– Книжки про Руссию он читать любил. И серьезные, вроде мемуаров темника Суворова и записок думца Ульянова. И развлечения всякие: «Война и мир», «Ханум Елисавета», «Кошкодёр»…
– Думаешь, в Руссию? – спросил я. Ох, не приведи Сестра! Руссия страна суровая, охранка ханская дело свое знает, а уж теперь наверняка за Маркусом охота идет.
– Нет, – поразмыслив, ответил Жан. – Все-таки он уже не маленький мальчик, опасность понимает… Одно дело в мечтах вместе со стрельцами на подвиг скакать, а другое – под стрелецкие сабли свою голову сунуть. Значит, что? Вест-Индия отпадает, Руссия тоже…
Небрежность, с которой Жан отбрасывал страны, восхищала. Неужели он настолько уверен в своих догадках? Ему бы в разведке Державной работать, а не клистиры графьям и принцам ставить!
– Индия, – задумчиво сказал лекарь. – Индия, страна волшебная, красивая, богатая… Нет. Вряд ли! Был при дворе один учитель, географию излагал, да в случае необходимости порол напроказивших детишек-аристократов…
Я усмехнулся.
– Порол-порол, – развеял мои сомнения Жан. – Что, думаешь только простолюдины детей через розгу уму учат? Порой и графеныш так учудит, что без должной порки не обойтись. Маркусу хоть нечасто, но тоже перепадало… по заслугам. Так вот, тот учитель, он в Индии прожил немало. Любил порассказывать про дела в колонии, и занимательно весьма! Только вот слишком откровенно – кроме романтики и про грязь упоминал, и про страшные болезни, про секты кровожадные и про нищету ужасающую. Вряд ли Маркус захочет отправиться в Индию! Что у нас осталось?
– Африканские земли… Ацтеки…
Жан покачал головой. Он напряженно размышлял, будто перед ним была карта расстелена.
– Нет… не то. Не то! А ведь вертится в голове… на язык просится.
– С Миракулюсом ты тогда хорошо угадал… – тихонько вставил я. – Подумай, Жан… Может, на родину матери подастся?
– Нет. Родня и без того Маркуса не слишком-то жаловала. А уж теперь, когда его сам Владетель ищет…
С каждым мгновением, пока Жан предавался размышлениям, моя вера в него таяла. Нет, не получится такого, чтобы вновь он угадал путь Маркуса. Ничего он не знает.
Или, напротив, знает? Но комедию устраивает?
– Слушай, Жан Багдадский… – начал я. И тут лицо старика осветилось благостной улыбкой.
– Правильно, Ильмар! Молодец. Руссия для него заказана. В Державе – схватят. В колонии – не добраться, да и душа к ним не лежит. Значит, через Османскую империю. И путь почти как прямой, и побезопаснее других!
– Что – через Османскую империю? – совсем уж ничего не понимая, спросил я.
Лекарь вздохнул:
– Ильмар, Маркус – из тех людей, что ногу поднимая, уже знают, куда ее поставят. Скажи… никогда он не говорил с тобой о земле иудейской?
– Нет.
– Значит, точно. О том думал.
– А ведь ты прав, старый лис! – воскликнул Антуан. – Прав!
– Зачем ему в Иудею… – начал я. И замолчал, потому как понял.
– Искупитель он или Искуситель, а другой дороги ему нет! – тонко вскрикнул Жан. – Понял, Ильмар? Ты что, думаешь, чтобы в силу вступить, Маркусу надо возмужать? Это дело десятое! Где бы и как бы он ни прятался, его в Иудею тянуть будет!
– Зачем? – тупо спросил Йенс.
– Чтобы понять, кто он есть, – ответил, вместо негодующе всплеснувшего руками Жана, его старый друг. – Чтобы прийти туда, откуда начал свой путь Искупитель.
– Или – туда, где Искусителю предрешено с Искупителем сразиться… – прошептал Йенс. – В Мегидду.
– Это пока неведомо, – отрезал Жан. – Но двинутся они через османские земли… вроде как и не под Державой страна, и в то же время особых интриг не плетет, живет себе помаленьку, своему Богу молится… Ильмар! Как бы ты в Османскую империю добирался? Если тебя ищут, если денег немного, если торопиться приходится?
– Через Паннонию, – не раздумывая ответил я. – С одной стороны граница ханства, на нее все внимание. А с османами вроде как тихо сейчас… вряд ли слишком следят за рубежом.
– Опять же без малого полста лет, как преторианцы в Аквиникуме мятеж подавили, – согласился со мной Жан. – С одной стороны, народ там теперь не бунтует, а с другой – Дом недолюбливает.
Смешная была картина, если со стороны поглядеть! Сидели мы вчетвером за столом и дружно друг другу кивали. Ни у кого слова против не нашлось.
То ли угадали мы, то ли все разом в заблуждение впали…
– Попробуй еще найди Маркуса в Паннонии! – решил я нарушить всеобщую радость. – Даже если в Аквиникуме таится. В Миракулюсе лишь потому встретились, что он сам встречи искал.
Жан вздохнул:
– Вот тут, Ильмар, ничего посоветовать не смогу. Детали все тебе придется распутывать. На месте. Перехватишь Маркуса в Паннонии – хорошо. Нет – двигайся в Иудею. Все равно он туда придет.
– В Иудее искать его проще, – тихо сказал Антуан. – Это пустынная и печальная страна, чей народ живет тяжким крестьянским трудом. Там трудно укрыться чужаку, хотя и вреда беспричинного ему не причинят.
– Ты там был? – спросил я.
– Да. Мы летали… когда шли стычки с османами…
Я ожидал услышать еще одну долгую и красивую историю, но Антуан замолчал. Наверное, говорить о войне ему нравилось куда меньше, чем о мире.
– Ильмар, родной, закрой-ка окошко, – попросил Жан. – Совсем уж схолодало…
Я послушно встал, смирившись с ролью мальчика на побегушках.
– Завтра вы отправитесь в Аквиникум, – резко произнес Жан, пока я возился с окном. – Ты в этом деле опытен, Ильмар, сам реши, кем вы с Антуаном притворяться станете.
– Мы с Антуаном? – не понял я.
– И Стража, и Церковь сейчас ищет двух молодых мужчин, – сказал Жан. – Или же вас с Йенсом поодиночке. Или же группу, в которой будут двое, похожие на вас по описаниям. Безопаснее всего, мне так думается, пробираться в Аквиникум двумя группами. Я с Йенсом, – старик широко улыбнулся монаху, – и ты с Антуаном.
– Не верю, – пробормотал Антуан. – Ты не только меня гонишь на край света, а еще и сам задницу от кресла отдираешь?
На лице Жана появилась такая добродушная улыбка, будто старому барону только что вернули весь Багдад, привели потерянного наследника рода и пожаловали новый титул.
– Антуан, я всегда был хорошим лекарем…
– Эта фраза завязла у меня в ушах… – буркнул Антуан.
– Да, завязла. С того самого дня, как ко мне принесли одного молодого летуна, сломавшего себе все, что только можно сломать. И вроде бы ты не жаловался на лечение, пусть даже мне редко приходилось заниматься хирургией?
Антуан улыбнулся.
– Так вот, я хороший лекарь, – повторил Жан и обвел нас высокомерным взглядом – кто дерзнет поспорить? Никто не дерзнул. – И себя я знаю получше, чем любого больного. Жить мне, милый Антуан, остался год. Позволит Сестра – два. Не больше. И цепляться мне в этой жизни не за что и не за кого. Я когда-то заварил всю эту историю…
– Это еще как? – нервно спросил Йенс. В обществе Жана он явно чувствовал себя не в своей тарелке, а перспектива путешествовать с ним вместе повергала его в трепет.
– Я Маркусу помог на свет появиться, – разъяснил Жан. – Возможно, будь другой лекарь к подруге Владетеля приставлен, не пришлось бы нам тут сидеть. Так что посмотреть, чем история кончится, я должен. Сколько успею.
Глава пятая,
в которой я толкую притчу о бесплодной смоковнице, но последующий диспут совсем уж неописуем
Трудное дело – быть примерным сыном при старом и капризном отце.
– Где моя грелка? – воскликнул Антуан. – Исаия, ты хочешь моей смерти! Исаия!
– Я спешу, отец, – потряхивая накладными пейсами, воскликнул я. – Отец, вот твоя грелка!
Заворочавшись в кресле, Антуан величаво приподнял босые ноги. Я подсунул под них здоровенную деревянную грелку, которую самолично наполнил кипятком. Антуан довольно закряхтел.
Иудей из него вышел великолепный. Лучше, чем из меня, пожалуй. Просвещенный, верующий в свою веру, но Искупителя и Сестру, как положено жителю Державы, уважающий; хитрый, но законопослушный иудейский купец. Старый, но еще цепкий до жизни. Неимоверно ворчливый, придирчивый, бережливый к деньгам и азартный к еде. Думаю, многие постояльцы, поглядев на нас, преисполнились жалости ко мне – здоровому мужику, что вынужден бегать вокруг старого папаши, выполняя все его бесчисленные капризы.
– Исаия… – Антуан снизошел до того, чтобы посмотреть на меня. – Сходи к повару, погляди на курочку…
От очередного визита на кухню меня избавило появление поваренка. Отваренная с имбирем, а потом зажаренная с медовой подливкой курица золотилась на блюде, окруженная ломтиками репки и горкой картошки.
Антуан заерзал в кресле. Я воспользовался паузой, чтобы отойти в сторонку и присесть за общий стол среди пассажиров второго класса. Наш дилижанс остановился на ночь на постоялом дворе – то ли дорога здесь, вблизи от бандитского края, Швейцарии, слыла небезопасной, то ли просто кучера утомились.
– Гляжу, жид, он тебя весь вечер тиранит, – с сочувствием сказал усатый плотный мужик, методично надирающийся пивом. – На… глотни.
Он подвинул ко мне уже заказанную, но еще нетронутую кружку. Секунду я размышлял, стоит ли обижаться на «жида», и решил, что не стоит. Во-первых, настоящий иудей стерпел бы, а во-вторых, обижать меня не собирались – судя по акценту, сердобольный любитель пива был откуда-то из Богемии, там иудеев называют жидами, не вкладывая в слово ничего обидного.
– Спасибо, добрый человек, – сказал я, принимая кружку.
Пиво было крепким, темным, подогретым по случаю холодной погоды. За маленькими оконцами в полутьме уже кружили первые снежинки.
– Неужто отец? – спросил богемец с интересом.
– Папочка, – с должной почтительностью ответил я. – Он прихворнул в дороге, вот и… немножко нервничает.
Против удивления, богемец не стал насмехаться:
– Родителей надо уважать, это верно. Все такими будем… не приведи Сестра. Как тебя там… Исаия?
– Да, уважаемый.
– Пивичко. – Он протянул мне крепкую руку. На ладони не хватало двух пальцев, и он тут же разъяснил: – Сапером я был. В преторианских частях служил Державе. Как-то потерял…
– Вражьей миной?
– Нет… по дурости. – Пивичко поморщился. – Пошутить решили, заложили заряд под дом с гулящими девками. Небольшой… чтоб тряхнуло. Наш командир там как раз развлекался и по этому случаю нас всех взашей выгнал.
– И взрывом пальцы оторвало? – продолжал я расспрос.
– Если б взрывом… – Пивичко поморщился. – Мечом отсек. Обделался он с перепугу, в самый интересный момент. Так что отыгрался на нас.
Впрочем, мрачность недолго пребывала на его лице:
– Ничего. Говорят, он до сих пор с женщинами дела иметь не может. Как заберется с кем-то в кровать – так и пачкает исподнее!
Громко захохотав, Пивичко сдвинул со мной тяжелую глиняную кружку.
– Давай, жид. Восславим… ты в Сестру-то веруешь?
– Как можно! – Я тряхнул пейсами. – У нас своя вера, любезнейший!
– Значит, правильный иудей, – довольно произнес Пивичко. – Я так сразу и подумал. Я, брат, правильных жидов сразу вижу! Ну так давай Державу восславим. Прозит!
Мы чокнулись кружками.
– Исаия! – тревожно позвал Антуан, восседая за своим персональным столом. – Мальчик мой, ты пьешь пиво? Откуда ты взял это пиво?
– Я его угостил, уважаемый, – ответил Пивичко, стирая пену с усов. – Вроде как обычаи ваши дозволяют?
– Ему еще рано пить пиво! – упорствовал Антуан.
– Да ему своих детей пора к пиву приучать! – возразил Пивичко.
– А кто платит за пиво? – подозрительно спросил Антуан, обгладывая крылышко.
– Я. – Пивичко подмигнул мне.
– Ну… тогда пей, пей, Исаия. Только дай мне попробовать, не слишком ли крепкое пиво!
Захохотав, Пивичко подозвал подавальщицу и потребовал еще пива. Для нас и для «старого жида в углу зала».
Да, актер из Антуана вышел великолепный. Он переигрывал, конечно. Такие иудеи разве что в анекдотах бывают. Но для дешевого трактира и простой публики как раз такая игра и требовалась.
– Куда едете-то? – полюбопытствовал Пивичко.
– В Аквиникум.
Бывший сапер скривился.
– Ох… Не люблю мадьяр.
– Чего так?
– Я, брат, их насквозь вижу. До чего же противный народ! Жулик на жулике! И вечно на своем лопочут, ни одного слова человеческого нет. Будто им романского мало, выдумали себе язык, покарай их Искупитель!
Тут я в чем-то с ним был согласен. Конечно, на каком языке меж собой говорить – это дело личное, но такого языка, как у мадьяр, во всей Державе не найти. Только у диких киргизов в руссийских степях наречие похоже.
– А разве у них пиво? – продолжал кипятиться Пивичко. – Нет, ты скажи, разве пиво умеют они варить?
– Зато вино… ничего.
– Вот именно, что «ничего». Разве с моравским или галлийским сравнить?
Я кивнул, решив не спорить. Не удержался только от замечания:
– Говорят, бани у них хороши, даже в Риме таких нет…
– Бани! – Пивичко смачно сплюнул на пол. – Дерьмом в их банях несет! Яйцами тухлыми! Вода эта… серная. И ходят мужики среди мужиков в фартуках! В фартуках, в бане, ты подумай! Будто сраму стыдятся!
Он воинственно оглядел зал, будто надеялся найти здесь мадьяра, причем голого, в фартуке, и воняющего тухлыми яйцами.
– Нет, ты скажи, зачем мужику от мужика в бане под фартуком прятаться? Сразу видно – дело нечисто! Что вы там делать собрались?
– Перцем торговать.
– Перец они любят, – согласился Пивичко. – Их бы этим перцем накормить до отвала… Только они ж сами перец растят да от османов завозят!
– У нас из самой Вест-Индии перец, – объяснил я. – Такой жгучий, какого у османов не бывает.
– Тогда с выгодой съездите, – согласился Пивичко. – Вот за что я вас, жидов, не люблю, но уважаю – всегда с выгодой обернетесь! Давай!
Через четверть часа мы взяли еще по кружке – теперь уж литровой, чтобы зря не гонять милую подавальщицу. От насытившегося Антуана мне перепала половина курицы, которую я честно поделил с бывшим сапером. Как он рассказал, нынче ему принадлежала небольшая пивоварня на Боиште, а возвращался он из самого Парижа, куда договорился поставлять по двадцать бочек пива ежемесячно.
– Прибыль пока небольшая, – растолковывал Пивичко. – Но верная. И это начало только! Ты смотри, если тебя совсем отец затиранит, приезжай ко мне, я тебя управляющим поставлю. Я же вижу, ты мужик хваткий, даром на посылках бегаешь. И в пиве толк понимаешь. Так что подумай!
Я согласился, что если совсем замучаюсь угождать ворчливому родителю, то непременно приеду.
– Слушай, а давай-ка тому толстомордому физиономию начистим? – неожиданно предложил Пивичко, указывая на мирно дремлющего за другим концом стола мужика. – Чую, есть в нем мадьярская кровь!
– Да не похоже, – урезонил я нового товарища. – Просто не повезло человеку с рожей.
Пивичко вздохнул. Удачная поездка явно будоражила ему кровь и требовала выхода энергии.
– Ну, тогда давай… – впившись взглядом в повиливающую бедрами подавальщицу, начал Пивичко. К счастью, в этот момент Антуан подал голос:
– Исаия! Исаия, помоги мне подняться в комнату!
Горестно разведя руками, я допил пиво, украдкой положил на стол полмарки – пусть пивовар убедится, что человек я не совсем уж несамостоятельный, и пошел к своему капризному отцу.