Я захлопнул за собой дверцу, и автомобиль всего лишь чуть отодвинулся, даже не подумав искать стоянку. Впрочем, если это то самое управление, о котором думаю, то все должно быть наготове и близко.
– Какой памятник старины испохабили, – сказал я скорбно. – Этот дворец для своей любовницы, балерины Императорского театра, построил промышленник Юрий Староконюший!.. Он сразу стал достопримечательностью…
Она перебила:
– А сейчас ты скажешь, что здесь бывали в гостях у балерины Комиссаржевской Репин, Чехов, Толстой и даже Чайковский?
– Кроме Чайковского, – согласился я. – Он не бывал, так как был в контрах с Репиным, а тот отсюда не вылезал… Зато бывал Мусоргский. И, кстати, Комиссаржевская не балерина, а хорошая такая актриса Малого Императорского театра.
– Гад, – сказала она в сердцах, – сколько же мусора в головах у людей!.. А еще доктор наук! Вот куда уходят народные деньги… Иди быстрее, не рассматривай!
Я поднялся на крыльцо, она идет сзади, как конвоир, контролируя каждое мое движение, вдруг упаду в обморок от излишней волнительности, ученые все такие нервные, пугливые.
Дверь Ингрид сама распахнула для меня, доказывая, что доминант здесь она, а я субдоминант, хоть и вроде бы самец, но это в координатах старого времени с его завышенными оценками роли мужчин в обществе.
Я пробормотал:
– А эту дверь поставили всего двенадцать лет назад, сохранив рисунки и стиль оружейных дел мастера Уварова, который изготовил ее в рекордно короткие сроки.
Она пихнула меня в спину, я подумал, как веселятся ребята из секретной службы, наблюдая на мониторах ее бурное детское негодование.
– Теперь ваше управление здесь? – спросил я.
Она посмотрела на меня с подозрением.
– Будто не знаешь где! А здесь филиал. Один из.
– А остальные?
Она сказала с сарказмом:
– Вот так щас и скажу! А ты вдруг увешен госдеповскими микрофонами!.. А еще есть квартиры для конспиративных встреч, чтобы не засвечивать наших агентов под прикрытием. Шагай быстрее, каракатица!
В холле мужчина в приличном костюме посмотрел на меня цепким безразличным взглядом, углядев типичного ботаника, и больше не обращал внимания, как только заметил за моей спиной неотступно следующую Ингрид.
– Стоп, – велела она. – Не туда!.. Куда смотришь?.. Вверх по лестнице!
– Дикари, – сказал я с чувством. – Это у них вождь должен сидеть выше всех. Даже трон всегда ставили на помосте.
Она фыркнула.
– Можно подумать, ваш директор не под самой крышей!
– Я и говорю, – согласился я. – Дикари. Директор не ученый, а всего лишь администратор. Возможно, еще и у вас жалованье получает?
– Что-что?
– Ага, – сказал я с удовлетворением, – у тебя к таким тайнам нет допуска, понял!
– Не останавливайся.
– Я и говорю, что погоны у него… невидимые для нас?.. Ничего, придет сингулярность, мы вас всех…
Она прикрикнула:
– Ногами не останавливайся, а не языком!
На втором этаже прошли по короткому коридору, там наткнулись на парня в строгом костюме, но на дипломата похож не больше, чем я на балерину.
Ингрид кивнула ему, он посмотрел мимо нас, это что-то у них значит, а она открыла дверь в последнюю комнату, я не успел сдвинуться, как втолкнула вовнутрь.
Я остановился там, она бросила парню в костюме дипломата:
– Доложите Мещерскому о прибытии.
Он кивнул, пряча улыбку.
– Уже ждет.
Она повернулась к открытой двери, грозная и злая.
– Уже сел? Единственное, что делаешь быстро. Вставай! И не вздумай выкидывать свои шуточки.
Парень шагнул к соседней двери, вежливо открыл перед нами, а когда мы переступили порог, плотно закрыл следом.
Кабинет у Мещерского, который нас ждет, именно такой, каким я увидел через видеокамеры две минуты назад, когда входили в здание. Суровая простота обстановки и богатство компьютерной техники слежения, где на десятке экранов быстро сменяются картинки городской жизни.
Едва мы вошли, Мещерский переключил на официальные новости, но я продолжал видеть то, за чем он наблюдал, и не скажу, что понравился пристальный интерес к двум митингам либералов и националистов, что проходят слишком близко друг от друга. Насколько я знаю, места для подобных предприятий выбирает городская дума. И если в огромном городе они оказались так близко, то быть потехе на радость журналистам.
Вежливый и корректный, он улыбнулся достаточно радушно, чего не делал раньше, но здесь он хозяин и принимает не подчиненного, а человека, которого сам желает заполучить к себе. Не на службу, в его учреждение я не пойду и за миллиарды долларов, и он об этом должен догадываться, не совсем уж дурак, а насчет знатока психоаналитики как-то не очень верю, хотя совсем нетрудно порыться в его деле.
– Прошу вас, – сказал он и гостеприимным жестом указал на кресла у стола, – рад, что откликнулись так быстро.
– Ваш фельдфебель был очень настойчив, – ответил я, – и убедителен. Я имею в виду грант в сто миллионов долларов.
Он произнес сдержанно:
– Сразу быка за рога?.. Похвально для ученого. Да, наш капитан получил именно такие инструкции. Мы готовы предоставить миллион долларов… не вам, конечно, а вашей лаборатории. Он будет перечислен со счета одного из фондов, поддерживающих развитие науки. Разумеется, после того как дадите согласие на участие в операции и подпишете пункт о неразглашении.
– Что за операция? – спросил я.
Он помялся, а Ингрид сказала с укором:
– Разве я тебя когда-то подводила?
Я покачал головой.
– Простите, это несерьезно.
Мещерский сказал сдержанно:
– Вам не придется ни стрелять, ни прыгать с парашютом. Как я и говорил, нужно всего лишь то, что вы умеете… поговорить с доктором наук, крупным ученым и уговорить его не разглашать некоторые тайны, которые он знает.
– А что, – спросил я, – он готов что-то разгласить?
Он кивнул.
– Да.
– Но может, – спросил я, – разглашение как раз и есть лучший вариант?
Он посмотрел на меня в упор, я рассмотрел наконец упрятанную в его глазах усталость.
– Вы ученый… и работаете в сравнительно благополучном мире. Подумайте, нужны ли вам потрясения, даже благополучные? Кстати, я вообще не верю в благополучные потрясения. А вы?
– Таких не бывает, – ответил я.
– Обнародование неких документов, – сказал он, – вызовет потрясения. В нашем обществе… и даже за рубежом. А нам всем так важно сохранять мир и стабильность хотя бы в своих странах.
Я подумал, кивнул.
– Хорошо. Этот доктор наук здесь в Москве или нужно куда-то ехать?
Мещерский ответил чуть быстрее, явно начинает оживать:
– Это близко. На границе Московской области и Тульской. Вас доставят вертолетом. Не обижайтесь, но операция очень серьезная, хотя и кажется пустяком, потому за вами будет присматривать наш человек. Как вы догадались, Ингрид Волкова. У нее свои полномочия.
– Пустить мне пулю в затылок, – спросил я, – если она по своей капитанской мудрости решит, что нечто идет не так? Капитаны – это же светочи!
– Что вы, – сказал он и как-то злорадно заулыбался, – вы поедете как благополучная супружеская пара.
Я покосился на Ингрид, у нее на лице проступило изумление. Похоже, для нее это тоже новость.
Я сказал брезгливо:
– Она совершенно не в моем вкусе. Чтобы я женился на такой штангистке? Никто в такое не поверит. Я что, похож на футбольного фаната?
– Нет, – согласился он, – но… это желательно для дела.
– Должна быть, – сказал я, – веская причина. Которую вам не отыскать.
– Например? – спросил он.
Я сдвинул плечами.
– Например, она должна быть баснословно богата.
Мещерский поинтересовался деловито:
– Насколько?
– Не знаю, – ответил я. – Вы же знаете, какая у меня месячная зарплата? Должна быть сумма, чтобы повергла… Учтите, доктор наук стоит дороже, чем кандидат, а то для вас все научные работники на одно лицо, будто мы из Китая.
Пока он раздумывал, я порылся в инете и не отыскал ничего похожего на диплом Мещерского Аркадия Валентиновича, да и сам Мещерский не существует, хотя есть Мещерский Аркадий Семенович, работник мукомольного завода, но это вроде бы не совсем то…
Ингрид сказала мне язвительно:
– А репутация?.. Не стыдно быть женатым на миллионах?
– Так будет хотя бы оправдание, – отрезал я. – Любой демократ и либерал меня поймет и одобрит. Еще и позавидует. Правозащитники вообще скажут, что их человек до мозга костей. У нас рынок или нет? Любой человек – товар. Да и госдеп одобрит.
Мещерский подумал, сказал с самым невозмутимым видом:
– Владимир Алексеевич прав. Сейчас что делается без одобрения госдепа? Но в России с ее остатками добропорядочности и моральных устоев… самым тяжким способом разбогатеть остается женитьба.
– Вот-вот, – согласился я.
– Сумма должна быть, – сказал он раздумывающе, – где-то от десяти миллионов…
Глава 4
Он окинул Ингрид оценивающим взглядом, словно прикидывал, за сколько женился бы он сам, но то ли погоны полковника на откатах и так дают хороший доход, то ли решил, что за фамилию Мещерских могут дать больше.
– Десять? – сказал я. – За десять пусть на ней крокодил женится. Я еще не настолько низко пал. Сто!
Он снова посмотрел на Ингрид, как мясник на козу у входа на рынок.
– Сто многовато. Хотя я капитана Волкову ценю, но…
Я покачал головой.
– А в чем проблема? Да хоть двести, это же всего лишь прикрытие, а не реальные деньги!
Ингрид сказала обидчиво:
– Вы все врете! Я знаю ребят, счастливых жениться на мне хоть сейчас! Бесплатно. Напротив, у них самих хорошие деньги.
– Видите, – сказал я, – какой у нас народ со здоровыми вкусами? Любит здоровых людей!.. Главное – победить на чемпионате мира по штанге, а Интернет пусть изобретают другие!.. Те, кто всего лишь умный.
Ингрид обидчиво поджала губы, Мещерский сказал уже более деловым голосом:
– Ладно, сделаем. Вам будет даже позволено пользоваться вашим счетом.
– Ого!
– Разумеется, – уточнил он, – с объяснениями, куда, сколько и с какой целью. Но это нормальная практика в нашем мутно-прозрачном обществе, где люди под наблюдением поневоле становятся законопослушнее и даже нравственнее.
Ингрид сказала недовольно:
– Дело не в том, что мне должно быть обидно, но не слишком ли большие суммы озвучиваете?.. Как уже сказала, могу назвать имена людей, кто хоть сейчас вступит со мной в брак…
– Тоже штангисты? – спросил я. – А в самом деле, почему не привлечь то, что дешевле? Мышцы дешевле мозгов. И с каждым годом заметна тенденция, как говорят банкиры, к дальнейшему обесцениванию этой гладиаторскости. Если, конечно, не брать высшую лигу.
Мещерский сказал задумчиво:
– Проблему вашего личного счета решим.
– Как?
– Перекинем с одного счета на другой, сделаем все бумаги, свадебные снимки, счета за обеды в ресторанах…
Я посмотрел на него с сомнением.
– Вы серьезно?.. Такая легенда в самом деле что-то значит в нашем насквозь пролиберальненном обществе?
Он развел руками.
– При всей свободе отношений в нынешнем свободном демократическом мире остается прослойка людей, что выступает за традиционные ценности. Их уже немного, однако…
– Однако что?
– Однако, – договорил он, – эти люди обычно занимают более привилегированное место в обществе. Я имею в виду, наверху. Власти и средств в их руках неизмеримо больше в процентном отношении, если брать их мизерную численность. Потому, готовя вам легенду, мы их тоже принимаем во внимание. А остальному демократическому большинству, которое и так ничего не решает, все равно, в браке вы или нет, так что ваш имидж будет защищен со всех сторон.
Ингрид сидит злая и надутая, а я сказал в нетерпении:
– Хорошо-хорошо. Договорились. Вы как-то обеспечиваете моей лаборатории грант в размере миллиона долларов, а я поступаю в ваше распоряжение… на одно-единственное задание. Что случилось такое особое, что вы, отодвинув своих прыгающе-стреляющих суперменов, решили обратиться ко мне?
– Хорошо, – сказал он, – Ингрид, ты можешь пока выйти. А я этого товарища введу в курс дела.
В дверь стукнули, вошел в таком же элегантном костюме, только стального цвета, высокий и приятно улыбающийся мужчина, хорошо сложенный и с пропорциональной мускулатурой элитного гладиатора, которую не спрячешь даже под тканью костюма от Гриффина Бримли.
Не глядя в нашу с Ингрид сторону, спросил вежливо:
– Аркадий Валентинович… вызывали?
Ингрид прошла мимо него в коридор, а Мещерский сказал коротко:
– Да.
Дверь за Ингрид захлопнулась плотно, Мещерский выждал чуть и сказал в мою сторону ровным голосом:
– Это майор Бондаренко Ростислав Васильевич, заведующий общим отделом. Ему предстоит подготовить легенду для Ингрид и вас, Владимир Алексеевич. Семейная пара, пять лет в браке, она богатая наследница, вы женились как бы не ради денег, но стали обладателем пары контрольных пакетов где-нить… Ростислав Васильевич, подберите что-нить нейтральное, а на личный счет счастливого жениха должно капнуть два-три миллиона долларов.
Я напомнил:
– Договаривались о десяти! Иначе женитесь сами.
– Остальное в акциях, – напомнил он. – Солидные люди поступают именно так. А если все деньги на счет – это мечта бедняков.
Я буркнул:
– Ладно. Хотя я вообще-то и есть бедняк из бедняков.
– Бедность не порок, – сказал Мещерский, – хотя, конечно, наука голодать не должна.
– Но голодает, – сообщил я, – кстати, во всех странах.
Он вздохнул.
– Мы все еще не в идеальном мире… Словом, у нас назрела крайне щекотливая ситуация… в разрешении которой не помогут навыки спецназа, умение точно стрелять в темноте или прыгать по крышам. В общем, нужны люди, умеющие правильно оценить ситуацию.
Бондаренко подсказал тихонько:
– Оценить и принять решение.
– Ого, – сказал я. – А после «принять решение» что-то следует еще?.. Выстрел в затылок, удавка на шею или удар ледорубом?
Они переглянулись, Мещерский поинтересовался с каким-то странным выражением:
– Почему именно ледорубом?
Я сдвинул плечами.
– Не знаю. Так, странная ассоциация. Возникла – и все тут. Поэтическая вольность. Не обращайте внимания.
Они переглянулись снова, Бондаренко промолчал, Мещерский проговорил с некоторой заминкой:
– Вы как будто мысли читаете… Нет-нет, никаких ледорубов, никаких убийств не требуется! Совсем наоборот. Мы крайне заинтересованы в жизни и здоровье некоего… товарища.
Бондаренко подсказал:
– Он крупный партийный деятель в недавнем, по меркам истории, прошлом. Член ЦК КПСС, кандидат в Политбюро КПСС, заведующий весьма важным отделом…
Я взглянул остро.
– А-а, так вот почему эта ассоциация с ледорубом?.. Странно, если вы не хотите его… рубануть, то при чем тут ледоруб?
Мещерский поморщился, а Бондаренко сказал терпеливо:
– Наверное, потому, что его хотят рубануть другие. Не обязательно ледорубом, но… вы очень чуткий человек, Владимир Алексеевич. Хотя оценили ситуацию неверно, но ощутили нечто эдакое, верно?
Я поинтересовался:
– Если вам нужно его всего лишь охранять, то что может быть проще? Поместить на правительственную дачу, поставить хорошую охрану… Как я понимаю, он человек пожилой, даже очень пожилой, никуда не ездит, разве что сидит в кресле-качалке на веранде и любуется на закат…
Мещерский вздохнул.
– Вы все понимаете верно. Все так и есть. Конечно же, он находится в охраняемом месте. Но одна тонкость. Он узнал об угрозе своей жизни и напомнил нам, что в день его смерти начнется рассылка весьма важных документов.
Я уточнил:
– По инету?
– Да, – подтвердил он. – По емэйлам, скайпу, мессенджерам и прочему-прочему. Во все СМИ, всем лидерам… Электронная почта позволяет отправить миллионы писем в одну секунду, таково наше паршивое для работы секретных служб время.
– Оно дает и возможности, – напомнил я. – Инет можно отрубить, заглушить, да вообще сотни способов перекрыть кислород любой электронике.
Мещерский вздохнул.
– Как раз этого делать и нельзя.