На семейные склоки Константину было глубоко наплевать, но эти мечты о будущей свободе подвигли Катариса на совершеннейшее пренебрежение своей половиной и зародили в ее душе опасные сомнения и сильную подозрительность. А это уже ставило под угрозу все их дело. Потому что своими подозрениями, подкрепленными частыми отлучками торговца по делам, связанным с их тайной, она поделилась со всеми окрестными кумушками. И теперь о Катарисе начали ходить чрезвычайно подозрительные слухи, вполне способные закончиться застенком городской стражи. А уж там из него вытрясут все. И тогда о тайне можно будет забыть. А тайна — это единственное, что может помочь им всем не только победить, но даже просто остаться в живых до того времени, пока не наступит срок…
Константин много чего еще мог прочитать в головах у этих двоих, но не стал этого делать, отмахнулся от мелких никчемных мыслей и мыслишек, крепко поймав в воображаемый кулак только две, нужные ему сейчас. Какие разные эти двое! Но объединяет их одно. Оба они родом из тех мест, что века и века тому назад с лютой и бессмысленной жестокостью были опустошены
* * *
Опустившись в кресло, он счастливо выдохнул. Радость, какая бывает при удачном завершении очень большого дела, дела всей жизни, пузырилась в нем, будто королевское вино. Искры пробегали меж его пальцев чаще, чем до посещения зала, и среди голубых вспыхивали алые и желтые. Энергетическое потрескивание, источаемое его телом, стало громче. Через некоторое время к Константину присоединился Гархаллокс. Уверенное торжество упокоилось на его сытом лице. Взглянув на него, Константин вдруг решил: одного кивка достаточно, чтобы выразить свое отношение к его работе.
— Итак, — продолжая прерванный разговор, произнес Константин, — я слушаю тебя. Говори.
Гархаллокс моментально понял, что от него хотят услышать.
— Не все наши люди находились сегодня в зале, — начал он.
Константин досадливо покривил губы.
— Слишком опасно для них было бы — даже инкогнито — прибыть сюда из своих королевств, отложив дела, которые нельзя откладывать, не наведя на себя подозрений, — поспешил объяснить Гархаллокс— Каждый из тех, кто не имел чести предстать перед тобой, — знатная и влиятельная особа при своем дворе. Герцог Уман Уиндромский из Марборна, князья Лелеан и Гиал из Крафии, воевода Парнан из Кастарии, придворный ювелир Гавар из Линдерштейна — последний хоть и не знатен, но очень богат; он обязан каждый день находиться при дворе, и его отсутствие вызвало бы ненужные толки…
— Они преданы нашему пути? — спросил Константин, внимательно выслушав пять имен, широко известных в пяти близлежащих королевствах.
— До последнего вздоха. Как и те, кого ты сегодня видел. Они осведомлены о том, что время Великих Перемен близко. Они готовы, и они ждут условного сигнала.
— Сегодняшнее собрание лишено смысла, если хоть один из наших людей на нем не присутствовал, — сказал Константин. — Разве ты не мог этого понять? Среди тех, кто был в зале, я нашел двоих, на кого нельзя положиться. А если таковые есть среди тех пятерых?
— Ты уверен во мне? — выпрямился в своем кресле Гархаллокс.
— Да.
— И я так же уверен в них. Ты доверял мне все эти долгие годы, почему же теперь сомневаешься?
— Потому что мы воздвигаем новое здание, и в основание его должны лечь скальные камни, а не глина…
Договорив, Константин закусил губу. Неужели то, к чему он шел всю жизнь, вскоре осуществится? Старый порядок подспудного страха и беспечной слепоты уйдет навсегда… Короли и князья — заплывшие жиром представители одряхлевших династий, не видящие дальше бородавок на собственных носах, полетят вверх тормашками с насиженных мест. Короли и князья, живущие по заветам тех-кто-смотриттак давно, что уже забыли об этом, величаво полагающие властителями человека себя, а не их, в одночасье покинут этот мир. А престолы, с которых горячая кровь смоет тысячелетнюю вонь замшелых задниц, займут те, кто по праву должны властвовать. Знающие истину.Знающие право людей решать все за себя, а не быть тупыми животными, исподволь ведомыми ими,потаенными пастырями…
Несомненно, такого крупного переворота еще не знала история мира, и вряд ли когда узнает. Скоро, скоро грядет событие, равное по значению легендарной Великой Войне… А может быть, даже превосходящее ее.
Шесть крупнейших королевств, включая и Гаэлон, шесть величайших государств, граничащих друг с другом, станут основой и оплотом новой великой Империи…
Империи Людей. Империи людей, свободных от
* * *
В далеком королевстве Орабия, где солнце палит так жарко, что воздух тягуч и мутен и птицы с трудом рассекают его крылами, где в гибельных пустынях красный песок режет глаз случайных путников, обреченных никогда не достичь конца своего пути, жизни уделено место лишь в немногочисленных оазисах. Самый большой из них, называемый Нхакбар, лежит на трех зеленых холмах, меж которыми синеют под раскаленными орабийскими небесами воды Озера Королей. Посреди озера высится скалистый остров, а на острове сияет округлыми зеркальными куполами, непостижимо удивительными для редких иноземцев, громада королевского дворца.
Третий месяц на стенах дворца ночами не зажигают огней. Полумрак и мертвенная тишь царят во дворце, ибо старый король Идж-Наден вот уже третий месяц не поднимается с постели. Дни Идж-Надена сочтены, скоро дух его уплывет на небесном челне к Неизъяснимому. Полумрак и мертвенная тишь царят во дворце; всеми любим король Идж-Наден, мудрый и милостивый правитель, и семья его и народ его глубоко скорбят. И плачет, запершись в одиночестве, любимый сын и наследник короля — принц Али-хан. Никто не сомневается в том, что именно Алихан станет правителем Орабии после смерти Идж-Надена и так же, как и он, будет блюсти древние традиции славного королевства.
И только один человек во всем дворце наедине с самим собой сохраняет невозмутимое спокойствие; и время от времени улыбается, прищурясь в никому не ведомые и невидимые дали. Потому что известно ему то, чего никто во всей Орабии не знает… Имя этого человека — Сансан. Он сын брата короля.
* * *
Отстучали по стене дворца шаги стражей. Не зажигали факелов на стенах, но даже если бы и зажигали, даже если бы сейчас была не темная ночь, а ясный день, стражи ни за что бы не увидели человека, слившегося с дворцовой стеной в том месте, где она примыкает к стене королевской башни — хоть и прошли рядом с ним так близко, что он слышал их дыхание. Потому что там, где есть свет, есть и тень. А для человека, прятавшегося от стражи, тень — укрытие такое же надежное, как для нерожденного дитя — материнская утроба.
Стражники в белых плащах поверх стальных кольчуг, покачивая длинными копьями, дошагали до восточной сторожевой башни, встретились с патрулем, стерегущим восточную сторону стены, и повернули обратно. Когда они снова прошли мимо человека в тени, он закончил счет. Тридцать вдохов и тридцать выдохов. «Этого времени хватит», — решил человек. Белые плащи стражи еще явственно мерцали во тьме, когда человек вышагнул из тени и прыгнул высоко вверх — на отвесную стену королевской башни. Птица не смогла бы найти щели для своих когтей, чтобы зацепиться за стену, но человек уверенно полз вперед и вверх туда, где колыхались на ночном ветру шелковые занавеси окна королевской опочивальни.
У человека не было имени. Он не знал своих родителей, своей родины и своего возраста. Он не знал даже — мужчина он или женщина. Когда чернолицые взяли его к себе, он был настолько мал, что не понимал ничего из всех явлений мира, кроме голода и холода. В тот же день, когда его поднесли под огненный взгляд Отца, над ним был проведен обряд посвящения: ему отсекли гениталии и предали его душу Великому Чернолицему. Когда он стал осознавать себя, он уже был чернолицым. Его принялись учить, как только он стал ходить. К тому времени как он постиг половину из всех искусств, которым его обучали, ему начали втирать в зубы и десна пепел драконьих рогов, а в глаза капать ядовитый отвар из желчи василиска — и его зубы навсегда стали черными и крепкими, как камень; белки его глаз потемнели, а зрение приобрело кошачью остроту. Когда в положенный природой срок его тело перестало расти, его уже нечему было обучать. Он мог двигаться бесшумно, словно ветер, плыть под водой, задерживая дыхание на столько, на сколько было нужно. Мог карабкаться по скалам, даже если были они гладкими, точно зеркало. В пустой комнате мог спрятаться так, что никто не сумел бы его найти — ибо в мире есть свет, созданный Неизъяснимым, а там, где есть свет, есть и тень. Он мог убивать голыми руками и владел всем оружием, какое только порождал человеческий разум, но лучше всего владел мицу,излюбленным оружием чернолицых — перчаткой с четырьмя тонкими ножами, прячущимися меж пальцев. Когда он перестал расти, его тело начали покрывать сплошной черной татуировкой. Для того чтобы на его теле не осталось ни одного светлого пятнышка, понадобилось довольно много времени. Это должно быть больно, но он давно забыл, что это за чувство — боль. И с нетерпением дожидался того времени, когда работа будет закончена, кожа заживет и он наконец сможет служить своему Хозяину. И однажды этот день настал.