– А ты не сердишься?
– Нет, конечно! Так, малость смущаюсь этой пикантной ситуации, но мы с тобой Таррэну никогда не скажем, в каком виде ты его застала.
– Спасибо! – невольно вырвалось у Мирены, и Белка озорно улыбнулась.
– Вот что тебя так встревожило! Ладно, не трусь, он не узнает о своей оплошности. Но вот за то, что дверь забыл за собой закрыть, я его накажу. Потом, когда выспится, конечно.
– Не надо, – испуганно дрогнула эльфийка. – Он просто очень устал: четыре дня от тебя не отходил, почти не ел, не спал, глаз не сомкнул – все ждал, что с тобой что-то случится… а тут еще Линнувиэль едва не сорвался!
– Паникеры, – буркнула Гончая, моментально посерьезнев. – И Шранк наверняка масла в огонь подливал? Да? Так, давай-ка по порядку с того момента, как я тут некрасиво грохнулась в обморок. Что на самом деле произошло и отчего ваш Хранитель чуть не спалил нам дверь? А то Таррэн тихо помалкивает и Шранку, наверняка, не велел болтать лишнего. Мне же, чтобы выколотить из них правду, придется полгорода развалить по камешку, иначе не сознаются, обормоты. Линнувиэль тоже держит паузу, глупо играя в молчанку, что мне совсем не нравится, но с тобой намного проще. Попробуем быть откровенными? Ты говоришь, в чем там было дело, а я никогда не рассказываю Таррэну, каким-таким чудом мы с тобой все-таки познакомились. После чего, так и быть, отвечаю на все твои вопросы. Без дураков. Идет?
– Идет, – с невыразимым облегчением кивнула Мирена и, устроившись поудобнее, начала старательно вспоминать.
Глава 5
Гостеприимную Борреву Темный эльфы покинули на рассвете. Поднялись с первыми лучами солнца, наскоро перекусили и по росе выехали через Восточные ворота, торопясь наверстать потерянные трое суток.
Линнувиэль чувствовал себя немного не в своей тарелке, потому что так и не успел переговорить с Беликом, не поблагодарил за совершенное им чудо, поскольку сперва сам не решился, боясь прогневить молодого повелителя. Затем не было возможности, так как малыш крепко спал в своей комнате под бдительным присмотром. Потом он, наконец, очнулся и вышел на свет, но при первом же брошенном на эльфов взгляде появилось такое непонятное выражение… такая гремучая смесь холода, голода и неприкрытой злости, что это заставило даже нетерпеливо мнущегося Хранителя отшатнуться и снова повременить с откровениями. Он будто в глаза хмеры заглянул нечаянно, снова со Смертью столкнулся, чуть не ступил в черную бездну вместо цветущего роскошного сада, и это оставило в душе неприятный осадок. Правда, отказаться от задуманного не заставило: недавние сны были слишком красочны и подробны, чтобы Линнувиэль дал себя запутать. Он даже собрался перехватить Белика после той, самой первой совместной трапезы, но поймал несколько мрачных взглядов от суровой Гончей, затем перехватил не менее красноречивые взоры от непривычно молчаливых сородичей (и один непонимающий от Мирены), подумал, оценил свои шансы и неохотно отказался от неудачной мысли расставить все по своим местам немедленно. Иными словами, едва дождавшись окончания обеда, молча поднялся и ушел к себе. А потом больше ни разу не пересекся с необычным Вожаком Гончих нос к носу, до самого утра. Ни в коридоре, ни на лестнице, ни даже у отхожего места, которое (как и всякое живое существо) тоже был вынужден изредка посещать, тогда как Белик, похоже, в нем вовсе не нуждался. Потом быстро понял, что это – далеко не случайность, и с досадой отступил.
Однако в небольшом отряде невозможно скрываться бесконечно, поэтому поутру, завидев шустро снующего по двору пацана, Хранитель снова напрягся. Вот он, шанс. Нужно только правильно рассчитать время, а уж этому его учить не надо. Эльф ждал чего угодно, от череды вполне заслуженных насмешек до откровенных издевательств над своей невезучей персоной. Напрягся, подобрался, запасся терпением и, чуть не столкнувшись с малышом нос к носу у конюшни, уже приготовился к самому худшему, но… ничего плохого не случилось: Белик молча обошел замершего спутника и сделал вид, что не понял, отчего его лицо так странно вытянулось. Всю дорогу до ворот он подчеркнуто держался рядом с Таррэном, надежно отгороженный от любопытных взглядов и навязчивых расспросов Каррашем, Ирташем и хищно прищурившимся Шранком. По-прежнему молчал, изредка кидая по сторонам сосредоточенные взгляды. На остроухих спутников вовсе не обращал никакого внимания, даже на попытку Корвина первым (!!) завязать разговор не отреагировал. А после того, как Боррева скрылась из глаз, вовсе сорвался с места и умчался на своем чудовищном звере в неизвестном направлении.
Линнувиэль, кинув неприязненный взгляд на жаркое полуденное солнце, огорченно вздохнул. То, что проблема была исключительно в нем, он хорошо понимал: Белик явно обладал какой-то странной магией, но по неизвестным пока причинам тщательно скрывал этот факт. Причем, не просто скрывал, а искусно прятал за внешней дурашливостью, гадким характером, едкими насмешками и язвительными замечаниями, от которых даже сдержанного Сартаса порой бросало в дрожь. Но теперь Хранитель четко видел: всем этим фарсом Белик добивался лишь одной единственной цели – не дать попутчикам к себе приблизиться, не дать разглядеть нечто новое в своих голубых глазах, не дать времени и возможности узнать себя, настоящего. Любой ценой, любым путем отвлечь и увести в сторону от ненужных размышлений. А один глупый эльф своим дурацким поступком сумел нарушить эту тщательно выверенную дистанцию, за что и поплатился: с определенного момента его старательно игнорировали. Ни слова, ни укора, ни одной гадости, ни даже ехидного "Линни" для проверки. Совсем ничего. Абсолютно. Будто и не было недавно Песни Возвращения, не было тихого шепота в темноте, от которого мурашки бежали по коже. Не было волнующего запаха меда и всего того, от чего до сих пор переворачивалась душа.
И это неожиданно ранило.
Линнувиэль больше не боялся прослыть безумцем. Не пытался никого обманывать и скрывать то, в чем прежде никогда бы не признался даже себе. Как не собирался вставать на пути молодого лорда, похоже, испытывающего к Белику не менее сильные чувства. Даже не осуждал его неестественную тягу к пронырливому полукровке. Темная Бездна! Он просто хотел узнать правду! Всего лишь горькую неприглядную правду о себе самом, своем сумасшедшем сердце и извращенном разуме, о котором до некоторого времени даже не подозревал. Всего лишь услышать подтверждение. Но не от Воеводы или сородичей, не от красивой эльфийки, погладывающей в его сторону со все возрастающим беспокойством, и даже не от Таррэна. Он хотел услышать ее от того, кто сумел разбудить его душу и вернул ее из такого мрака, откуда обычно не возвращаются.
– Линнувиэль, ты хорошо себя чувствуешь? – вдруг озабоченно спросил Сартас, поравнявшись с собратом. – Ты бледен, как полотно. Рана не открылась?
Младший Хранитель неохотно очнулся от размышлений и, смутно подивившись такому участию (вот уж от кого не ждал!), медленно покачал головой.
– Нет.
– Уверен?
– Конечно.
– Может, остановимся пораньше? – неожиданно нахмурился и Корвин. – Ты слишком слаб для такого пути. Маликон, спроси у лорда Таррэна, не будет ли он возражать? Знаю, что мы торопимся, но не думаю, что спешка будет стоить чьей-то жизни.
– Со мной все в порядке, – сердито буркнул Линнувиэль, толкая пятками своего жеребца. – Помирать не собираюсь, не надейтесь. А то, что бледный – не страшно. Вот скоро отъемся, отосплюсь, сил накоплю побольше и порозовею.
– Главное, чтобы не обожрался, не потолстел и не начал огнем плеваться, – серьезно заметил Шранк. – А то нам с тобой будет не совладать. Придется ушастым шариком катить по дороге, чтобы загнать на место, а оглушать так, как любит Белик – толстой дубиной с разгона.
Хранитель тихонько фыркнул.
– Нет, ты не думай, что я против, – невозмутимо продолжил Воевода. – Просто имей в виду: если вдруг захочешь в лоб получить, али в глаз, чтобы от дурости-то избавиться, так я буду первым в очереди.
– Мечтай, мечтай.
– Хочешь сказать, так и останешься на всю жизнь идиотом? – округлил честные глаза Шранк. – А как же стремление к совершенству? Как же ваша вечная любовь к созиданию? Возвышению себя, любимых? И вечная тяга к новому? Побыл бы для разнообразия умным – вдруг бы понравилось?
Сартас странно кашлянул, предупреждающе покосившись на опасно развеселившегося смертного, но Линнувиэль только криво усмехнулся.
– Предлагаешь у тебя поучиться?
– А че? – демонстративно расправил плечи Страж и выразительно потер громадный кулак. – Вот оно, хранилище знаний. Никогда не подводит, если надо кому-то открыть глаза. И вообще, чтоб ты знал, я – настоящий кладезь мудрости. Поделюсь, так поделюсь: потом полжизни будешь осколки сплевывать и вспоминать меня добрым словом.
– "Добрым словом" я тебя и сейчас могу благословить. Задаром, так сказать. Безвозмездно. Ты мне только тональность подскажи, а то я не уверен, что смогу правильно подобрать нужный ритм.
– Так привал будет, и подскажу, – спокойно кивнул Шранк. – И тональность, и ритм, и все остальное. Ножики свои только захвати для пущего эффекта, и мы прекрасно поладим.
– Договорились, – хищно усмехнулся Темный эльф. – С меня ножи, с тебя – мудрость, а там посмотрим, у кого больше убежденности во взглядах.
Воевода оценивающе прищурился, внимательно оглядел встрепенувшегося остроухого и остался доволен: кажется, тот окончательно пришел в себя. Встряхнулся, опомнился, поскольку ничто так не способствует правильной работе мысли, как веселая бесшабашная злость. И она же, кстати, отлично помогает избавиться от последствий трудно переносимого взгляда нашего Вожака. На себе испытали, причем не раз, и не только я. А теперь и ему придется, герою ушастому, не то что-то совсем загрустил.
Таррэн проследил за взглядом друга и одобрительно кивнул, но никто, кроме Шранка, этого уже не заметил.
– Ну, получил свое? – ехидно пропела Белка, едва потрепанный эльф со злобным шипением выбрался из речки, где только что пытался задобрить плачущее кровавыми слезами тело: на обещанном привале проклятый Страж всего за полчаса уделал его так, что с импровизированный арены молодой Хранитель почти что уполз. "Мудростью", что б его… поделился! Проклятая Гончая! Бока намял столь качественно, что с трудом можно дышать, а у Сартаса и остальных после этой тихой "беседы" неприлично отвисли челюсти! Еще бы! Сказал бы кто раньше, на что способно это ухмыляющееся чудовище в неполные шестьдесят, я бы сто раз подумал прежде, чем с ним связываться. Неужели это – жалкий человек?!! Смертный?!! Нет, я, конечно, видел его работу с гиенами, но чтобы ТАК шустро махать мечом и скользить в полутьме со скоростью голодной траппы… Торк! Пожалуй, с ним даже личный телохранитель Владыки не сумеет справиться. И все бы ничего – отличных бойцов эльфы всегда ценили, иногда прощая даже человеческое происхождение, но как этот гад измывался в процессе…!
– Р-р-р!!
– Ого, – насмешливо хмыкнула Гончая, изучая причудливую карту свежих кровоподтеков на теле Хранителя. – Славно сегодня Шранк развлекся. Кстати, он разве не предупредил, что держится на равных даже с Таррэном?
Темный эльф тихонько кашлянул, удивившись не столько новым сведениям, сколько тому, что утренний бойкот, наконец, закончился. Но потом вспомнил о Шранке и снова поморщился. Ага, не предупредил. Забыл, наверное, гад? Эх, знать бы чуток пораньше… а теперь ребра болели просто безумно, все руки себе сбил о железное тело Гончей, да, вдобавок, чуть передний зуб не потерял, слегка опоздав увернуться от его громадного кулака.
– Да-а… – протянула Белка, с нескрываемым удовольствием разглядывая собеседника. – Красота – страшная сила. Я гляжу, ты сегодня здорово отличился.
– Зато ты, я гляжу, наконец, решил перестать от меня прятаться! – не сдержался, наконец, Линнувиэль, осторожно присаживаясь на траву.
– М-м-м, скажем так: я дал тебе время привыкнуть.
– К чему?
– К тому, что ты больше не сможешь меня ненавидеть.
Темный эльф красивым движением свел брови к переносице и очень медленно повернул голову.
– Не смогу? Интересное заявление… и как это понимать?
Белка чуть наклонила голову, молча изучая его поразительно гармоничное лицо, в котором присутствовали несомненные черты Владыки Изиара: тонкие черные брови, крупные зеленые глаза, мерцающие мягким светом внутренней силы, чуть приподнятые скулы, благородный нос, четко отчерченные губы, слегка подпорченные знакомым капризным изгибом. Немного отличается форма подбородка и высота лба, но все же ошибиться невозможно – напротив нее сидел один из редких отпрысков Проклятого Владыки и кровный брат Таррэна.
– Вот так, – тихо шепнула она, и мир знакомо перевернулся.
Линнувиэль чуть вздрогнул, опрометчиво не отведя взгляда и с головой окунувшись в бездонную синеву ее глаз. Судорожно сжал челюсти, чтобы не поддаться снова, намертво стиснул кулаки. Внутренне задрожал и чуть не застонал, подозревая, что сейчас сделает настоящую глупость. Мысленно взвыл, потому что к такому повороту был совсем не готов, а затем инстинктивно шарахнулся прочь, настойчиво разрывая почти видные путы. Правда, до конца порвать не сумел – чужая воля оказалась слишком сильна. Чересчур могуча. И она давила так, что невозможно противиться. Однако именно поэтому трехсотлетний маг вдруг прозрел, а затем со всей ясностью понял, что в прошлый раз не ошибся, правильно ощутил чужое влияние, сравнимое по силе с настоящим Огнем Жизни. Правильно почувствовал нечто знакомое в том волшебном Зове. Что-то СВОЕ, родное, из недалекого прошлого, потому что именно так в свое время его учили сдерживать Огонь Жизни. Но только этот, чужой Огонь был неправильным. Совсем не тем, что он привык видеть – не яростным, не злобным. Он оказался направлен не на то, чтобы убивать тело, не зная жалости и сострадания, а на то, чтобы подчинить своей воле его душу. Сломать, уничтожить, как личность. Раздавить своей мощью и потом лепить из него все, что угодно.
Полное подчинение…
Эта дикая мысль промелькнула и засела в сознании опытного мага так прочно, что смогла пробиться даже сквозь заволокший разум мутный дурман. А потом Гончая все-таки сжалилась и отвернулась, оставив его скрипеть зубами, тяжело дышать и пережидать необъяснимый приступ острейшего желания. Благоразумно молчала все то время, пока он медленно истязал собственное тело, и лишь сочувственно поджимала губы.
Однако он справился. Страшно побледнел, осунулся, резко взмок, но все-таки справился с собой. И лишь после этого, наконец, сообразил, насколько опасно было просто смотреть в эти чистые радужки, как легко в них можно потерять свою сущность, раствориться без следа, исчезнуть безвозвратно и никогда не вернуться… он мысленно содрогнулся.
– Что это за магия? – с усилием выдавил Линнувиэль, когда пришел в себя.
– Моя магия, эльф, – сухо ответила Белка. – Теперь понимаешь, что я имею в виду? Знаешь, для чего стараюсь держаться от вас подальше?
– С этим… как-то можно бороться?
– Увы.
– А предотвратить?
– Если не смотреть прямо в глаза, все терпимо, – спокойно отозвалась она. – Прости, что мне пришлось ее использовать, но иного выхода мы не видели: ничто другое не способно было вернуть тебя к жизни. Только мой Зов, потому что он гораздо сильнее зова смерти, однако именно из-за него ты больше не сможешь меня ненавидеть.
Темный эльф прерывисто вздохнул и с силой растер ноющие виски, действительно ощущая, как уходят в небытие странные мысли и противоестественные желания. Кажется, ему не солгали: если не видеть этих странных глаз, жить становится немного легче. А ненависть… да, Белик прав: я больше НИКОГДА не смогу его ненавидеть.
– Прости, – неожиданно смягчилась Гончая. – Это сильнее меня. К несчастью, я почти не контролирую свою магию, а единственное, чем могу тебе помочь – просто не приближаться. Но ты ведь не захочешь этого? Верно?