— Маруська… — Ив провел ладонью по моим волосам. — Я беспокоился.
— Угу… Поехали домой.
Я заставила себя оторваться от мужа, села в машину.
— Черт… От меня воняет?
— Есть немного, — хмыкнул Ив, заводя мотор.
«Немного». Намертво въедающийся в кожу и одежду сладкий трупный запах плюс пороховой дым… Или дым менты бы почуяли? Я-то к себе уже принюхалась.
— Бог с ним, с запахом. Давай по делу, — сказал муж. — Пистолет найдут?
— Смотря как искать будут. Догадаются крышу обшарить — найдут. Хотя у них тоже людей не хватает.
— Будем надеяться, что не догадаются. Зря я, что ли, столько денег потратил? Все, что на отпуск копили, пришлось отдать. Отдых накрылся медным тазом.
— Ты еще надеялся на отпуск?
— Нет, а ты?
Я обхватила себя за плечи: знобило.
— Включи печку, пожалуйста.
Ив бросил на меня быстрый взгляд и послушно повернул рычаг обогревателя.
— В общем, вывели меня на одного человечка, тот — на прокурора… В подозреваемые тебя никто не запишет. Пройдешь как свидетель.
— Спасибо.
— Да пожалуйста, — усмехнулся он. — Для чего еще нужен муж?
— Злопамятный.
— Весьма. Рассказывай. Если сможешь — по порядку.
Я попробовала. И очень удивилась, почувствовав, что голос срывается, а из глаз льются слезы. Поймала еще один быстрый взгляд мужа, попыталась вытереть лицо.
— Сейчас… извини.
Он тормознул у вывески «Аптека, двадцать четыре часа», в два прыжка оказался у входа, выругался, толкнув закрытую дверь, вернулся в машину.
— Зачем? — поинтересовалась я.
— Затем. Что дальше было?
— Да так… ничего.
Слов отчаянно не хватало, не хватало воздуха, и, несмотря на включенную печку, колотил озноб. Это ж надо так расклеиться, позорище какое! Вот что бывает, если чересчур долго держишь в узде эмоции. Рано или поздно плотину прорывает, и тогда — хватай портки, ховайся в бульбу. Но собраться тоже не получалось, все, что я смогла, — подтянуть, насколько позволяли ремни безопасности, колени к груди, обхватить их руками и спрятать лицо.
— Рассказывай! Что было дальше? — неожиданно жестко сказал Ив.
— Я не могу!
— Можешь. Рассказывай. Сейчас не выговоришься, потом будет хуже.
Машина давно стояла у подъезда, а я все выдавливала из себя слова, пытаясь описать то, что никакому описанию не поддавалось. Бред. Сюр. Ничего этого не могло произойти. Или это просто кошмар и надо только проснуться?
Я замолкла, выложив наконец все. Слезы не останавливались. Вот гадство!
Ив помог выбраться из машины. Я уцепилась за него — живого и настоящего среди полного хаоса, в который превратился мир. Домой, в душ и спать. Что делать завтра — совершенно непонятно, но думать об этом не было сил. Утро вечера мудренее. Наверное.
Едва оказавшись дома, я нырнула в ванную: содрать пропитавшуюся смертью и страхом одежду и залезть под душ, который всегда успокаивал. В этот раз душ не помог: когда Ив выломал защелку на двери, я сидела, прислонившись спиной к стиральной машине, уже переодетая в домашнее, и рыдала в голос. Слишком много всего для одной женщины.
Муж приволок меня на кухню, вручил кружку с коньяком и исчез где-то в недрах квартиры. Я честно попробовала выпить: зубы противно лязгнули о стекло. Матюкнувшись, поставила кружку на стол. Я все сделала правильно, отчего ж так хреново?
— Алло, Вадим? — донеслось из комнаты.
Вадим? Вадим же мертвый. Ив что, на тот свет звонить научился?
— Я не могу ее успокоить. Да Машу, кого еще?
А, это Деменко. Допрыгалась: муж психиатру звонит. Интересно, спецбригада приедет? Я бы не отказалась, честно говоря: отдохнуть месяц-другой в отделении неврозов, забыв о сегодняшних событиях, как о страшном сне.
— Я тоже не думал, что такое может быть. Не меньше часа, не засекал. Не телефонный разговор.
Я все-таки совладала с трясущимися руками и влила в себя полкружки коньяка. Задохнулась, закашлялась. Черт, в доме даже хлеба нет, дожили. О, бомжпакет[22] завалялся, замечательно.
— Нет у нас ничего такого, незачем было.
И в самом деле, зачем успокоительное в доме, где один — хирург, вторая — судмедэксперт? Железные нервы. Были когда-то.
— Закрыты аптеки. Да, и круглосуточные.
Я допила остатки коньяка, плеснула еще. Хмель не брал, хоть тресни, разве что в желудке потеплело. Надо бы прекращать заливать стресс спиртным, с такой жизнью и спиться недолго. К тому же не помогает. Какой дурак придумал про «напиться и забыться»? Вранье, ничего не забывается. Кого мне придется оплакивать в следующий раз?
— Чего? Ты издеваешься?
В голосе мужа было столько неподдельного возмущения, что я волей-неволей прислушалась.
— Какое «трахни», у меня сейчас и на мисс Вселенную не встанет! Да иди ты… Сам ты импотент, посмотрю я на тебя в четвертом часу ночи и после такого денька!
Я поперхнулась коньяком. Приехали. А меня кто спросил? И вообще, тоже мне, «мисс вселенная». Я, между прочим, симпатичней. Когда высплюсь. Неважно, что понятия не имею, кто сейчас носит этот титул, — я симпатичней, и точка.
— Шуточки у тебя… Нет, не сержусь.
Я прислонилась плечом к косяку.
— Малыш, я же лучше собаки!
— Маш? — Ив обернулся. — Вадим, я перезвоню.
— Я лучше, чем мисс вселенная.
На самом деле прямо сейчас я не смогла бы конкурировать не только с гипотетической «миской», но и с не менее гипотетической Люськой из соседнего подъезда. Осунувшееся от недосыпания лицо, синяки под глазами, опухшие веки, покрасневший нос… слезы украшают женщину только в романтических фильмах.
— Ты в своем уме?
— Нет, блин, в чужом! Тебе не приходило в голову, что прежде, чем обсуждать с друзьями, трахнуть ли жену, стоит спросить у самой жены? Я тебе что, резиновая кукла?
Не надо было спускать на него всех собак, но остановиться уже не получалось.
— Да никто не собирается тебя трахать! Делать больше не хер! Иди спать, нечего тут пьяные истерики закатывать.
— Ты когда в очередной раз по бабам собираешься, тоже у друзей совета спрашиваешь?
— По каким бабам? Тебя что, сегодня по башке огреть успели?
— Знаешь что, разлюбезный муж мой… Я, наверное, не очень хорошая жена, раз тебя все время на сторону заносит. Неполноценная женщина, это тоже правда. Но не хрен думать, будто я полная идиотка!
Ив помолчал, разглядывая меня. Усмехнулся.
— Нет, ты не идиотка. Ты актриса. Умная расчетливая актриса. Разыграла любовь, отхватила мужика с перспективами. Браво. Только какого тебе еще надо? Квартира есть, деньги есть, муж, которого можно предъявить, — тоже есть. Чего еще? Чего тебе надо для того, чтобы больше не выеживаться посреди ночи? Я весь день проторчал на экстренных операциях, а теперь устал и хочу спать!
Ух ты, как интересно…
— Вань, по-моему, это тебя сегодня по головке шмякнули.
— Нет, надоело просто. В постели притворяешься… не помнил бы, как это по-настоящему, может быть, даже и поверил. Теперь вот оказывается, про любовниц тоже знала и тоже, получается, притворялась, что так и надо. Мне, в общем, нормально: сыт-одет, дома чисто, жена опять же под боком, если приспичит, да и привык я к тебе. Но врать не надо, ладно?
— Так… А на хрена ты меня сегодня из тюряги вытаскивал? Со взяткой подставлялся? Если надоело, как хорошо все решалось: я на зоне, развестись можно без суда, имущество опять же не делить, никаких проблем: кормить-обихаживать найдется кому, трахать кого — тоже, а поболтать и с друзьями можно.
— А с кем мне еще говорить, с тобой, что ли? Один раз поговорил… до сих пор помню. Пришел к любимой женщине, думал, кто еще поймет-поддержит? А услышал, что сам дурак.
— Ты о чем?
— Уже ни о чем. Парень тот, с инфарктом… — Ив присел на край стола, скрестив руки на груди. — «Как же ты так лажанулся, в любом учебнике дифдиагностика есть».
Пацана того я помнила, Ив рассказывал. Приехал в хирургию на «скорой»: боль в животе, симптомы раздражения брюшины, впрочем, не слишком выраженные. В крови признаки воспаления, ЭКГ на первый взгляд в норме. Ив, тогда еще молодой дежурный врач, диагностировал воспаление атипично расположенного аппендикса и взял парня на операцию. Пациент умер на столе. Аппендикс оказался совершенно интактным, а на вскрытии обнаружился инфаркт задней стенки сердца. Абдоминальная форма, про которую написано во всех учебниках, — и все равно ошибки случаются слишком часто. Тем более что мало кто будет думать в сторону инфаркта у семнадцатилетнего парня.
— Я что, в самом деле так сказала?
— Ну да, где тебе упомнить такой пустяк?
И правда — не помню. Кажется, тогда Ив быстро свернул беседу, а еще через полчаса вспомнил про какие-то забытые дела в отделении и ушел на работу. Тогда я так ничего и не поняла.
Я шагнула ближе, попыталась обнять.
— Что, теперь всю оставшуюся жизнь поминать будешь?
— Не надо, Маш. — Ив перехватил мои руки. — Хватит. Мне с тобой… нормально, да и нет у меня никого, кроме тебя. Опять же в люди выйти не стыдно, друзья завидуют… Почему-то все уверены, что ты само совершенство. Уживемся, как добрые приятели. Но в любовь не играй, ладно? Не позорься.
Лучше бы он ударил. Тогда, несколько лет назад. Я бы просто ушла в один миг, и не было бы настолько… Да много чего бы не было — ни времени, когда я еще надеялась понять, что же со мной не так и можно ли что-то исправить, ни показного сочувствия заклятых подруг — твоего вчера видели с какой-то… Впрочем, это, наверное, к лучшему — в таких вещах и проверяешь, кто есть кто. И не было бы усталого смирения потом — так смиряются с тем, что невозможно изменить. Вроде земного притяжения: сиганув с крыши, не взлетишь, и едва ли есть смысл об этом сожалеть.
— Какой же ты…
— Сволочь? — поинтересовался он. — Так с кем поведешься…
И усмехнулся.
И я со всей дури залепила пощечину по этой ухмыляющейся морде, в которой не осталось ничего от бывшего еще четверть часа назад родным человека. Послав к чертовой матери все представления о приличном и не очень, о самоконтроле и прочей чуши. То, что копилось годами, наконец выплеснулось, и мне стало наплевать, что сцена выходит совершенно безобразной, что мой лексикон сделает честь прожженному алкашу из подворотни, и даже то, что, когда рано или поздно это закончится, придется только собрать чемоданы и уйти. Если останусь жива, потому что Ив намного сильнее, а не ударить, когда разъяренная мегера метит когтями в глаза, сможет не каждый. Результаты подобных семейных разборок мне доводилось видеть слишком часто — но на это тоже было плевать. Цепная реакция — не остановить, даже зная, что после останется выжженная пустыня.
Муж опомнился, каким-то хитрым приемчиком вывернул руку так, что я взвыла, и поволок, матерясь и шипя, когда я умудрялась лягнуть и не промазать. Не слишком мягко сгрузил в ванну. Ледяные струи душа обрушились на голову, ослепляя, заглушая визг. Отчаянно отплевываясь, я какое-то время брыкалась, пыталась отмахиваться и, наконец, замерла, сжавшись в комок, мало-помалу осознавая происходящее.
— Все? Или добавить?
— Хватит. Холодно…
Поднять глаза было невозможно.
— Я… Я в гостиной переночую. А завтра уйду.
Квартиру мужу оставили родители, так что все честно.
— И далеко собралась?
— Не знаю.
И правда, не знаю. Какая теперь разница?
— Маруська, ну ты даешь!
Я все же заставила себя поднять взгляд. Промокший до нитки Ив прислонился к косяку, разглядывая меня с откровенным любопытством.
— Тебе что, в самом деле на меня не плевать?
— Дурак ты, — всхлипнула я, утыкаясь носом в колени.
— Погоди-ка… Не хочу с твоей макушкой разговаривать.
Ив одним движением вытащил меня из ванны, поставил на ноги. Шагнул назад, снова прислонившись к косяку. Повторил:
— Ну ты, блин, даешь.
Царапина на щеке, под глазом стремительно наливается синяк, порванная футболка. Это что, все я?
— Могла бы поаккуратней, мне ж теперь перед больными таким фонарем светить.
— Я нечаянно…
Прозвучало невероятно глупо. Отодвинуться бы, но куда отодвинешься в стандартной ванной, только и оставалось стоять, обхватив себя руками и стараясь случайно не коснуться.
— Да уж, я заметил. «Нечаянно». Сочувствую тому маньяку, который решит на тебя покуситься.
— Я… — Зубы неуместно клацнули: все же стоять в мокрой одежде не слишком тепло. По спине с волос текла ледяная струя, тело била крупная дрожь. Надо выйти, переодеться, но дорогу перегородил Ив, закрыв дверной проем. Выражения его лица я не видела, для этого нужно поднять глаза, и я уперлась взглядом в облепленный мокрой футболкой торс. Оставалось сказать только одно. Собраться с духом, сказать, выдержать презрение и насмешку — наверняка муж примет это за попытку помириться. Да, мы оба хороши, и за то, что он наговорил, расцарапанная морда — не слишком тяжкое наказание. И все же, если я не скажу это сейчас, то окончательно перестану себя уважать. Дело не в том, чтобы что-то вернуть, возвращать надо было много лет назад, пока мы не замкнулись каждый в своем коконе. Теперь уже поздно.
— Ив… — Как же трудно смотреть ему в глаза. — Я вела себя совершенно неподобающим образом. Я виновата. Прости меня, пожалуйста.
Ну вот и все. Теперь только дождаться, когда он закончит исходить желчью — почему люди так часто принимают извинение за слабость или попытку вымогательства? Покидать в рюкзак вещей, чтобы протянуть неделю-две, пока не найду жилье. И уйти. Жаль, что все кончилось так. Жаль. Господи, как глупо… Разбежаться — и то нормально не смогли.
Муж молчал, и выражение лица было… странным. Недоумение, растерянность и что-то еще, что-то знакомое, но давно забытое. Тишина затягивалась, развернуться бы и уйти, но Ив по-прежнему стоял на пути, и оставалось только не отводить взгляда от его глаз. Да уж, наворотили мы дел.
Но черт бы все это побрал — я не хочу уходить!
— Маруська, я дурак. Совсем-совсем дурак. Иди сюда.
Я всхлипнула и ткнулась лбом куда-то ему в ключицу. Ив обнял, баюкая, повторяя:
— Маруська… Замерзла же совсем! — спохватился он наконец.
— Уже нет.
— Да ну? — Он прижал мои ладони к щеке. — Как ледышки. Нет, я точно идиот. Вылитая царевна-лягушка: холодная и мокрая. Раздевайся, быстро.
— Иван-царевич нашелся, — фыркнула я, в очередной раз клацнув зубами
— Да раздевайся ты, потом болтать будешь!
Он, не слишком церемонясь, сорвал с меня мокрую футболку, стянул джинсы с прилипшим к ним бельем.
— Тьфу ты, сам такой же. — Ив разделся, подхватил меня на руки. Засунул под одеяло, нырнув следом. — Греться будем. Тебе что-нибудь горячительное принести?
— Не надо. Хватило сегодня… горячительного.
— Ну сейчас-то чего дрожишь? — обнял, привлекая к себе. — Тепло же?
— По инерции, — я шмыгнула носом, прижимаясь к нему всем телом.
— Ревешь тоже по инерции?
— Угу. Сейчас…
— Да ладно тебе. Реви, сколько влезет.
— Вот спасибо, разрешил, — хмыкнула я. И в самом деле, хватит, пожалуй. Тепло и спокойно — почему с ним не всегда так? Умеет же, когда хочет.
— Маша…
— А?
— Прости меня. Был неправ. Исправиться не обещаю, но попробую.
— Оба хороши.
— Это точно. Мир?
— Угу… Ив?
— М?
— Не отпускай меня.
— Не отпущу. Спи спокойно.
Солнце светило в лицо. Я сощурилась, ворча повернулась на бок. Солнце? Оно заглядывает в спальню только ближе к обеду и… Черт! Я рывком села. Проспала все на свете.
— Далеко собралась? — поинтересовался муж, приоткрыв глаз.
— На работу. А ты чего дома?
— Отгул взял. Маша…
— Блин, как же я так будильник не услышала! — Я снова чертыхнулась и полезла через мужа, выбираясь из кровати. — Не хочу никуда…
— Маша.
— Подвинься.
— Маша, в конце концов! — Ив опрокинул меня обратно на кровать, навалившись сверху. — Послушай меня.
— Я опаздываю.
— Ты уже опоздала, к тому же торопиться некуда, сегодня работать ты точно не сможешь.
Черт… И в самом деле некуда. Значит, можно в кои-то веки нормально проснуться и нормально позавтракать? Или… как это некуда — надо хотя бы разобраться, есть ли у меня еще работа, или разнесенный морг закрыли к чертовой матери.
— Машка, остановись и послушай, иначе я сейчас привяжу тебя к койке, чтобы не рыпалась.
Муж, ты всерьез не понимаешь, что я не желаю сейчас спорить о работе. Или делаешь вид, что не понимаешь? Да, я никуда не хочу и готова уцепиться за малейший повод остаться дома. Поэтому не действуй на нервы. Пожалуйста. Иначе я просто плюну на все.