1. Человек без имени.
Я бежал по космодрому. Мне вслед стреляли, поэтому я то и дело пригибался и менял траекторию. Я нёсся к странному агрегату на том конце взлётного поля, надеясь спрятаться за него и там успеть, хотя бы в общих чертах, обдумать своё положение.
Положение было хреновое. Это я знал итак. Самое хреновое из всех хреновых. Да и в целом жизнь у меня была хреновая. Тут у всех была хреновая жизнь...
Я вот с детства был непослушным. Поэтому когда мне сказали смотреть в монитор, не отрываясь, чтобы компьютер настроил мой разум, я не послушался, как остальные дети, а весь сеанс упрямо пялился на пыльный пластмассовый край монитора. У педагога, наблюдавшего за нами, разум всю жизнь был настроен, как надо, поэтому он ни о чём не догадался.
Конечно, после этого мне было очень трудно жить в детском учреждении. Когда я не выдерживал и вытворял что-нибудь подозрительное, или же когда другие, более послушные дети, с сознанием долга доносили на меня, меня обычно на пару дней отправляли в камеру, а потом снова пытались настроить мой разум, но я смотрел в пустоту перед собой и не желал поддаваться гипнозу. Взрослые никак не могли понять, что у меня за генетический сбой и почему на меня никак не действует программа, которая действует на всех.
Когда я впервые влюбился, уже, конечно, покинув детское заведение и обучаясь полезному ремеслу, мне не только не ответили взаимностью, но и донесли на меня начальству. Потому что надо не отвлекаться от работы на всякую дурь, а ждать, пока государство сочтёт рациональным назначить мне жену. Тем более, что я генетический урод, и мозг у меня какой-то не такой. Мне сделали выговор, ненадолго посадили в камеру и снова попытались настроить мне мозги. Но я стал выкрикивать пламенные лозунги и даже разбил несколько мониторов. И меня опять посадили в камеру, теперь уже надолго.
В камере я стал думать. И пришёл к выводу, что я абсолютно прав. Сделав же вид, что всё-таки стал добропорядочным зомби, и смог спокойно думать дальше. Я считал, что в нашей жизни надо срочно что-то менять. Потому что это нечестно, что куча людей живёт и умирает, как зомби. Но ведь, подумал я, камеры же для кого-то построили, не для одного же для меня! Значит, я не единичный случай. И не все тут зомби.
Я стал проводить разведку среди своих знакомых, но все они оказывались зомби и доносили на меня, куда надо, что я странные вопросы задаю и отвлекаю их от исполнения долга. Однажды мою голову привязали так, чтобы я не мог отвернуться от монитора, и следили, чтобы я не скашивал и не закрывал глаза. Но это всё равно не помогло, потому что я внимательно смотрел в одну точку на экране и ничего другого не видел. Возможно, у моего мозга действительно есть какие-то особенности, поэтому я не поддавался "настройке", а может, просто столь велико было моё нежелание терять себя. Компьютер оказался бессилен, как ни старался он поработить мой разум бессмысленными мигающими картинками и надписями.
Зато я узнал, что одним из пунктов компьютерной программы была беспрекословная вера печатному слову и непременное заучивание его наизусть: таким образом государство, которое контролировало всю печать, могло просто выпустить книгу с соответствующим содержанием, чтобы ввести поправки в поведение народа. Выйдя из камеры, я тоже написал книгу, высказав в ней всё, что я думал о нашей жизни. Мне удалось подсунуть её в типографию вместо одобренного текста, так как от меня этого никто не ожидал, и мои антиобщественные идеи распространились по всей планете. Послушные и внушаемые, люди выучили напечатанный текст и послушно начали бунтовать. Правительство конфисковало книги и принялось отлавливать людей и отчаянно зомбировать их обратно, в то же время тщетно разыскивая дерзкого анонимного автора.
Вот тут-то я случайно встретил человека, похожего на меня. Точнее, человек сам нашёл меня. Это была девушка, которой, к счастью, ещё не назначили мужа, потому что она была очень талантливым пилотом и была нужнее государству в этом качестве. Она сказала мне, что моя книга гениальна. Она тоже всю жизнь искала человека, который не был бы зомби. Мы вместе грустно смотрели из окна, как жгут мои книги.
Мы тайком строили планы революции или хотя бы побега с планеты, когда ко мне вдруг пришли. И тут мы оба поняли, что меня вычислили и на этот раз не посадят в камеру, а застрелят.
Поэтому-то я и бежал по космодрому. И положение моё было — хреновее некуда. Я нырнул за агрегат и попытался отдышаться. Где же Ю (та самая девушка), ведь она должна мне помочь, единственный шанс - успеть добраться до её космолёта и угнать его, пока меня не убили. А без неё я вряд ли оторву его от земли, меня ведь не слушается даже велосипед...
Я осторожно выглянул и тут же нырнул обратно. Вон он, её кораблик. Далековато от меня, чёрт...
— Последний... экземпляр... твоей книги... спёрла, — задыхаясь, сообщила невесть откуда взявшаяся Ю и показала мне слегка обугленный по краям томик. Значит, она находилась в такой же хреновой ситуации, как и я.
— Если ты пообещаешь слушаться команд, не учить меня вести космолёт, и, главное, не втрескаться в меня по дороге, то мы вместе попытаемся улететь отсюда! — прокричала она сквозь стрёкот выстрелов.
— Обещаю! — крикнул я, пригибаясь от полетевших мне в голову гаек: в кузове агрегата взорвалась граната, немного не дотянувшая до нас.
— Тогда добро пожаловать в команду! — крикнула она и мы, сдирая локти, вместе поползли к её космолёту. Я держал в зубах последний экземпляр своей книги, а над головами у нас жужжали пули. Положение медленно улучшалось.
Я не могу точно сказать, сколько месяцев мы блуждали в открытом космосе в поисках планеты, где смогли бы высадиться и хоть как-нибудь устроиться. Каждый раз, как только в поле зрения оказывалась какая-нибудь обитаемая звёздная система — а в каждой системе пригодных для жизни планет одна-две, не больше, к тому же, как правило, очень маленьких и пригодных лишь частично — повторялся один и тот же сценарий. Сначала я бегал за спиной у пилота, вместо того, чтобы сесть и пристегнуться по человечески, старался не ругаться и не паниковать, грыз ногти и всё ронял, а она твёрдой рукой вела корабль к цели. Потом Ю рявкала на меня, чтобы я сел,пристегнулся и прекратил уже маячить и топотать, мы входили в чужую атмосферу и начинались перегрузки и тряска.
Затем, уже на полпути к планете, наш космолёт резко останавливался и разворачивался, потому что либо по радио угрожающим голосом предупреждали, что посадка на планете запрещена и нас взорвут к чёртовой матери, если мы немедленно не уберёмся, либо раздавался чей-нибудь жалобный сигнал SOS. В последнем случае мы обычно подбирали каких-нибудь истерзанных бедолаг на раздолбанной посудине, еле успевших удрать со своей планеты, на которой обстановка ни к чёрту и лететь туда не надо.
Это уже становилось забавно и практически вошло в традицию. Экипаж наш к моменту описываемых событий разросся до 12 человек. Но ещё задолго до этого мы потеряли один из двигателей в результате того, что сунулись слишком близко к одной маленькой, но очень агрессивно настроенной планетке, с коей по нам, не разбираясь, открыли огонь на поражение. Надо сказать, нам очень сильно повезло с пилотом. Ю оказалась ещё более крутым летуном, чем я предполагал, и в каком-то диком многоступенчатом пике исхитрилась из сотни летящих в нас ракет поймать всего одну, да ещё потом благополучно покинуть атмосферу планеты.
В общем, большое везение, что перед судьбоносной встречей, которую я собираюсь описать, я уже успел привыкнуть и к перегрузкам, и к опасностям, и предстал перед капитаном Темперой во вполне достойном виде.
В тот обычный день ничто ничего не предвещало. Мы уныло дрейфовали, пребывая в раздумьях о том, где же взять горючее и кислород, когда то и другое в скором времени неминуемо закончится. Но появился гигантский бронированный патрульный корабль, ослепил нас ярким белым прожектором и объявил стальным женским голосом, что мы, если хотим жить, должны состыковаться с ним и последовать на борт для разговора. Мы бы итак могли им сказать, кто мы такие и почему ошиваемся в окрестностях их планеты, но они, видимо, хотели знать что-то ещё.
Наш пилот прикинула, что их боевой космолёт, пожалуй, одним выстрелом превратит наше корытце в бесформенную кучу искорёженного железа, и сочла за лучшее отрапортовать, что мы идём на стыковку. Я на всякий случай сразу сел в кресло и пристегнулся, ибо был научен горьким опытом. Как выяснилось, мог и не пристёгиваться, но зато выглядел как бы при деле, а не просто каким-то ротозеем, шатающимся по кабине.
Наконец, стыковка была завершена и двигатели заглушены. Вот тогда, стуча военными ботинками на магнитах и внушая трепет идеальной выправкой и пронизывающим стальным взглядом, появилась — я сказал бы "ворвалась", если бы не спокойная уверенность её быстрого шага — стройная, как струна, и твёрдая, как железо, немного похожая на сокола или ястреба, капитан Темпера. Простите за пафос, но я почти поэт и ничего не могу с этим поделать... Я влюбился в эту амазонку с первого взгляда, как полный идиот, и был абсолютно уверен, что непростительно глупо даже мечтать о взаимности. Подчинить себе такую силу и волю — чрезвычайно заманчиво, но совершенно невозможно.
Окинув нас пронзительным взглядом своих деланно холодных, но диковатых глаз, она заправила за ухо выбившуюся из низкого тугого пучка прядь волос цвета красного дерева, расстегнула бронированную куртку и опустилась в свободное кресло. Слегка ссутулившись и оперевшись локтями о колени, она стала ещё больше напоминать большую охотничью птицу. Особенно когда слегка приподняла крылья немного хищного, но изящного и тонкого носа, прикуривая сигарету от зелёного пламени тяжёлой кованой зажигалки. Она выдыхала дым, и он тут же ровно закрученной спиралью уползал в вихревой воздухоочиститель. Я невольно любовался её точёными сильными руками, длинными пальцами, выверенным движением стряхивавшими с сигареты пепел. Ю тоже зачарованно следила за каждым её движением, и Темпера чуть заметно усмехнулась, заметив наши остолбеневшие лица.
Казалось, что молчание тянется вечно. Капитан чего-то ждала. Наконец, тяжело ступая магнитными ботинками и неся на плече лучемёт (это я узнал позже, такого оружия мы ещё не видели), в кабину вошла второй пилот. Она была несколько более женственна, чем капитан, но в то же время не отличалась её грацией, к тому же немного смутилась от того, что мы на неё уставились. Её простые глаза обежали нас и в недоумении остановились на мне, всё ещё пристёгнутом к креслу второго пилота.
— Пустить мужчину на боевой корабль?! — воскликнула она и вопросительно взглянула на свою напарницу. Мы с Ю переглянулись — нас несколько озадачили её вопрос и шокированный вид. У нас на планете тоже считалось, что женщины летают аккуратнее, разумнее тратят снаряды и обходятся меньшим количеством жертв, но до такой дискриминации дело как-то не доходило. Хотя готов признать, что в отношении меня это было справедливо — я хожу-то не очень хорошо, путаюсь в собственных ногах. Какое там летать... Капитан одним движением глаз попросила вошедшую сесть и замолчать. Напарница неуклюже опустилась на краешек приборной доски.
— Я — капитан Темпера, — проговорила красноволосая, и мы поняли, что стальной голос патрульного корабля принадлежал именно ей, — это моя напарница Охра, второй пилот боевого корабля "Октопус-33". Вы нарушили границу территории, условно отнесённой к системе нашей звезды, Гамма-94, и наш долг допросить вас. А после препроводить для дальнейшего расследования в наш космопорт или же отпустить, — она ухмыльнулась, заметив, как мы с облегчением выдохнули. — Наша система сообщила, что ваш корабль украден и находится в розыске на некой крошечной планете, название которой я сегодня услышала впервые, — она выпустила три колечка дыма и наблюдала, как они скручиваются и просачиваются через решётку воздухоочистителя, разбиваясь об неё на части.
Мы переглянулись, не зная, нужно ли уже говорить или надо дождаться прямого вопроса. Наконец, я рискнул заговорить.
— Это у нас не корабль краденый, а мы сами на нём сбежали...
— Имя, — спокойно проговорила капитан, — твоё, — добавила она на всякий случай, выдохнув дым.
— Т-Z-11-Y-02, — сказал я с вызовом, но всё равно покраснел. — Можно просто Ти…
Точёная бровь капитана едва заметно дёрнулась.
— А ты человек или трактор? — вдруг спросила она, неожиданно тепло и весело.
Ю захохотала и подмигнула мне, второй пилот "Октопуса" тоже неуверенно улыбнулась, но, казалось, не могла оправиться от шока, услышав, что я умею разговаривать. Темпера перевела вопросительный взгляд на Ю.
— U-M-33-X-08, пилот этого корабля. На нашей планете действует компьютерная программа, влияющая на человеческий мозг. Все жители подвергаются её воздействию в раннем детстве, чтобы в будущем не составлять помех слаженной работе государственного аппарата. Мы не поддались гипнозу, и поэтому вынуждены были сбежать, — она пихнула меня ногой.
— Дело в том, что я написал книгу, которая наделала много беспорядков, а меня вычислили, и мы, чудом спася последний уцелевший экземпляр книги, под градом пулемётных очередей были вынуждены покинуть планету, — при словах о книге у второго пилота Охры со щелчком отпала челюсть. Я решил не обращать на это внимания, так как капитан слушала меня с самым невозмутимым видом.
— Могу я взглянуть на ваше произведение? — спросила Темпера, доставая следующую сигарету.