– Ты прав, Ильмар. Так все и было.
Я уж и рад был бы слова свои назад забрать. Но поздно.
– Прачки платьица стирали, да. Только я платьица эти не любила. Сорванцом росла, по деревьям лазила, с семи лет на коне скакала. Гувернантки этикету учили. Кому и что соврать, как грехи прятать, а если не получится спрятать, то как замаливать. Мать на ночь в лобик целовала, если не забывала с бала на минутку уйти… если не с гостем высокородным в спальню шла… И юнцы стихи читали, да. Когда в неполные четырнадцать лет девства лишилась – тоже стихов наслушалась… дура. Ильмар, что ж ты, думаешь, будто теплый сортир и сытый стол, они человеку счастье приносят?
– Счастье не приносят, а от горя избавляют, – попытался спорить я.
– Да, Ильмар! От горя избавляют. Это и впрямь хорошо, когда от голода живот не подводит. Только ты мне поверь… дуре высокородной, что в горах Далмации два года провела, честь рода отстаивала, а свою в грязь втаптывала… Я тоже всякое испытала. И голод, и мороз, и боль, и страх. К счастью все это никак не относится! Знаешь, когда я счастливее всего была?
Я молчал, но она продолжила, и лучше бы мне этих слов не слышать:
– Когда партизанское гнездо наш разведчик нашел, когда я ночью планёр между скал прогнала и на шалаши, на спящих людей, огненные бомбы сбросила. Когда обратно дотянула, на крыльях пулями истрепанных, но «Фалькон» не разбила, села аккуратно. Когда я с летунами, четверо нас тогда оставалось, вонючего самогона напилась, свое второе рождение празднуя… и потом до утра мы в холодной землянке любви предавались… все четверо. Вот тогда я счастливее всего была! Людей погубив и греха не стесняясь!
– Не надо тебе этого говорить!
– Почему же не надо? Ты меня высокомерной считаешь, ведь так? И правильно делаешь. Но мое высокомерие не в том, что я к тебе с презрением отношусь. Относилась бы высокомерно – так в постель бы с тобой не легла. Ильмар… ты же вор! По дну плавал, тебя сожрать пытались, и ты других жрал. Что же вдруг сопли развесил?
– Я всегда знал, что неправильно живу, – ответил я. Набрался сил и в глаза Хелен глянул. – Такая уж моя судьба. В грязи родился, в грязи жил, в грязи и умру! Никогда не отмыться. Только я знал, есть еще и другая жизнь, чистая и светлая. Кому за свои заслуги дана, кому за предков высокородных. И там все не так. Там уже цветут райские сады, что Искупителем по всей земле обещаны. Там платьица белые, стихи красивые, мысли праведные. Честь и сила. Добро и любовь. Только это не мой мир. Потому и презрение это…
– Нет, – жестко сказала Хелен. – Нигде этого нет. А насчет презрения… Жерар тоже вором был. Потому тебя и предостерег.
– Ну а Луиза с Арнольдом о чем предостерегают? Да, я вор. И ремесла своего не стыжусь. Но попрекать меня…
– Арнольд – стражник. – Хелен развела руками. – Ну что ты от стражника хочешь, пускай от бывшего? Ему вором тебя назвать – словно вновь в Стражу вернуться. А Луиза… ну дура она была, дура есть, дурой и останется. Никто не говорил, что все апостолы будут умом богаты. Наоборот, «блаженны нищие духом…» Да что с тобой, Ильмар?
Она наклонилась, заглядывая мне в глаза. Уже без ожесточенности, без обиды. И вдруг нахмурилась:
– Ильмар… Ты же просто ревнуешь. Завидуешь и ревнуешь!
– Что ты несешь!
– К Арнольду ревнуешь – он все-таки сумел нас вывести, не оплошал. К Луизе – она, при всей ее дурости, заботливой и чуткой себя показала. К Маркусу – он уже в советах и помощи не нуждается, сам решает, как своей силой распорядиться. Ко мне…
Хелен замолчала.
– Не надо, – пробормотал я. – Пустое.
– Ко мне ревнуешь без затей, по-мужски, – закончила Хелен. – И зря.
– Да с какой стати мне тебя ревновать! – возмутился я.
– Ильмар! – Хелен погрозила пальцем. – Ты бы со своей тоской разобрался поскорее. А то и впрямь…
– Что впрямь? – глупо спросил я.
Хелен улыбнулась, встала, качнув бедрами, отпила глоток вина.
– Пойду я, послушаю как Антуан с Маркусом беседу ведет. Приятно старика послушать. Да и ты приходи, может, вместе мы что-то умное и надумаем. Бежать нам надо… это я чую, при всем своем высокородном происхождении. А на Жерара надежды мало.
Я проводил ее взглядом и с досады выплеснул вино из своего бокала прямо за окно. Тут же спохватился, выглянул – но все обошлось, никого внизу не оказалось.
Одного Хелен добилась – вся моя хандра превратилась в раздражение. Ну что за глупость она выдумала? Ревную, завидую… Ерунда.
Задернув штору, я не раздеваясь лег на койку, полотенцем глаза прикрыл за неимением ночного колпака и решил, что стоит забыться сном.
Вот усну и буду спать до возвращения Жерара! Нечего мне, вору, высокородным советы давать. Как прижмет их, так сами прибегут…
Удивительное дело, я и впрямь заснул. Почти сразу. И сну своему не удивился.
Я видел лед.
Повсюду – лед. Под ногами – бурые осколки, на горизонте – белые столбы, диковинные, будто оплывшие ледяные свечи высотой в соборную колонну. Ни ветра, ни света, только пронизывающий холод и смутное мерцание. Словно лед морозит все вокруг, и сам же светится – тусклым, гнилым светом болотных огоньков.
А вдалеке, перед человеком, примерзшим к невысокому деревянному столбу, стоял на коленях мальчик-подросток… будто молился, или прощения просил, или совета…
И не мог, никак не мог ничего услышать!
На какой-то миг мне показалось, что даже я слышу, явственно слышу то, что пытается сказать человек, две тысячи лет назад повелевший прикрутить его к столбу, а потом сам себя взявший на Слово…
Но я был слишком далеко.
Словно река между нами, ледяная река, что течет вне человечьего мира, вьется змеей, светит призрачным, не дающим тепла светом.
И я на одном берегу реки, а Искупитель и Маркус – на другом. На одинаково холодных и бесконечно далеких берегах.
Человек на столбе вновь что-то сказал. Я не слышал ни звука, я понял это лишь сердцем.
Но снова не услышал слов.
Слишком далеко.
Я мог лишь надеяться, что Маркус – услышит.
Третий раз! Уже третий раз мне снился сон из тех, после которых грешники раскаиваются и в монастыри уходят.
Попусту такое не снится.
Понять бы только, что мне, неразумному, Сестра-Покровительница, снами ведающая, сказать пытается. От чего предостеречь, к чему подвигнуть…
Маркусу помогать, чтобы долг свой исполнил? Он и так от него не бежит.
Совет дать будущему Искупителю? Какие теперь от меня советы… я на одно годен – с каторги удирать да от Стражи укрываться…
Никакого облегчения сон не принес. Но и желания идти к остальным апостолам – тоже.
Я невольно ухмыльнулся своей собственной мысли. Братья-апостолы, сестры-апостолы… А куда деваться, так оно и есть. И вряд ли тем, кто за первым Искупителем шел, легче было меж собой сойтись. Но ведь сошлись и долго, до самого предательства, служили Искупителю верой и правдой…
В дверь постучали. Нет, не оставят в покое меня непрошеные братья-сестры…
– Да! – крикнул я, с постели вставая.
Но против всех ожиданий в двери появился не Арнольд, каменным подбородком вперед, и не Антуан, со всегдашней задумчивостью в глазах. Ко мне вошел руссийский негоциант Комаров. В еще одном праздничном халате поверх костюма, но без очков.
– Не потревожил ли я вас? – с легкой тревогой спросил он.
– Нет, – буркнул я. – Все в порядке.
– Простите, господин… э… – Комаров замялся. Ну да, я ведь не представился накануне…
– Исаия, – сказал я. И тут же сообразил, как нелепо звучит иудейское имя при моем нынешнем облачении.
– Господин Исаия, – ничуть не смущаясь, сказал руссиец. – Я вижу, со вчерашнего вечера вы приняли иную веру?
– Да, – ответил я, проклиная Антуана за идею с маскарадом, себя – за решение переодеться, а всю гостиницу разом – за то, что подселили на этаж к епископу настырного купца. – Беседа с его преосвященством так тронула нас с отцом, что мы перешли в его веру.
– Поистине удивительный человек Жерар Светоносный! – широко улыбаясь, согласился купец. – Собственно говоря, я хотел снова поговорить с ним, но епископа нет в гостинице, в номере лишь его друзья, занятые своей беседой. Может быть, вы составите мне компанию за разговором и бутылочкой хорошего руссийского вина?
Я заколебался. Пить вино, пусть даже редкое и руссийское, мне не хотелось. А уж тем более в компании человека, который насторожен моим внезапным обращением из иудея в сына святой Церкви. Но отказать – значит еще более его насторожить.
– С удовольствием, – согласился я.
Есть такие люди, что могут себе уют где угодно устроить. Хоть в дешевой комнате трактира, хоть в крошечной каюте корабля, хоть в купе дилижанса. Ну а если дать им хороший гостиничный номер – в полную силу развернутся.
Вот и Комаров был из их числа.
На столике раскладном, явно с собой в багаже привезенном, дымился маленький походный кальян, из дорогого узорчатого стекла, что варят в Северной Пальмире. Рядышком – книга в кожаном переплете, очки в стальной оправе, бювар письменный из кожи зверя крокодила, чуть початая бутыль портвейна.
Над столом письменным, где стоял маленький изящный арифмометр и лежали деловые бумаги, Комаров повесил мировую карту, в много цветов прекрасно отпечатанную. И если память мне не изменяет, белых пятен на ней было не в пример меньше, чем на державных картах. В углу стояли кофры из белого войлока, чемодан из красного дерева. Через открытую дверь в спальню я увидел пяток цветастых халатов, заботливо развешанных на вешалке.
Все было изысканно и дорого, все выдавало хороший вкус хозяина и то, что в средствах он не стеснен ничуть.
– Садитесь, садитесь милейший… – Комаров указал мне на кресло, сам сел на другое и укрыл ноги шерстяным клетчатым пледом. – Глоток вина?
Кивнул я, принял из его рук тонкий стальной бокал, пригубил.
– А? – воскликнул Комаров. – Что скажете, дорогой друг?
– Великолепное вино, – сказал я. – Полагаю, в самом Порто не отреклись бы от такого.
Руссиец улыбнулся так гордо, будто сам виноград вырастил, сок выдавил и вино воспитал.
– Португальский портвейн уступает крымскому, поверьте! Понимаю, патриотизм мешает вам это признать… но оцените букет!
Он налил и себе, мы чокнулись, как велит руссийский обычай – сильно, чтобы вино плеснуло, из бокала в бокал переливаясь.
– Какой прекрасный день! – сказал Комаров. – Милейший друг, вы и представить не можете, как я рад вашему визиту!
– Вы ведь работали, – заметил я.
– Работа… – вздохнул Комаров. – Как говорят в нашем народе: «Работа – волк, всегда убежать норовит». Ничего, это все не спешно. Я планирую поставлять в Галлию и Паннонию наши вина… как полагаете, найдут ли они спрос?
– А почему бы хорошему товару спрос не найти? У Державы с Ханством мир, торговля процветает…
Комаров закивал. Опять же с такой радостью, будто я был наместником Галлии, и от слов моих вся его торговля зависела.
– Мир – это прекрасно! Вы не представляете, друг мой, как мы в Руссии ценим эту хрупкую драгоценность!
– Почему же не представляю? – в тон ему ответил я. – Бывал в Руссии.
– Нет, нет! – Комаров энергично замотал головой. – Надо жить в Ханстве, надо постичь все корни нашего народа, чтобы понять, как мы ценим мир! Да, я понимаю, вы видели нашу армию, она внушает смущение, но ведь для одного нужна – мир беречь!
– И Тайная Палата – для того же предназначена, – сказал я. – Что вам от меня нужно, Комаров?
Вздохнул руссийский купец, опустил глаза… будто и впрямь смутился вопросом.
– Нам… да ничего не нужно нам, Ильмар!
Уважаю. Что ни говори, а уважаю откровенность. В ком бы она ни была: в душегубе презренном, в шлюхе дешевой или в шпионе чужестранном.
Смотрел на меня Фарид Комаров уже без прежней добродушной веселости, но куда честнее и откровеннее. И лицо его будто говорило: «не стоит отпираться, мне все ведомо».
– Странные дела, – сказал я. – Время мирное, а шпион руссийский по Державе разгуливает.
– Потому и разгуливаю, – не дрогнув лицом, ответил Комаров, – что время мирное. Начнись война – плохо мне будет. Хотя… по Руссии тоже немало державных купцов ездит. Если будет война честной, так обменяют наших на ваших.
Мы снова сдвинули бокалы. Я отпил еще глоток и сказал:
– И много вас, руссийских негоциантов, ищет Ильмара?
– Все, сколько есть, – не моргнув глазом ответил Комаров.
– И зачем? Если ничего вам не нужно?
– Вам – нужно… – с улыбкой ответил Комаров. – Вам, Ильмар.
– Что же?
– Путь из Державы. Убежище. Защита. Ильмар, милейший… не думайте, что тайных дел мастера только тем живут, что чужие секреты воруют, обманывают и убивают! Порой куда полезнее бывает помочь хорошим людям и ко взаимной пользе дело решить.
– Нам от вас ничего не надо, – сказал я твердо. – Может быть, мы и преступники перед Домом, но Державу не предаем.
– И не надо! – Комаров руки воздел. – Ильмар, мы не просим вас Державу предать! Каждый любит свою страну, на том и жизнь стоит.
– Значит, разойдемся миром, – подытожил я. – Спасибо за чудное вино, сударь.
– Подождите, Ильмар… – В голосе Комарова укоризна появилась. – Выслушайте меня, одну только минутку выслушайте! Разве с вас убудет?
Подумал я и кивнул. Пока он говорит, мне это лишь на пользу.
– Во-первых, – начал Комаров, – не ждите от меня коварства. Согласитесь нашу помощь принять или нет, но выдавать вас Страже приказа нет.
– И на том спасибо.
– Во-вторых, – глазом не моргнув продолжал Комаров, – как нам ведомо, принц Маркус похитил и унес на Слове древний манускрипт, несущий в себе секреты вашей веры. В Русски вера другая, но вашей она не противна. Чтят Искупителя, как одного из святых пророков, близких к Господу, чтят и Сестру-Покровительницу.
– Знаю вашу веру, – ответил я. – Чужая она для нас.
– Про свою веру я вчера всю правду сказал, – нахмурился Фарид. – И для вас должно быть важно, что мне, человеку еретических убеждений, позволяют в Тайном Приказе служить! Ханство – куда терпимее к вопросам веры, чем Держава. И вера в Руссии пусть и чужая, но ведь не враждебная! Для Китая имя Искупителя – пустой звук, для нас – нет. И потому нам тоже интересно происходящее. И если требуется помощь, нужно укрыться от Стражи и Церкви, с умными людьми поговорить – Руссийское Ханство готово взять вас под свою защиту…
Вот с этого и начинать ему стоило, а не молоть вздор про доброту, бескорыстие и уважение к чужой вере. Посмотрел я на Комарова и тихонько головой покачал.
– Понимаю… – со вздохом сказал руссиец. – Все понимаю. Трудно принять от нас помощь, сразу закрадывается мысль, а не навредит ли это Державе. Так?
– Именно.
– Буду честен, наверное, навредит!
Да уж, велика откровенность. Дурачку и то понятно: что Ханству во благо, то Державе во вред.
– В-третьих, – сказал Комаров, – и это самое главное: все вы в беде сейчас. Час назад в управление Стражи по Аквиникуму явились некие высокопоставленные лица и заявили, что в купальнях «Рудаш»…
Он не закончил – да и не нужно это было. Я спросил:
– Откуда это известно?
Фарид только плечами пожал да улыбнулся. Ох не один он в Аквиникуме! Есть у него еще пособники… что ж это делается, руссийские лазутчики в Державе как дома ходят!
– И чем тут поможет Тайная Палата? От Стражи нас отобьет?
Вместо ответа раскрыл Комаров свой кожаный бювар. Вытащил какой-то листочек, посмотрел, поморщился. Достал карманные часы, глянул.
– Стража не знает, где вы скрываетесь, – небрежно заметил он. – Поэтому шум пока не поднялся, войска и Стража оцепляют город посуху. Еще час-два можно будет уйти по Дунаю… при удаче, но корабль вам не захватить. Даже если я помогу.
– Маркус морскому делу обучался, – сказал я, будто хотел уговорить шпиона на каперство.
– Это только в назидательной книжке пятнадцатилетний капитан никаких штормов не боится, – отмахнулся Комаров. – Жизнь – другое дело. Без умения и в неширокой реке ко дну пойдешь.