочтен достойным посвящения в рыцари! Так выпьем за будущего сэра Джейсона!
Зал взревел. А Джей, казалось, кричал громче всех. Даже Ева была поражена. В таком возрасте действительно немногие получали рыцарские шпоры. Она подняла кубок вместе со всеми, нашла глазами сына и, показав жестом, что пьет за него, сделала глоток отличного, даже на ее вкус, вина. Джей ответил шальным от счастья взглядом. Однако, Роджер еще не закончил. Дождавшись, когда все выпьют, он снова потребовал тишины и продолжил:
— Джейсон получит свою награду в ближайшее время, когда сэр Эдуард закончит дела при дворе короля и соизволит прибыть в Блэкстон для церемонии. Но, несмотря на такую великую честь, мое восхищение сегодня принадлежит не ему. Я хочу выпить этот кубок за женщину, чья храбрость может поспорить только с ее красотой и милосердием. Ее называют ангелом замка Блэкстон. Ее руки спасли не одну жизнь, хоть она и не воин. Но в час тяжкого испытания она доказала, что и женщина может проявить мужество, защищая свой дом. И, надеюсь, она с благосклонностью примет мой подарок — знак преклонения и благодарности.
В зал вошел Китни. На вытянутых руках он нес малиновую бархатную подушку с золочеными кистями. На подушке лежал широкий золотой обруч тонкой работы, украшенный алмазами и сапфирами. Под громкие одобрительные крики Китни подошел к леди Еве и с поклоном вручил этот во всех отношениях драгоценный дар.
— Я пью этот кубок за леди Еву из Торнстона, госпожу замка Блэкстон и мою супругу!
Зал ответил единодушным ревом: «За Еву из Торнстона!». Дружно осушили кубки. Мэри тут же надела обруч на голову леди. Он оказался впору, и почти не мешал. Гости снова громко выразили радость. Ева не знала, куда девать глаза. Ее удивляло и смущало то, что приветственные крики были такими слаженными. Неужели это все действительно ради нее? Вон сидит Эймос, командир лучников. У его жены она уже дважды принимала роды. Теперь растут двое крепеньких мальчишек, и сама Джейн жива и здорова. Вон Роберт, его она лечила от жестокого отравления ядом, который ему подсунула незадачливая любовница. Сэр Алан, Джон, Дик — и они приходили к ней с разными болезнями. А вот Бланка, Маргарет, Лиз, их дети часто болели, и Ева лечила их тоже. Как много все же она успела за эти годы!
Пир продолжался. Привели сэра Адальберта и де Севра. Роджер назначил им выкуп и взял с них слово в присутствии множества свидетелей, что они выплатят назначенную сумму в назначенный срок, после чего оба были отпущены, им даже дали лошадей. На прощание де Севр посмотрел на Еву таким тяжелым взглядом, что не будь рядом Роджера, она бы, наверное, испугалась, но с ним она чувствовала себя уверенно, поэтому ее ответный взгляд был спокойным. Сэр Адальберт вообще не поднимал глаз. Наверное, понимал, что человеку, который сам пытался захватить замок обманом, глупо сетовать на то, что он стал жертвой военной хитрости.
Потом говорил еще кто-то, Роджер раздавал подарки, Китни получил красивый охотничий рог, оправленный в серебро. Выступали бродячие жонглеры, их трюки забавляли Еву в основном, тем, что были примитивны по сравнению с тем, что приходилось видеть ей в своем времени, однако благодарные зрители наградили их прямо-таки овацией, а дамы буквально осыпали артистов мелкими подарками. Менестрель спел пару длинных, жалостных песенок о несчастной любви. Потом были танцы. Роджер благоразумно не стал приглашать Еву, и никому не разрешил, за что она была ему глубоко благодарна, но заметила себе на будущее, что надо разучить несколько па. Зато Джей отплясывал за двоих. У него не было отбоя от девушек. Ева отметила, что он неплохо двигается. «Весь в бабушку», — подумала она, — «Мама в молодости хорошо танцевала».
Потом все разбрелись, кто куда. Во дворе устроили петушиные бои и поединки тупым деревянным оружием — молодые люди сражались в спаррингах, а девушки очень эмоционально за них болели и бросали им цветы, ленты и даже рукава, безжалостно оторванные от платьев.
К Еве и Роджеру подошел один из оруженосцев и, запинаясь и краснея, но в изящных выражениях попросил у сэра Роджера разрешения считать леди Еву своей Прекрасной Дамой, а получив то, что просил, ушел счастливый. У Евы слегка шумело в голове — вино оказалось довольно крепким, но ей было весело. Роджер ушел к гостям.
Леди Еву окружили дамы, которые восхищались ее нарядом, подарком сэра Роджера, делились какими-то местными новостями. Ева слушала их, и думала, что со временем изменилось немногое — точно так же вели себя девчонки на вечеринке в ее времени, и сама вела себя так же, как на вечеринке — кивала, ахала, вдохновенно рассказывала о тканях и процессе шитья платья. Воспользовавшись случаем, она воздала должное Глории и Мэри, отчего обе порозовели и растрогались. Время быстро бежало к вечеру, и когда рог снова позвал всех в большой зал на ужин, Ева с удивлением обнаружила, что неплохо провела время.