Шкаф — настежь, все содержимое — наружу. Девушка не знала, что нужно взять с собой, а потому напихала в рюкзак то, что в голову взбрело. Пара платьев, белье, юбка, спортивный костюм, косметика, плеер, сменные кубики для него, аккумуляторы, записная книжка. Что еще? Да ничего, пожалуй — и это добро еле-еле влезло в рюкзак. Его на одно плечо, еще не хватало носить рюкзак, просунув обе руки в лямки, это пусть Арья, спортсменка и отличница физподготовки, так ходит. На другое плечо — планшет с рисунками, ее билет в будущее. И прочь, прочь из ненавистной родительской квартиры…
Ее ухода никто не заметил, мать с отцом продолжали перечитывать письмо и обсуждать прекрасное будущее гордости семьи. Аларья летела по улице, то и дело загребая краем планшета по пластику дорожного покрытия. Навстречу ей попадались прохожие, почти все — знакомые, если не коллеги родителей, то узнаваемые хотя бы в лицо.
Вот пани Аритома, про которую ходили слухи, что она дочь пленного синринца. Врали, разумеется. Среди вольнинцев тоже встречались такие фамилии. В конце концов все были потомками обитателей одной планеты. Это потом уже части колонистов что-то ударило в голову (Аларья подозревала, что моча и никак иначе), и они отселились с Вольны на Синрин. Их не слишком-то удерживали: буржуазный выродок с планеты — всем легче, но синринцы ухитрились не только выжить на своей заснеженной планетенке, так еще и развить промышленность, расплодиться с удивительной скоростью и развязать войну против вольнинцев. Аритому Аларья ненавидела — та вела уроки танцев, отличалась прескверным нравом и обожала говорить гадости. Сколько раз тонкая трость гуляла по спине Аларьи — считать не пересчитать. Девушка презрительно фыркнула и отвернулась, демонстративно «забыв» поздороваться.
А вот бывшая одноклассница Мирка, веселая разбитная девчонка, одна из немногих, симпатизировавших Аларье. Между ними до такой степени не было ничего общего, что еще год — и девушки стали бы подругами. Хотя бы на почве совместной нелюбви к Арье, которая когда-то увела у Мирки кавалера. Впрочем, когда Арья наконец-то отбыла в училище, кавалер вернулся, и теперь, пока бывшие одноклассницы с сумками ходили в школу, Мирка с коляской прогуливала годовалого сына.
Пан Димитров, воспитатель в детском саду, его Аларья помнила с малолетства. Веселый дядька, добрый и понимающий — недаром из всей группы сразу выделил ее, определил несомненный талант художника и посоветовал родителям отдать в художественную школу. Девушка помахала пожилому человеку рукой, постаравшись улыбнуться беспечно и легко, словно и не покидала родной город навсегда.
По крайней мере, она надеялась, что — навсегда.
4
— Дура ты, Бран! Дура лысая!
Кадет Бранвен Белл нехотя оторвался от терминала и встал со стула. Отвлекаться от подготовки к экзаменам не хотелось, но неписаные правила школы требовали отвесить в ответ на оскорбление пару подзатыльников. «Дурака» Бран бы еще простил, но не «дуру», да еще и лысую. Однокашник самым оскорбительным образом расшаркивался в дверях, демонстрируя Бранвену подошвы ботинок.
— Ну, держись! — кадет Белл очень старался быть серьезным, отстаивая поруганную честь, но губы все равно расплывались в улыбке.
Последний месяц кадетских забав, потасовок и хамских препирательств. Через каких-то сорок дней все разлетятся по разным учебным заведениям, кто куда захочет (и сумеет) поступить. Бран давно, еще в первом классе, выбрал свою цель: академия Космического Флота. Он не сомневался, что сдаст экзамены — и только на девятку, на лучшую отметку, все предметы. Никак иначе. Даже если придется выучить наизусть все Законы Мана, толстенный сборник, из которого абитуриентам требовалось зазубрить только первую главу.
Он еще думал о вступительных экзаменах, но уже бежал по вырубленному в скальной породе коридору кадетской школы, догоняя противника. Прыжок через веревку, натянутую ремонтной бригадой. Через пять ступенек — вниз по лестнице, вслед за обидчиком…
Глухой стук и чавкающий шлепок. Куроки Итиро, одногруппник и почти приятель Бранвена, распростерся глубоко внизу на камне пола. Сам Бран едва удержался на ногах, балансируя на самом краю лестницы без ограждения. Только теперь он понял, зачем ремонтники натянули веревку.
Жрец появился немедленно, словно ждал, затаившись за углом. Не тот, что наставлял их группу, незнакомый. Белесый, словно каменной крошкой присыпанный. Белые волосы, белые ресницы. Почти белые строгие глаза.
— Я его не толкал! Он сам! — попытался оправдаться Бранвен.
Жрец молча кивнул, отстранил Брана и прошел вниз по лестнице. Парень замер, прижавшись лопатками к холодному серому камню. По спине текли струйки пота. Несчастный случай, это был только несчастный случай. Но разве жрец поверит? Разве ему объяснишь?
До вечера Бран провалялся на койке. Нельзя было терять ни часа, готовиться к экзаменам, изучать всю программу и дополнительные материалы, но после пережитого в голове было звонко и пусто, как после удара кулаком. Строки букв расползались перед глазами, наезжали друг на друга и пытались сбежать с экрана. На ужин он не пошел. В последний месяц такие вольности были позволительны, кадеты готовились к экзаменам, и никто не требовал прежней дисциплины.
За час до отбоя его позвали к жрецам. Бран заплел волосы в положенную по правилам тугую косу, разгладил мундир так, чтоб на нем не было ни единой складочки, и постарался принять строгий, но покорный судьбе вид. Впервые за три года ему захотелось молиться, но уже не было времени.
Жрецов собралось трое. Бранвен замер у порога в ритуальном поклоне и не разогнулся, пока ему не приказали войти и сесть. На него смотрели три пары глаз. Наставник Брана, белесый жалобщик и старший в школе, жрец шестого круга посвящения. Его кадет боялся до дрожи, до судорог в икрах — взгляд черных, как ночь, глаз заставлял цепенеть.
Голоса в пещере с высоким потолком звучали гулко и торжественно. Сумрак разгоняли лишь мерцающие огоньки вокруг алтаря и чаша с Неугасимым Пламенем на столе перед жрецами. Пахло как всегда — дымом и благовониями, Бран старался не шмыгать носом и не моргать лишний раз. Больше всего он опасался начать чихать. Сочтут за неуважение, размажут по стенам. Слезные железы покорились стратегической необходимости и иссякли.
Фиолетовая пенотканая дорожка глушила шаги, когда парень двигался к указанному месту. Бранвен напряг все силы. Если уж его не взяли под арест и не отправили в карцер, значит, шанс оправдаться есть. Единственный шанс. Нужно взять его, вырвать у жрецов. Быть бесправным или каким-нибудь работником перерабатывающей фабрики — лучше уж удавиться сразу, хоть и нет большего греха. Но грехи и добродетели лишь болтовня жрецов, важнее, что в их руках настоящая власть. Жизнь любого, даже будь он один из «золотых десяти тысяч», подвластна не Ману, а его служителям.
— Что сказано во второй трети восьмого закона первого круга? — вдруг спросил белесый.
— Прими предначертанное тебе со смирением, ибо все, что дается тебе, дается для твоего блага, — без паузы ответил Бран и перевел дыхание. Если все обойдется экзаменом, то ему повезло.
— Истинно так. А в следующей трети?
— Покорность воле высших есть мудрость, блаженны смиренные, ибо они мудры, — оттарабанил парень.
— Славен Ман, безумны противостоящие ему, — без выражения ответил, как требовал обычай, старший жрец. И без положенной почтительной паузы продолжил:
— Что ты скажешь в свое оправдание, кадет Белл?
Секунда разбилась на десяток осколков, и одного хватило Брану, чтобы понять, чего от него ждет старший.
— Глуп стремящийся оправдать себя, ибо все, что случается, случается по воле Мана, славен он.
Тень улыбки скользнула по губам белесого, наставник обрадованно покивал, сложил руки на округлом брюшке. Старший впился в глаза Бранвена, тот не отвел взгляда — нельзя показать страх или смущение; только достоинство и предельное доверие жрецам должно быть написано на лице. Необходимо принять свою судьбу по-мужски, глядя ей в глаза.
— Я же говорил, — сказал наставник. — Он хороший мальчик, лучший в своей группе.
Бран едва удержался от кивка — знал, что нельзя, что нужно стоять с бесстрастным лицом, молча выслушивая и порицания, и похвалы, но все же лестно было слышать подобное. Именно ради таких слов он все три года в кадетской школе лез из кожи вон. Чтоб назвали лучшим, чтоб дали хорошую рекомендацию в Академию — поможет сдать экзамены, поступить в заведение, вообще-то предназначенное для отпрысков богатых семей, а не для таких, как он, сыновей домашней прислуги. И вот — в последний месяц! — такая подстава…
Все обошлось, хоть и назначили ежевечерние посещения храма, нудную и обременительную епитимью. Внутри себя Бран кипел от возмущения. Два часа каждый день вылетают в канализацию: медитируй перед алтарем, то есть сиди, уставившись на Неугасимое Пламя, а потом повторяй вслух молитвы… Лучше нет занятия для кадета, который готовится к сложным экзаменам! О том, что могли вообще отдать под суд, обвинив в преступной неосторожности, парень уже забыл. Все сделал правильно — победил. Победил — можно забыть…
Он валялся на койке с планшетом в руках, наслаждаясь тишиной и покоем. Девятый, праздничный день декады. Соседи по комнате пошли гулять: после сдачи последних выпускных экзаменов это разрешалось. Бывшие кадеты, а теперь — молодые нито рикуси отправились веселиться в городе, спуская отложенное за пару месяцев жалованье на конфеты и аттракционы. Самые бравые загодя планировали походы к грешным девицам. Бран представил себе, какая из девок согласится взять за услуги три-четыре рияла, заранее испугался и предпочел провести время в обнимку с учебником. Изучение принципов функционирования двигателей Шипова казалось куда завлекательнее объятий самых дешевых девок в округе.
Задачки по элементарной физике решались быстро и правильно, материал усваивался с первого прочтения, все было прекрасно. Академия КФ Сил Самообороны Синрин уже могла начинать готовиться к прибытию курсанта Бранвена Белла. Впрочем, почему академия? Пусть военный совет тоже дрожит и трепещет: рано или поздно он будет кайсё. Скорее уж рано, чем поздно. Если эти старые бездельники четыреста лет не могут выиграть войну, то, значит, нечего им делать на своих постах…
Школа располагалась на окраине города, довольно глубоко, а потому здесь всегда было тихо. Толстые каменные стены глушили любые звуки, к тому же почти все поверхности были затянуты пенотканными покрытиями. Бран лениво попинал темно-красный коврик, висевший на стене у койки. За три года покрытие слегка залоснилось, у изголовья было поцарапано — он любил, лежа, чертить ногтем на пене чертежи и графики.
Скоро, очень скоро придется проститься с кадетской школой. Академия КФ находится в предместье столицы, почти рядом с домом, в котором вырос Бранвен. Перед экзаменами придется заехать к родителям — не столько ради них самих, сколько ради рекомендательного письма от хозяев. Салман-бея, конечно, опять дома не будет, но письмо может написать и Елена-ханум, она давно пообещала это матери. Лишь бы не забыла про обещание! С такой рекомендацией шансы на поступление возрастают. Пока что Бран оценивал их, как девять из десяти. Должны же быть — сто процентов и еще один про запас. Случай пусть идет поработать на фабрике по переработке вторсырья…
К полуночи утреннее происшествие на лестнице было забыто. Парень уткнулся в учебник, разбираясь со сложными формулами теории физического вакуума. Пока что дальше предисловия дело не шло.
«Правая часть уравнений гравитационного поля Эйнштейна и уравнений общерелятивистской электродинамики могут быть успешно геометризированы, если использовать не геометрию Римана, а геометрию абсолютного параллелизма…»
Бранвен с недоверием посмотрел на абзац. Вздохнул, прочитал его про себя, потом вслух. Знакомые каждое по отдельности слова не желали складываться в понятные фразы. В кадетской школе физику и математику преподавали, конечно, лучше, чем в городских бесплатных школах, но на том уровне, который не позволял надеяться на сдачу экзаменов в академию КФ. Бранвена это не устраивало, и он уже год, выучив необходимые основы, занимался самостоятельно. Рвение к учебе вызывало не только уважение преподавателей, но и материальные выгоды. За малую толику денег он занимался с однокурсниками, помогая им выучить программу школы.
Сверстники называли его одержимым. Посреди беседы о ближайшей увольнительной, когда приятели мечтали о посещении какого-нибудь кабака или тира, Бран мог ляпнуть «а вот когда я закончу академию…», после чего разговор затихал сам собой: парни чувствовали, что их мечты по сравнению с планами Брана — мелочь, чушь бабья. Особой любви это не приносило, но кадет Белл плевать хотел на любовь, если она не могла помочь добиться цели.
Денег на репетиторов у родителей, наемной прислуги, не было. Протекции у Брана не было тоже — надеяться на то, что семья Наби спустится с горних высей своего положения и обратит внимание на судьбу сына настройщика вентиляционных систем и кастелянши было, мягко говоря, наивно. В свои девять с половиной лет Бран наивным идеалистом не был. «Надеяться в жизни можно только на себя. Шанс выпадает лишь раз», — частенько приговаривал он.
Однокурсники выли, называя его занудой, фанатиком и упертым придурком. Бранвен плевать на них хотел — он знал, что один со всего курса наденет синюю с золотом парадную форму курсанта академии КФ. Те, кто над ним смеялся, даже не могли об этом мечтать. Умом не вышли, что называется.
С мечтой о поступлении кадет Бранвен Белл заснул — как засыпал каждую ночь последние три года.
5
Летом 886 года Арья Новак так и не попала домой.
Все три месяца, отведенные на отдых, она провела в «закрытом санатории», принадлежавшем службе научно-технической разведки. На самом деле это был мощный исследовательский центр, расположившийся на берегу моря в субтропической зоне. Со спутника-шпиона его можно было принять за обычную базу отдыха: добрых две трети лабораторий находились под землей, на поверхности располагались лишь самые безобидные сооружения — столовая, стадион, бассейн, парки.
Снаружи все выглядело удивительно мирно. Бело-голубые корпуса с зеркальными стеклами, плотный ковер темно-зеленой травы, которую стригли через день, и все пропахло свежим сеном, теннисные корты — по вечерам там собирались многие служащие центра. Забавные скульптуры сказочных персонажей, остроухие эльфы и приземистые бородатые гномы: любимая тема оформления общественных помещений в последние пять лет. Арья считала эту моду дурацкой, а очередные зеленокожие лучники навевали неприятные воспоминания, но в целом «санаторий» смотрелся очень уютно. Кормили здесь великолепно — не сравнить ни с сытной, но безвкусной кормежкой в училище, ни со слишком жирной и пресной стряпней матери.
Арье, которая выросла на севере и училась там же, лишь немного южнее, было трудно привыкнуть к жаре и духоте, к насыщенному влагой и запахами цветов воздуху. Яркие пятна клумб и цветников, ослепительная бирюза неба, море с лиловым оттенком; в первые дни Арья думала, что оказалась в раю. Засыпала она лишь к рассвету, а до того часами лежала на широком подоконнике, глядя вниз, на сине-сиреневое море, на поверхности которого мелькали огоньки «морских светлячков». Казалось, что до моря — рукой подать, на самом же деле для купания нужно было получить разовый код доступа, позволявший покинуть территорию центра. Только тогда, и только с охранником разрешалось выйти за безобидную с виду живую изгородь, пронизанную насквозь датчиками слежения.
У нее обычно не хватало ни времени, ни сил на все эти хлопоты с пропуском и разрешением. Дни были плотно наполнены «сотрудничеством с научно-технической разведкой», как, весьма обтекаемо, называлась череда опытов с участием Арьи. К вечеру, когда работа заканчивалась, из всех желаний оставалось одно — лечь на кровать, вытянуться во весь рост и смотреть в потолок своей комнатки, расположенной на пятом этаже жилого корпуса. Ей нравилось, что в комнате почти нет мебели, только широченная кровать, тумба и телепроектор, нравилось, что потолок высоченный и выкрашен не в привычный голубой, а в нежный перламутрово-серый цвет.