Я влетела в рубку. Моя напарница, Охра, была уже там.
— А я уже хотела лететь без тебя, — улыбнулась она.
— Да куда ты без меня улетишь, — фыркнула я, — через щит не пройдёшь.
Такое необычное небо у нас из-за энергетического щита, который тут же уничтожает любой объект, появившийся в его поле, если может предсказать траекторию его движения. Преодолеть щит можно только как следует его запутав: если совершить ловкий манёвр, вроде какой-нибудь фигуры высшего пилотажа, щит не успевает сообразить, в какой точке начинать уничтожение. К счастью, щит не обладает способностью к обучению, так что манёвр можно совершать один и тот же. У каждого капитана, как правило, есть свой, любимый. Я, например, обожаю "возвратный штопор". Кви любит делать "тройную спираль" и "лодочку". Корабль, летящий хоть со скоростью света, но по прямой, будет лёгкой добычей для щита. Разумеется, предполагаемый внешний враг не может знать про эту оболочку, и влетит в неё без затей, так что не проживёт и пары метров.
Я заняла своё кресло, и Охра без лишних слов втянула в корабль все шланги и кабели от блока питания, так что он превратился из осьминога во вполне благопристойный диск, задраила люки и отключила магнитное поле. «Октопус» с привычным громом и скрежетом знакомо дёрнулся вниз и отсоединился от причала, к которому был примагничен верхней частью. Я взяла штурвал, и мы медленно поплыли к взлётному полю.
Мы с Охрой - хорошие друзья и сработанная командя, но я, признаюсь, то и дело ощущаю некоторую неловкость из-за того, что не могу ответить на её чувства. Она влюблена в меня давно и по уши, а я вижу в ней хорошего друга, красивого и умного человека — но и только. Наверное, моё сердце слишком ожесточилось в сражениях, чтобы быть способным на любовь.
Я включила рацию.
— Борт "Октопус-33" покидает атмосферу. Приём.
— Даю разрешение на взлёт, — послышался из динамика гундосый голос, при звуке которого Охра, как всегда, начала беззвучно ржать.
— Вхожу в штопор, — объявила я, и привычным движением переключила нужные рычаги. Я твёрдой рукой повернула штурвал, и нас привычно закружило. Всё обещало быть так же, как и всегда...
***
Я взошла на борт этого маленького судёнышка, вдохновлённая перспективой наконец-то узнать хоть что-то о жизни на других планетах, и со смутным предчувствием, что за эти несколько часов моя собственная жизнь безвозвратно изменится.
Ребят было двое, и они уставились на меня чуть ли не с благоговейным трепетом. Всё бы ничего, но один из них оказался мужчиной! Я надеюсь, меня не зря обучали выдержке, и никто из них не заметил моего шока. Для начала я поправила волосы и расстегнула куртку. Потом решила, что надо бы ещё и закурить. Пока курила в ожидании замешкавшейся Охры, я незаметно изучала мужчину.
Он совсем не походил на животное. И умственно неполноценным тоже не выглядел. Он был, конечно, небрит, но это к нему даже шло. Мягкие светло-русые волосы выбились из пучка и лёгкими волнами обрамляли лицо. Из-под прямых, в линию, бровей смотрели ясные, живые тёмно-серые глаза — смотрели заинтересованно и даже слегка восхищённо. Взгляд, вне всякого сомнения, был очень умный. Ноги у него были весьма стройные и длинные, и он закинул одну на другую так, что вся его поза выражала некий слегка кокетливый вызов. Его руки — точёные и сильные, широкие и с длинными пальцами, вполне подходили как для музыканта, так и для воина. Было в нём что-то такое нежное и ранимое, что сразу вызвало во мне горячую симпатию.
Я хотела узнать о жизни 12 человек, а вместо этого передо мной развернулись судьбы сотен и тысяч людей, которых необходимо было спасать. Нужно было исправить каждую вопиющую несправедливость, какую ещё можно было исправить, и сделать это нужно было срочно. С ужасом слушая и обдумывая истории моих новых друзей, пытаясь уложить в голове поток информации, противоречащей всему, чему я всё это время обязана была верить, сравнивая его со своими собственными рассуждениями и начиная уже строить планы предстоящей освободительной миссии, ведя безмолвный спор с растерянной Охрой, я всё же какой-то частью мозга отмечала, как на лице Ти отражается каждая его мысль, каждое переживание, как у него даже однажды брызнули слёзы из глаз...
Я смотрела, как воодушевлённая команда перелезает в мой "Октопус", а в голове у меня уже роились сотни манёвров, стратегий и тактик, которые требовали срочного занесения в компьютер для дальнейшей обработки. Как освободить столько планет, имея лишь один боевой корабль? Главное, справиться с одной, небольшой, а там найдутся союзники, корабли и оружие. Я уже припомнила одну когда-то замеченную мной условно пригодную для обитания планетку, куда можно на время эвакуировать всех, кто лишился дома.
— Капитан! Вы можете меня застрелить, но я люблю вас! — пылкий возглас отвлёк меня от конструктивных размышлений, и красавчик, названный в честь некого технического устройства, схватил меня за руку.
— Зачем же застрелить? — спокойно спросила я, ничем не выдав охватившего меня трепета. Мы впервые стояли рядом — у меня была идеальная выправка, он же сутулился, и мы казались одного роста.
— За неблагочестивые мысли о вас... Вы не представляете, как мне хочется вас обнять.
— Обнять — это можно. Но всё дальнейшее — только если мы биологически несовместимы. Учтите, что вы говорите с капитаном, который намерен оставаться им и впредь, — бедный парень. Называется, побеседуй с танком.
— Ваша прямота восхитительна не в меньшей мере, чем ваша выдержка, — парень вконец растерялся и мог в любую секунду заговорить стихами, — вы знаете, на многих планетах было изобретено множество разных способов... Но я не об этом вообще, я пока о духовном...
— Мы это обсудим. Я, видите ли, пока не встречала мужчин, способных на что-то духовное. Но сейчас, согласитесь, гораздо важнее предстоящая миссия.
— О, да, вы абсолютно правы. Я рад, что между нами не осталось недосказанностей.
Судя по его глазам, мы отлично понимали друг друга. Он крепко обнял меня, сжал мою руку и вышел. Я вдруг вспомнила "посвящение". Как я перелезла через забор, как положено, имея с собой из оружия только нож... Ничего общего. Разлившееся по венам тепло делало мрачные мысли об услышанном и тревожные перспективы гораздо более сносными.
Занимая кресло капитана в маленьком чужом космолёте, я боялась, что Охра начнёт отговаривать меня от моей затеи. Но этого не случилось. Я слишком поздно заметила в её глазах слёзы.
— Тебе бы поучиться у нашей курицы, — сказала она зло, — а то вряд ли он тащится от кремня в голосе.
— Второй пилот, готовьтесь к взлёту, — приказала я спокойно. Но её слова больно царапнули меня.
***
— Вы же не рассчитываете всерьёз, что я выпущу на свободу это дикое озабоченное стадо? Думаю, вы в состоянии представить, что здесь в таком случае будет, — Шпрота прямо-таки налюбоваться не могла собственной речью и превосходством.
— Разумеется, не рассчитываю. Я говорю о будущих поколениях. Они — люди, их нельзя выращивать, как скот!
— Вы ведь презираете тех, кто работает в курятнике? Хотите, чтобы всех заперли там?
— Да с какой же стати?!
— Вы просто не знаете, что такое мужчина, милочка. Это неизбежный исход, поверьте, — она так снисходительно улыбалась, как будто говорила со школьницей.
— По-вашему, всё в мире людей вертится вокруг размножения?! Просто изначально не создавайте искусственно разницу между людьми. Человек есть человек! Какое кому, к чёрту, дело, какого он пола?! — я не теряла самообладания, но мой голос звенел от гнева.
— О, это юношеское стремление спасти и просветить всех, победить несправедливость и сделать из мира рай! Сколько талантливых людей сломало об это зубы! — она фальшиво покачала головой и прямо-таки раздулась от самолюбования, — Чтобы одним людям было хорошо, другим обязательно должно быть плохо. Запомните это, милочка, это закон бытия. Я думала, вы достаточно умны, чтобы это понимать. Вы, милочка, всегда представляли собой угрозу для нашего общества. И я имею в виду не ваши пьяные дебоши. Вы никогда не воспринимали начальство всерьёз и исполняли приказы недобросовестно и с надменным видом. Вы всегда имели обо всём собственное мнение! У вас всегда были какие-то свои цели, неведомые мне. Ваш разум — бомба замедленного действия. После вашего идиотского ребяческого "обряда посвящения" только вы одна, валяясь в бреду, говорили что-то об "их человеческих глазах". Вы поверили, что я запретила вам писать стихи потому, что они мешали обучаться стратегии? Да нет же. Вы просто уже тогда писали такие вещи, которые с вашим ростом могли перерасти в серьёзную проблему! А теперь, на вашем месте я бы навсегда покинула станцию. Потому что если я узнаю, что в обществе поднялось хоть какое-то волнение, что просочился хоть какой-то слух — вас в ту же секунду расстреляют.
Я сохраняла каменное спокойствие, но мне безумно хотелось прямо сейчас придушить её. Она, вероятно, об этом догадывалась, потому что самодовольно ухмылялась и поигрывала пальцами над кнопкой вызова охраны.
Шарахнув дверью так, что с неё слетела табличка с титулом, я пронеслась по запутанным коридорам и в ярости вылетела на взлётное поле для маленьких кораблей — здесь была прореха в поверхности щита, и надо мной висело бледно-голубое небо. Эта шпрота ещё не знает, что я украла боевой корабль. Думает, я на какой-нибудь мелочи улечу. Ха-ха.
Ко мне с бледным и дрожащим лицом направлялась Охра. Я вдруг поняла, что летела сюда вовсе не чтобы поговорить со Шпротой - я прекрасно знала, что разговорами тут не поможешь. Мне просто надо было отвезти напарницу домой. Куда бы я ни полетела, она останется здесь. С её стороны было бы глупо лететь сражаться за то, во что она не верит, и предавать привычный мир ради одной только любви... Даже ради любви. Да она ведь и сама понимает, что ей теперь не место рядом со мной.
— Что она сказала? — спросила Охра хрипло.
— Что если я не улечу, меня расстреляют.
— Я не хочу сражаться против тебя! — закричала она вдруг, кинулась мне на шею и зарыдала. Только сейчас до меня дошло, что человек, который любил меня все эти годы, мой бессменный боевой товарищ может по возвращении встретить меня на поле боя, как враг... Повинуясь безотчётному порыву, я поцеловала её на прощание, и повернулась, чтобы уйти. У неё подогнулись ноги, и она опустилась на колени на бетонный космодром.
Я шла прочь, закуривая сигарету, и чувствовала, что Охра смотрит мне вслед. Вот нельзя мне сейчас оборачиваться. Нельзя и всё. Кремень я или не кремень?
Я заметила капитана Кви, которая всё слышала и, наверное, о многом догадалась. Она внимательно посмотрела мне в глаза и особенно выразительно отдала честь. Ответив тем же, я двинулась дальше. Этого друга я, пожалуй, не потеряла.
***
Я пристально глядела в монитор, до боли сжав руки на штурвале. Что-то горячее пробежало по щеке. Я с удивлением стёрла слезу. Не помню, чтобы я когда-нибудь плакала... А ведь нормальные люди плачут. Плачут, когда слышат о чьём-то горе. Плачут, когда навсегда покидают родную планету. Плачут, когда расстаются с друзьями или теряют любовь. Плачут, когда любят.
Я включила автопилот, упала лбом на штурвал и громко, искренне разрыдалась. Минут на пять. Потом опомнилась. Что с тобой, капитан?
Вытерев слёзы, я взяла управление и твёрдой рукой повела космолёт вперёд, в чёрный космос. Где-то впереди, прямо по курсу, висел мой верный "Октопус-33". Не так всё плохо. Разработаю план, возьму вторым пилотом эту хохотушку — Ю-чего-то там, она, вроде, неплохо летает... Отдамся Т-Z-11-Y-02, если сочту надёжным хоть один из способов, о которых он говорил... Пожалуй, надо придумать ему нормальное имя, а то ведь это же издевательство какое-то. И поведу вперёд освободительный фронт. У меня уже почти готова стратегия, надо только успокоиться и ещё немного подумать.
А Охра... Устроится на другой корабль. Может быть, даже снова влюбится. А если она расскажет обо всём Кви, то, может быть, мне не придётся сражаться со своими... Если я когда-нибудь буду до конца уверена, что права, и решусь вернуться и рискнуть переиначить всё на своей идеальной планете ради абстрактной справедливости.
Ко мне вернулось хладнокровие. Я спокойно смотрела на монитор и твёрдой рукой вела судёнышко к цели.
Впервые за 27 лет я любила. Впервые я летела на войну и знала, за что собираюсь сражаться. Впервые в жизни я знала, для чего я живу — СПАСТИ И ПРОСВЕТИТЬ ВСЕХ, ПОБЕДИТЬ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ И СДЕЛАТЬ ИЗ МИРА РАЙ.