Тут не выдержал кормчий:
— У тебя, брюхатый, борода в мозги вросла! Чего на мальчишку сваливаешь?
— Не ори, Сова, — разозлился Скелет. И с видом знатока принялся разъяснять. — Дело-то серьезное, говорю. В храмах кто жребий тянет? Отроки. А Даль кто? Отрок он. Дитя невинное. Жрецы вон говорят, что если какая молитва и доходит до богов, то впервоочередь молитва невинного дитя.
— И чего это ты с нами палубу топтал? — с издевкой спросил кормчий. — Тебе бы в пророки пойти. Где ж это Даль — дитя невинное? А кто фризруга на нож напорол? Память отшибло? А сколь народу его болтов из самострела отведало? Думай, что городишь…
Скелет скривился пренебрежительно:
— Сова, ты и есть сова, и мозги твои птичьи. Посчитай сначала свои грехи, а потом мальца. Так-то и получается, что по сравнению с тобой он — дитя невинное. Может, и не без греха он, но почище нас всех будет. Лучше не лезь, кормчий, коли разумом до такой простой вещи дойти не можешь.
Ватага со Скелетом согласилась, кормчий возразить не мог — получается, прав Скелет. Ожерелье смотрел пустыми глазами на мешок с гадальными костями и слова не молвил. Выходит, ночью лунной на островке далеком свет на мне клином сошелся.
Скелет сунул мне гадальные кости. Вдруг рядом со мной оказался палубный и потянул мешочек из моих рук.
— Нельзя ему тащить, — сказал он. — Он маг.
Скелет отобрал у палубного кости и оттеснил его в сторону.
— Может, и маг. Только сопливый еще, — отрезал он. — Не баламуть, палубный. Маги, они богами обласканы: от них свой дар получают.
На мою ладонь вновь легла плотная дерюжка. Ладонь щекотали ворсинки ткани, а Скелет поучал меня:
— Ты тряси мешок, пока в башке мыслишка не образуется — все, хватит трясти. А потом руку вовнутрь сунешь и тащи первую, в которую пальцы ткнутся. И Морскому Старцу молись…
Он меня наставлял, а я его и не слушал. Я видел четырехугольные кости внутри мешка: где какая лежит. Я ведь никогда в другие кости — игральные — не проигрываю, а если и проигрываю, то понарошку, потому что вижу все сквозь стакан, в котором их при игре встряхивают, а положить кости выигрышным числом вверх — это наука нехитрая. Я об этом никогда и никому не обмолвился: узнай кто, так со мной в кости играть перестанут, кому ж охота с деньгами за дешево расставаться. Меня и так везунком считают.
Я стал перетряхивать гадальные кости в мешочке. Тряс долго, пока на самом верху не оказалась кость «Маг». Тогда я запустил руку в горловину и, вытащив ее, передал Скелету.
Он впился в нее взглядом и объявил:
— Маг. — И добавил: — Тащи вторую.
Второй я вытащил кость «Удача».
— Тащи последнюю, — сказал Скелет.
Ее я тащил в благоговейной тишине. Третьей была кость «Сокровище».
— Толкуй, Скелет, — приказал Три Ножа.
Скелет надулся и сделал важную рожу. Он с задумчивым видом жевал губами, двигал бровями и закатывал глаза — думал, стало быть. Ватага с уважением следила за его кривляньями, не торопила. Три кости в ряд лежали на Скелетовой пухлой клешне, а он то подносил их к самому носу, то отводил от глаз и все время неразборчиво бормотал себе под нос. Наконец Скелет прекратил бормотание и многозначительно произнес:
— Так, значит… — И сделал паузу.
— Не томи, толстозадый! — погрозил кулаком Три Ножа.
Скелет посмотрел на баллистера, поморгал.
— Редкие кости выпали, — громко объявил он во всеуслышание. — И одна к другой притом. Не иначе как прямой знак судьбы будет! А указывают они вот что: первая, «Маг», говорит — с магом идти надо всяк, вторая, «Удача», прямо к первой ложится и сулит, что за магом не пропадем. Парой они, кости-то, выходят, и, как не крути конец, станется нам без мага светлого одна беда. Третья кость, «Сокровище», замыкает, и ей двойное толкование будет: по первости маг свое сокровище получит, а второе толкование для нас указка — мы тоже сокровище обретем. А какое оно будет, ежели кому не понятно, то это проще репы пареной: заплатят нам светлые маги, сколь ни спросим. Вот что кости говорят, братва.
Я изо всех сил старался сдержать улыбку, губы мои дрожали от напряжения, готовые расплыться в широчайшую из ухмылок, которую когда-либо видел свет. Я ликовал: как по-писаному! Я видел, как на лицах окружившей меня и Скелета ватаги напряжение сменяется расслабленностью — ну все! Решено наконец! — и сквозь растерянность проступает и поднимается на поверхность чувство удовлетворения и готовность следовать за магом на смену желанию свернуть ему шею и страху, что это окажется не по силам. Боги мои, а Зимородок-то прав! Дети неразумные… Слышишь, маг, я выполнил твой наказ, хоть и боялся, что у меня ничего не получится? Слышишь, Зимородок?
— Благодарю тебя, Даль.
— Верно говоришь, Скелет! — выкрикнул Три Ножа. — Братва, пора мага кликать!
У меня на миг опять все поплыло перед глазами. Я уперся рукой в землю, чтобы не упасть, и помотал башкой, отгоняя внезапно нахлынувшее головокружение. Однако частенько стала суша у меня под ногами качаться!
— Э нет, Три Ножа, погоди торопиться!
Палубный все никак не мог уняться. Ватага уже на него посматривала с усмешечкой, но Руду сдаваться, видать, не собирался.
— Слышь, Скелет, а не чересчур ладно кости-то легли? — спросил палубный. — И кому они удачу сулят? Может, темным магам?
Три Ножа разозлился не на шутку. Он хоть и камнем порой кажется, но и камень треснуть может. Три Ножа скривил рот и повернулся к палубному хищным движением, под нижним веком баллистера задергалась кожа. Бритое темя Улиха холодил лунный свет, косицу, заплетенную из длинных волос на нетронутом бритвой затылке, резкий поворот головы забросил на плечо.
С Три Ножа шутить опасно: метнув нож с завязанными глазами, может на лету комару яйца снести на слух, по одному писку. И не шевельнется при этом — если не знаешь, то нипочем не догадаешься, что это он нож метнул. У них на Кифре — островке Архипелага, откуда он родом, — нож вручают сызмальства, считай с колыбели. А ежели кто не может одной рукой зараз три ножа кинуть и в три разные цели попасть, то он там считается за наипоследнейшего, за выродка. Сам Улих так рассказывал. За то и прозвище свое получил.
Но Скелет был доволен вмешательством палубного: нравилось ему быть пророком, он и не скрывал того.
— Ты, палубный, в гадании не разумеешь, — веско сказал Скелет. — Я ж что говорю: знак судьбы! Потому и кости так легли! А темные маги тут ни при чем… Мы на кого кости тянули, спрашивается? На себя и Зимородка. Они, кости, на нас и указывают. А чтоб узнать, как судьба темными магами распорядится желает, на них кости тащить надо. Так вот… Ну, можно и на темных магов погадать…
— Не будем мы на них сейчас гадать, — вмешался Ожерелье. — Может, после…
Но никто особого интереса к судьбе темных магов и не проявлял. Ватага в большинстве своем была состоявшимся гаданием довольна, а кто, как и Руду, сомнение имел, решили припрятать его и не высовываться. Да и устала братва мозгами шевелить: одно дело — лезть на борт взятого на абордаж судна, а там рубиться и в запале рубки даже не заметить, что ты уже не на вражеской палубе с мечом в руке, а шагаешь невесомыми шагами на встречу с пращурами, либо очнуться и увидеть, что рубить уже некого, кроме валяющихся под ногами хрипящих полутрупов; другое — думать, что там с тобою завтра будет, каких таких там темных магов нечистая принесет и что они с тобой учудить могут.
Братва не желала больше гадать, о чем и заявила дружным ворчанием. Скелет ссыпал кости с ладони в мешочек, бережно затянул горловину и со значением повесил мешочек себе на пояс под пупом, чтобы все видели, и пузо выпятил.
— Все. Я за магом пошел, — объявил Три Ножа. — Позову.
— Может, так покличем? — предложил Щербатый.
Три Ножа зевнул:
— Надоело глотку драть. Схожу.
— Ты, Три Ножа, про пятнадцать тысяч колец не забудь, — напутствовал его Скелет, любовно поглаживая мешочек с гадальными костями.
Уж столько мурыжили языками эти пятнадцать тысяч, до мозолей прямо, а все равно братва охнула, заслышав про них снова.
Три Ножа быстрым шагом направился к одиноко сидящему в ожидании нашего решения Зимородку. Ожерелье устало опустился на песок и принялся за прежнее занятие: песок пальцем ковырять. Палубный продолжал стоять, опустив очи долу. К нему подошел кормчий и похлопал его по плечу. Руду дернул плечом, сбросив руку Совы, и потопал, раздвигая ватагу. Ему в спину скалили зубы. Кормчий вернулся, озабоченно качая головой:
— Совсем Руду скис, — сообщил он. — Трясет его. Черный весь. Напугал его Зимородок. Слышь, Даль, может, маг не только с мечом пошутковал, а и самого Руду прихватил чародейством своим?
— Струсил он, Сова, — ответил вместо меня Ожерелье. — Поджилки затряслись. Ты вспомни, они у него еще в Шухе трястись начали.
— Ну… — с сомнением протянул кормчий и спросил: — Ты-то сам? Вон рожа у тебя какая…
— Спать хочу, — буркнул Ожерелье. — Сколько галдит уже?!
— Братва, гляди! Три Ножа с магом сюда идут!
Возглас Скелета отвлек кормчего, который собирался еще что-то сказать. Я тоже повернулся и посмотрел. Зимородок широким шагом отмерял берег, взмахивая посохом. Рядом с ним, по-журавлиному высоко поднимая ноги, вышагивал Три Ножа.
— А вдруг маг отказался такую гору золота платить? — высказал сомнение Римургу.
Скелет вновь не вытерпел возражений своему в одночасье прорезавшемуся пророческому дару:
— И не думай. Увидишь. Еще купаться в золоте будешь.
— Загнешь же ты, Скелет! Купаться! — захохотал Римургу.
Братва настроилась на добродушный лад, посыпались шуточки. Купаться можно было бы и в пяти тысячах, обещанных ранее, а тут вообще — море разливанное. За приближением Зимородка и Три Ножа следили с неослабным вниманием. Но чем ближе они подходили, тем тише становилось: шуточки умолкли, братва притихла. И в этой тишине прозвучали глухой удар железа, с хрустом входящего в мясо, сдавленный хрип и громкий хлопок спущенной тетивы самострела.
И тишина взорвалась криками:
— Эй, палубный! Руду! Смотри!
Ноги подняли меня с места и понесли без моего приказа. Я пробивался сквозь тесно сгрудившуюся ватагу кулаками и пинками, внутри у меня все заледенело от одной страшной мысли. А когда я увидел, то упал на колени.
Руду лежал лицом вниз, раскинув руки. Возле него валялся разряженный самострел, а песок вокруг головы палубного потемнел от крови, и рядом с Руду на коленях стоял Зимородок, который должен был вместе с Улихом только подходить к нам. Зимородок склонился над палубным. А в сторонке Братец держал за руки Петлю, озиравшегося с затравленным видом.
— Я ничего не могу для него сделать, — громко сказал Зимородок и приподнял голову палубного.
С моей стороны лицо Руду покрывала корка из песка, замешанного на крови. Из развороченного виска торчала плоская рукоять короткого гарпуна. Такие гарпуны служат абордажными крючьями, если привязать к рукояти веревку. И метают их: гарпун тяжеленный, весь иззубренный, вопьется — не вытащишь.
— Зачем вы убили его? — спросил маг, поднимаясь с колен. — Я знал, что он хочет убить меня. Но со мной это не так просто сделать.
И тут закричал Петля:
— Не хотел я его убивать! Не хотел! Обернулся случайно, а он уже палец на скобу положил. Я в плечо метил! А он присел — и прямо в висок!
К близнецам протиснулся Ожерелье.
— Отпусти его, Братец, — велел он.
Петля рухнул на песок и обхватил голову руками, бормоча:
— Не хотел я… Не хотел…
— Рассказывай, Петля, — приказал капитан.
Петля продолжал завывать, его пнули. Он поднял лицо, и оно у него перекосилось, потому что за спинами раздался крик Три Ножа:
— Братва! Беда! Маг исчез! Где Ожерелье? Где Руду?
Перед баллистером расступались.
— Смылся маг! В воздухе растворился: раз — и нет его. — Объяснял Улих, пробиваясь в середину. — У меня сердце в пятки ушло… Он осекся, увидев Зимородка и распростертое у ног мага тело. — Руду… — сказал Три Ножа надтреснутым голосом. — Кто?..
Ожерелье заслонил собой Петлю. Три Ножа сразу все понял.
— Уйди, Ожерелье, — тихо произнес он.
— Руду хотел Зимородка убить, — так же тихо сказал капитан.
Улих перевел взгляд на мага.
— Это правда, — кивнул Зимородок. — Но я не хотел, чтобы убили его.
Три Ножа отвернулся от мага.
— Сначала выслушаем Петлю, — сказал Ожерелье. — Он имеет право быть выслушанным. Не нарушай закона, Три Ножа. Если Петля виновен — судить будем за убийство.
— Пусть говорит, — выдавил Три Ножа. — Я подчиняюсь закону.
Ожерелье отступил на шаг в сторону, открыв Петлю. Тот смахнул ладонью испарину со лба, перемазавшись в песке.
— Тюрьмы здесь нет. Решать будем на месте, — объявил капитан. — Говори, Петля.
Петля со всхлипом перевел дух.
— Я не брешу, братва! Не хотел я! И не думал даже! — сбивчиво заторопился он. — Оборачиваюсь, будто в спину толкнули, гляжу — палубный из самострела целит. Кричать без толку, допрыгнуть не успею — всяк выстрелит раньше. Я остановить хотел — в плечо, а он, видать, с колена решил выстрелить, присел. Все спинами стоят, никто не видит. Да только я уже метнул гарпун. Ему в висок и попало. — Петля остановился и вздохнул. — Даль вон фризруга ножом уложил, а тут самострел — я и… — Петля не выдержал, перешел на крик. — Не хотел я! Поверьте! На крови поклянусь! Не хотел!
Он замолчал, шаря обезумевшим взглядом по лицам.
— Кто может подтвердить его слова? — спросил Ожерелье.
Таких не нашлось. Все только головами качали.
— И вправду все на мага смотрели, — сказал Орхан. — А когда обернулись, Руду уже лежал и ногами дрыгал.
Петля готовился к смерти: поджал ноги и спрятал лицо в коленях.
— Я могу подтвердить, — сказал Зимородок.
Братва загудела.
— Тихо! — прикрикнул Ожерелье. — Как ты можешь подтвердить его слова, маг? Тебя не было здесь в это время!
— Я маг, — сказал Зимородок. — Я могу это сделать.
Капитан остановил его взмахом руки.
— Братва, выслушаем мага?
Раздались крики:
— Пусть скажет.
— Говори, Зимородок, тебе разрешили, — сказал Ожерелье.
— Я маг, — повторил Зимородок. — И поэтому мне ведомы мысли этого человека. Он не лжет. Все было так, как он рассказал. От себя добавлю: ваш палубный действительно хотел меня убить. Я не держу на него зла: он не смог бы этого сделать — я бы отвел от себя стрелу. Мне жаль, что он мертв. Если бы гарпун не вонзился ему в голову, я бы залечил его рану.
Мага выслушали, ловя каждое его слово. Ожерелье поднял руку.
— Принимаем ли мы свидетельство мага?
Петля отлепил лицо от колен и опять замер, ожидая.
— Капитан, маг палубного десять раз в бараний рог скрутить мог! Чего уж тут не верить? — крикнул Скелет.
— Все согласны? — Ожерелье четко следовал неписаным правилам судилища.
Ватага ответила ему нестройным:
— Согласны!
— Какой будет приговор?
— Невиновен! — крикнул Кривой Гуил. — Так, стало быть, получается.
За ним закричали остальные. Ожерелье повернулся к Улиху.
— Слышишь, Три Ножа? Невиновен!
Три Ножа застыл истуканом.
— Дерьмово ты кидаешь гарпуны, Петля, — наконец разлепил он губы и внезапно оказался стоящим с вытянутой вбок левой рукой.
Петля отшатнулся и опрокинулся на спину, а все дружно ахнули, глядя в направлении вытянутой руки Три Ножа.
Маг по-прежнему стоял над мертвым телом палубного, но теперь перед его глазами в воздухе висел длинный узкий стилет, дрожа и поблескивая серебром на трехгранном лезвии. Такие стилеты Три Ножа носил на обоих предплечьях, пряча их под рукавами рубахи.
— Я не лгал, Три Ножа, когда говорил, что отвел бы от себя стрелу, — произнес Зимородок.
Стилет медленно поплыл по воздуху прочь от мага. Он проплыл над мертвецом, покачался и упал в песок.
— Я больше не буду проверять тебя, маг. — Три Ножа подошел к стилету, поднял его и спрятал на прежнее место.