— По доброму вам бы, ваше превосходительство, на каждый перегон между разъездами меть по одному бронепоезду нужно. Хотя бы шпального блиндирования. Но с четырехдюймовыми гаубицами. На складах таких есть с десяток — в свое время армия от них отказалась из‑за веса — шестерка стирхов их не тянула. Но железной дороге такое превышение массы не принципиально. В депо Будвица такие БеПо быстро сваяют. Опыт уже есть. И паровозов трофейных в достатке. Тогда у вас на каждый перегон будет по два мобильных броневых отряда равные двум полевым батареям на случай отражения первого штурма царцев нашего берега. Они выиграют вам время для подтягивания оперативного резерва к месту прорыва. Затем я бы разбомбил лед на реке с дирижаблей и оставил бы плацдарм без подвоза продовольствия и боеприпасов. К тому же в скором времени они останутся на нем и без дров. В Реции мест для пленных еще много. В этом случае, чем больше переправится царской пехоты на плацдарм, тем лучше для нас. Быстрее кончится у них продовольствие.
— Пока толковый бред несешь, лейтенант, — одобрил мой полет фантазии командарм.
— А как бы ты брал Щеттинпорт?
И тут я вспомнил нашего учителя по истории в школе, который нам втолковывал на уроке, превратившемся в диспут, почему Франции, которая имела сильнейшую армию в Европе, не стало в 1940 году за считанные дни. И почему в 1941–м Гитлер смог нанести сильнейший нокдаун Сталину.
Ларчик открывался просто. Вермахт изматывал противников, которые были сильнее него еще до нападения. Французские историки насчитали, что за весну сорокового всю армию приводили в боевую готовность к отражению немцев сорок раз. А нападения все не было. На сорок первый раз французы расслабились, посчитали предупреждения разведки очередной пустышкой и получили по полной.
Также было и с СССР. Ждали нападения с мая 1941 года. Оттого и призывали всех 'Не поддаваться на провокации', чтобы не вызвать 'казус белли'. А 22 июня, когда разбудили генерала армии Павлова и сообщили, что немцы напали, он просто послал адъютантов по матушке и, заявив 'Они у вас каждую неделю нападают', продолжил спать.
Психология… Главное застать врага со спущенными штанами и бить его пока он их не одел.
И вторая слагаемая победы, которую я предложил — аналог советских инженерно — саперных штурмовых бригад. Бронегрызов. Самого крутого спецназа Великой Отечественной войны.
— Это ты круто замахнул… бригады… — пожевал усами Аршфорт. — Где столько саперов набрать? И пулеметов? Тут простых штурмовиков всего несколько рот на армию.
— Вот эти‑то штурмовые роты с боевым опытом и есть у вас уже готовое ядро будущего саперно — штурмового батальона, ваше превосходительство. Слейте ее с саперной ротой. Перемешайте. Обеспечьте ручными гранатами от пуза. Взрывчаткой. Добавьте ручных пулеметов минимум по одному на отделение. Хоть у кавалерии их отнимите, все равно ей в уличных боях не участвовать. Вот вам и готов особый батальон специального назначения. Отдельный батальон сформировать в ваших собственных силах не спрашивая ни у кого разрешения. Должность ваша позволяет. Если вспомните, как создавались штурмовые роты летом, которых до того ни у кого не было, то обучили простых бойцов бою в окопах всего за месяц на полигоне у Многана. Прорывать требуется не всю линию обороны, а только ключевые точки, но которые сразу дают выход в тыл обороняющимся. Обязательно сразу в нескольких местах. А там растеклись штурмовики по городу малыми группами, занимая ключевые точки. Пехота линейная вслед за саперами — штурмовиками завершит окружение укреплений. Я, ваше превосходительство, из своего личного боевого опыта вынес одну основополагающую мысль 'удивил — победил'.
— Город так с землей сравняем, а там наши жители. Родной крови, — заявил Молас.
— Есть и на этот счет мысль, экселенц, — ответил я. — Перед каждым таким ложным штурмом забрасывать город листовками с дирижабля, разъясняя жителями, что даем им свободный коридор для выхода из города из гуманных соображений. Потому как островитяне и царцы выбрали их живым щитом в своей обороне. И каждый раз в печати обвинять вражеское командование, что оно специально не выпускает мирных обывателей из города только по собственной нечеловеческой жестокости. И так несколько раз. Придется правда взять на себя кормежку и временное обустройство беженцев, пока город не будет наш. Но кто сказал, что будет легко? Но пропагандой также надо озаботиться заранее. Пусть враг оправдывается перед мировым общественным мнением от чудовищных обвинений в преступлениях против человечности. Давно подмечено, что оправдываются виноватые.
Аршфорт сидел, уперев руки в колени и, поджав губы, смотрел на меня в упор. Потом сказал.
— Если бы я сам не знал, как ты воюешь, то действительно принял бы все, что ты тут наговорил за бред, настолько это все расходится с нашими боевыми уставами.
— Уставы устарели, ваше превосходительство, сразу по выходу из типографии. Их писали для прошедшей войны по ее опыту. Разве вы сами этой осенью всегда воевали по уставу?
— Уел, — помотал головой командарм. — Уел. Саем, доставай, что там есть у тебя выпить. А то голова идет кругом.
Пока Молас лазил к себе в сейф за бутылкой сливянки, я успел добавить.
— И не скрывайте приготовлений к штурму от врага, ваше превосходительство. Все равно он знает, что вы к нему готовитесь. Наоборот подготовка должна быть демонстративной. Как и артподготовка, после которой ничего не происходит.
— Так они же в своих газетах раструбят, что отбили настоящий штурм, распушил усы Аршфорт. — Победу будут праздновать.
— И пусть потешаться немного, даже пусть ордена получат от своего короля… Главное, что в итоге, — помолчал я немного и добавил. — И каждый день бомбить с воздуха порт, чтобы пароходу пристать некуда было, чтобы подкрепления они на шлюпках высаживали под бомбами, чтобы снаряды на плотах выгружали. Когда победим, то после войны все отстроим лучше, чем было.
Тут Молас разлил по трети стакана. Подвинул два к нам и взял свой. Сказал как тост.
— Дорогая получается война нынче.
— И с каждым годом будет обходиться все дороже, — поддержал его я.
— Похоже… — взял свой стакан командарм. — В моей молодости все было намного проще. За что пьем?
— За победу, — поднял я свой стакан. — За нашу победу.
4
Выйдя из штаба, я понял, что очень хочу есть. Я сегодня не завтракал и вместо обеда принял два раза по трети стакана сливянки. В хорошей компании, но… обеда это не заменит. В штабной столовой обеденное время закончилось, как и в столовых больших казарм. Оставалось только свистнуть ближайшего извозчика и поехать в ресторан.
По дороге я все размышлял над своим поведением. Мне что, больше всех надо? Все равно они все сделают по своему, а не потому как я насоветую, но вот зуд в лапочках проклятый покою не дает. Я ведь точно человек не от мира сего, — усмехнулся с горчинкой.
Как там сейчас мои на хуторе под Воротынском? Небось, оплакала вся родня бедного Савву, да и по суду признали погибшим. Или еще срок не вышел? Вроде, как помнится мне, такого три года ждут. Как исполнения обещания.
Интерьер ресторана за то время пока я в него не заходил, не претерпел никаких изменений. Все та же вульгарная роскошь, хорошая кухня и вышколенные официанты, как будто бы войны и не было. Халдеи поголовно мужчины, несмотря на постоянный призыв в армию. В других местах что попроще, давно уже перешли на женский персонал подавальщиц.
Зал, несмотря на дневное время, был полон. И я уже подумал, что обедать мне придется в местах попроще. К примеру, на вокзале, как ко мне подбежал метрдотель с извечным и неистребимым для такой категории людей 'чего изволите?'
Мой иконостас на груди и заискивающие поклоны метрдотеля привлекли ко мне повышенное внимание жрущей публики. На мне форма воздушного флота, а утренние газеты вышли с сообщением о сбитом царском дирижабле. О катастрофе 'Черного дракона' пока умалчивалось.
Подскочил разбитной халдей и с поклоном попросил меня пройти к столику, за которым меня ожидает 'его превосходительство'.
Метр облегченно приказал ему меня препроводить. Снялся с него шеи тяжкий груз найти мне едальное место.
У окна под большим фикусом один за столиком сидел генерал и удетский граф Бьеркфорт и приветливо мне махал рукой, приглашая. Отказываться не буду. Этот человек мне симпатизирует, хотя бы на словах. Да и привычка уже образовалась у меня с ним трапезничать. Ухмыльнулся я и пошел вслед за официантом к фикусу. — Дорогой барон, позвольте вам предложить разделить со мной позднюю трапезу, — приветливо произнес генерал, встав и протягивая мне руку для пожатия.
— С удовольствием, ваше превосходительство.
— Бросьте эти церемонии, мой юный друг, все равно мы с вами в одном ранге.
— Уже нет, ваше сиятельство, — ответил я, пожимая его ладонь, — Сегодня на аудиенции у его величества я подал прошение об отставке с поста королевского комиссара и оно было милостиво принято им с высочайшей благодарностью за мои труды на этом поприще.
Одновременно мы сели за стол.
— Вы позволите мне узнать причину такого поступка?
— Охотно, ваше сиятельство, Здоровье. Медицинская комиссия гарнизона Будвица признала меня негодным к военной службе в строю и предписала минимум полугодовое лечение от нервической лихорадки. Император также вывел меня за штат военно — воздушных сил.
— Как это печально, — проговорил генерал с сочувствием. — Глядя на ваши награды, я вижу перед собой одного из самых эффективных офицеров нашей армии. В свое время я был приятно удивлен, что вы, мой друг, совмещали трудные обязанности чрезвычайного комиссара с командованием броневым отрядом. А особенно тем, что у вас хватало сил и на то и на другое, чтобы быть успешным.
— Три ранения и две контузии сказываются даже на таком крепком организме как мой, — ответил я, чуть ли не краснея за эту свою политическую 'вторую контузию'. Врать этому прямому и честному служаке было невыносимо.
Спас меня официант, когда вручил мне меню и стал расставлять для меня приборы.
Я прикрылся от генерала большой кожаной папкой, в которой находился написанный красивым почерком лист с перечнем блюд и их ценами. Несколько раз глубоко вздохнул и пришел в себя.
— Выбирайте спокойно, — посоветовал генерал. — Успеем еще поговорить.
Я быстро сделал заказ из самых простых блюд, выбрав уху из свежевыловленной речной рыбы, каши типа гречневой с горячими гусиными шкварками, пару мясных закусок, коньяк и черный кофе с лимоном. Судя по ценнику, кофе существенно подорожал по сравнению с осенью. Хотя в этом заведении и самые простые блюда были недешевы даже до войны. Не был бы я в парадной форме нашел бы заведение подешевле. Моя крестьянская натура всегда бунтует против необоснованных трат.
— Не подскажете мне, ваше превосходительство, отчего вдруг так сильно подорожал кофе? — спросил я, чтобы дать затравку разговору, который уведет нас от скользкой темы моих 'болезней'.
— Сезон штормов в Мидетеррании, — отозвался он. — Но если вы хотите знать мое мнение, то основываясь на опыте прошлой войны, я предположу, что в наступившем году все иноземные товары обязательно подорожают. Даже несмотря на то, что мы вышли к южным морям, дороги через горы осталась одни и те же. Пропускная способность их ограничена. Имперская столица еще может позволить себе гонять дирижабли за дефицитом, а остальным достанется ровно столько, сколько смогут перевезти по имеющимся торговым путям. И ни граммом больше. А они всегда были второстепенными в нашей внешней торговле. При таком положении дел дешевые товары вытесняются дорогими, а те в свою очередь еще сильнее дорожают. Закон войны.
— Но ведь в этом году запустят горную железную дорогу через Отогузию, ваше сиятельство. Я знаком с Вахрумкой. Этот человек всегда доводит свои предприятия до конца. Особенно при такой поддержке строительства со стороны имперского и отогузского правительств.
— Все равно на всех не хватит, дорогой барон, — отмахнулся генерал. — Мы потеряли северные морские ворота империи из‑за блокады флота островитян. Нет поставок из Западной республики — там фронт. Нет поставок из Восточного царства. Если бы не отвоевали рецкие егеря Риест, то мы бы еще не голодали, но изысков были бы лишены совсем. Немного вина?
— Красного, — согласился я, — видя, что генералом заказано было именно такое.
— Рецкое, — отметил генерал, наливая мне вино в фужер. — Прекрасная лоза. У вас есть поместье? Впрочем это риторический вопрос. Барон без поместья нонсенс.
Вино было восхитительным в меру терпким с легкой кислинкой и неуловимым фруктовым послевкусием.
— Прекрасный выбор, — похвалил я генеральский вкус. — В моем имении вино получается кислее.
— Если верить местной обслуге, то это вино из виноградников вашего маркграфа. Кстати вы слышали новость о своей родине?
— Никак нет, ваше сиятельство. С утра я во Дворце, потом в штабе… так что даже сегодняшних газет еще не читал.
— Так вот, мой дорогой барон… — генерал с азартом человека сообщающего всем известную новость профану. — Император издал эдикт об объединении северной и южной Реции с городом Риестом в единое герцогство Реция. С сегодняшнего дня Ремидий герцог рецкий. И еще Отоний признал старшего внука Ремидия его наследником и рецким маркграфом. Младший его внук стал графом Риестфортом.
Ага… — подумал я, — маркграф, то есть уже герцог, добрался‑таки до детей Альты, пока меня не было дома. Ну что ж, мне же так лучше. Нет у меня никаких желаний лезть на трон электора. Мне б чего‑нибудь попроще… повульгарней. Без того чтобы одновременно думать одно, говорить другое, делать третье, а планировать четвертое… И каждую минуту сторожиться от незримых врагов. Делать не то что душа желает, а то к чему обстоятельства вынуждают.
— Это приятная для меня новость, ваше сиятельство. Мы все очень переживали смерть молодого графа. И то, что Ремидий остался без наследника. По этому поводу даже назначили слушания в палате баронов нашего сейма. Многие считали что без большой драки не обойдется. Есть же побочные линии и не одна. Но в любом случае я благодарю вас за добрую для меня весть. Как объясняют неожиданное появление наследников?
А сам подумал, что надо обязательно сегодня отбить сюзерену поздравительную телеграмму, я все же его камер — юнкер. Иначе получиться как‑то невежливо.
— Я помню что вы — горцы, особо переживаете гибель своих вождей, — сказал генерал с намеком на кровавую тризну. — И таки себе представляю ваши междоусобицы. А наследники — бастарды молодого графа. Но император признал, что в данном случае обычай и кровь важнее закона, что бастарды не наследуют имущества отца. Хотя тут есть казус… Наследуют они деду. И не имущество, а государство.
— Вы здесь сегодня по делам службы? — поменял я тему разговора, чтобы не вдаваться в рецкие реалии, о которых не так уж много чего я знал.
Генерал все понял и легко подхватил мою игру.
— Запомните, дорогой барон, — ответил он мне несколько наставительным тоном, однако, не пряча доброй улыбки, — что чем выше вы будете подниматься по карьерной лестнице, тем все больше ваша служба будет напоминать канцелярскую. И с этим ничего не поделать. Сбивание двух бригад в одну дивизию не такой уж простой труд, хотя и похожий на сколачивание бригады из двух полков. Однако инстанции выше. Бумаг больше… Иной раз доходишь до такой злости, что хочется все эти бумаги взять и кинуть в камин. Но нельзя…
— А хочется выхватить саблю наголо и рубить врагов в песи, — вернул я ему улыбку.
— И не говорите, мой дорогой друг, вы же такой же, как и я… находите упоение в бою. Вас никто не заставлял летать на дирижабле в этот дикий холод и сбивать царские дирижабли. Жажда боя утолима только боем, а меня заставляют патрулировать берег реки. По пятьдесят километров на полк. По двадцать пять километров на эскадрон, если учитывать смену подразделений. Скукотища. Даже когда мои кирасиры поймали царских пластунов, то я в это время сидел у печки на первом разъезде за полста верст. Разве ж это война! Я становлюсь бухгалтером, а не кавалеристом.