При рождении ребенка, раввины до самого последнего времени применяли следующую формулу для устрашения бесов: «Адам и Ева с нами, Лилит прочь!» Ребенка охраняли от скверных влияний амулетами, на которых были начерчены имена трех ангелов: «Сеной, Сансеной, Саменгелоф».
Традиционный образ золотоволосой Лилит кабаллистов, демонической обольстительницы, мы находим в северной Вальпургиевой ночи «Фауста».
Весьма вероятно, что на образ Лилит в «Потерянном Раю» Мильтона влияла также Кабала.
Нам кажется также, что образ панночки в гоголевском «Вне» сложился под влиянием еврейской мистики. От шинкарей-евреев Украины (как тот, что потчевал горилкой казаков сотника в «Вие») Гоголь мог слышать предания Аггады и Кабалы. В панночке — все элементы кабалистической Лилит. Слуги ее отца рассказывают о том, что она похитила ребенка глупой бабы-шепчихи. Превращение панночки-ведьмы из старухи в сладострастный женский облик (после того, как Хома Брут проехался на ней верхом) соединено с сексуальными магическими силами, которыми легенды щедро наделяют Лилит. Она губит «философа», неумеренно предающегося еде и возлияниям, ибо соединена с низшим духом земли, с Ариманом-Вием. Сама она не может в церкви из гроба увидеть Хому, который очертил вокруг себя магический круг. Она находит его лишь с помощью Вия, его земными глазами, ибо после смерти, став люциферской силой, уже не имеет непосредственного соприкосновения с материальным миром.
Так в русской литературе отразились оба лика легендарной Лилит — вавилонская «Похитительница Света», Иштар-блудница, отдавшаяся Ариману-Вию (заметим, что к образу этому тяготел всегда Розанов), и другая Лилит, астральная, безгрешная, первозданная Ева, по которой всегда тоскует Адам.
Когда померк лазурный день,
Когда заря к морям склонилась,
Моя Лилит прошла как тень,
Прошла, ушла, — навеки скрылась.
Образ этот зачаровал поэтов русского символизма. О нем говорили на башне Вячеслава Иванова. Он вспыхнул магическим, голубым пламенем в Огненном Кругу Сологуба.
М. Первухин. Из мира таинственного
Так называемые «сверхъестественные» явления испокон веков интересовали человечество, интересует его и теперь, да и впредь будут интересовать, как интересует все то, что не поддается объяснению и что поэтому кажется связанным с миром потусторонним, или, если хотите, с пресловутой «областью четвертого измерения». Я лично совсем не мистик, да никогда мистиком и не был, но всем «сверхъестественным» живо интересуюсь, и на протяжении многих лет, подстрекаемый вполне законным любопытством, собираю подвертывающийся под руку материал, стараясь разобраться в нем объективно.
Дело это — далеко не такое простое и легкое. Уж не говоря о том, что на каждом шагу приходится наталкиваться на просто недобросовестные показания, на людей, которым почему-то нравится, как говорится, морочить себе подобных и искусственным образом производить «явления», не останавливаясь и перед грубейшим мошенничеством, — почти столь же часто приходится слышать вполне добросовестные, но, увы, лишенные значения показания частных «свидетелей» и «очевидцев», — которые на поверку оказываются склонными галлюцинировать, а нередко и душевнобольными.
Всего два года тому назад мне в Риме пришлось возиться с одной уже немолодой русской писательницей, имя которой вынужден по вполне понятным причинам умолчать. Дама эта наблюдала частенько всяческие, по большей части достаточно зловещие «явления». Ей являлись уродливые призраки. Например, — однажды, в Риме же, она видела, и притом днем, сползавшего по отвесной стене старого католического монастыря, наподобие гигантской ящерицы, монаха в капюшоне. В другой раз, сидя в своей комнате, боком к выходившей в коридор двери, она узрела поднимавшуюся сквозь пол к потолку полупрозрачную фигуру монахини в длинном черном одеянии.
Что она эти призраки видела, — я в этом не сомневаюсь. Но беда-то в том, что эта несчастная интеллигентка жестоко расстроила себе нервы, злоупотребляя ядовитыми наркотиками, и дошла до такого состояния, что иной раз по целым часам галлюцинировала. Значит, — тут были не «призраки», — а фантазия больных нервов, игра расстроенного воображения.
В 1906 году, живя в Берлине, в семье некоего бравого пруссака Бартеля, я наблюдал его трехлетнюю дочурку. Крошечная немочка однажды подняла крик: войдя в мой рабочий кабинет, где я сидел за письменным столом, — увидела в полутемном углу какое-то чудище.
Дня через два новый переполох: девочка ясно увидела прошедшую сквозь капитальную стену «черную женщину».
По моему настоянию, мои квартирные хозяева вызвали врача, который, исследовав ребенка, обнаружил зловещие признаки какой-то мозговой болезни. Через два или три дня у девочки обнаружилось, действительно, воспаление мозга на туберкулезной почве. Ребенок умер.
Ясное дело, — те «видения», — которые ребенку представлялись, — были просто результатом уже гнездившейся в мозгу страшной болезни. Это были симптомы еще не замеченной окружающими болезни. Но родителей моей маленькой приятельницы уже нельзя было разубедить: они непоколебимо уверовали в мистический характер указанных явлений, и ни с какими доводами против такого нелепого толкования считаться не хотели, отвечая на эти доводы так:
— Говорите, что хотите, а ведь Эльза была совершенно здорова, когда увидела «Черную женщину». Это приходила ее смерть…
Там же, в Берлине, в семье русского политического эмигранта, десятилетний мальчуган Ивасик, играя перед домом на бульваре, увидел, как у входа в дом остановились погребальные дроги и как факельщики вошли в квартиру родителей Ивасика. Это было «видение». Несколько дней спустя беднягу Ивасика раздавил чей-то автомобиль. Тогда зловещее видение стало уже истолковываться как предзнаменование приближавшейся к Ивасику смерти. Но произведенное вскрытие ребенка обнаружило, что он страдал туберкулезом мозга в начальной стадии. Таким образом — «видение» опять сводится к простой галлюцинации больного субъекта. То же обстоятельство, что описанная смерть действительно постигла ребенка, — является простой случайностью, которая механически заслонила истинный характер видения и придала ему ложное значение зловещего пророчества. Но пойдите же, докажите это суеверным людям!
Вспоминаю курьезный случай с моим дальним родственником Семеном Павловичем Дмитриевым, жившим в конце прошлого века на Волге. Ему частенько приходилось разъезжать по торговым делам по Волге на пароходах. Как-то раз, собираясь поехать, он накануне отплытия увидел страшный сон: снилось ему, что он сел на пароход компании «Самолет», а но дороге этот пароход загорелся, и многие пассажиры сгорели или потонули.
Сон произвел такое сильное впечатление на Семена Павловича, что он, уже снеся на пароход свои вещи, уже разместившись в каюте, вдруг испугался и выскочил с парохода. Сутки спустя пришло сообщение о том, что пароход, действительно, сгорел и при катастрофе погибли многие пассажиры.
Не ясно ли, что сон моего родича был сном пророческим? Нет, далеко не «ясно» — ибо суть вот в чем. Начитавшись смолоду историй о катастрофах с плавающими по Волге судами, Семен Павлович видел тот же самый мнимо-пророческий сон многократно и раньше накануне отправления в плавание, — но не придавал этому сну значения, и ездил, и все обходилось благополучно. А посему многим таким снам и придавалось значение сна не пророческого. Но вот, случайно таки сгорел пароход, — и тогда сну, могущему быть объясненным самым естественным образом, — было придано уже значение сна сугубо пророческого.
Еще пример ложно-пророческого сна: как-то, лет двадцать тому назад, в дни моего пребывания в Ялте, моя жена во сне увидела, что к нам приехала одна из ее подруг детства. Два дня спустя, действительно, эта подруга детства приехала в Ялту и явилась к нам. Значит, сон был пророческим. Может быть. Но, анализируя обстановку, можно эту версию и отбросить. Дело в том, что моя жена, живя в Ялте, — тосковала по покинутым нами местам, мечтала о том, чтобы кто-нибудь из родственников и знакомых к нам приехал погостить, и неоднократно видела соответствующего содержания сны. Однако, из нескольких десятков или даже сотен таких снов осуществился только один. И речь шла о том именно лице, приезд которого был особо желанен сновидице.
Значит, — тут опять гораздо проще объяснить дело случайным совпадением, а не каким-нибудь «таинственным явлением».
Должен, однако, заметить, что в дни своей юности я довольно долго наблюдал одну сильно истеричную пожилую девицу, сны которой столь часто сбывались, что объяснить это случайным совпадением было уже невозможно. Так, — она почти безошибочно предугадывала, благодаря своим сонным видениям, — разные события в жизни родных и знакомых. Анализируя ее пророческие сны, я иной раз находил им естественное объяснение в работе подсознания. Так, например, — я мог принимать такое объяснение в том случае, когда сны моей приятельницы предвещали заболевание какого-нибудь ее знакомого: ведь подсознание во многих случаях оказывается неизмеримо более восприимчивым, чем сознание. Оно может замечать такие симптомы в состоянии здоровья близких данному субъекту людей, которые от сознания ускользают. Но это объяснение уже не годится, раз речь заходит о случаях другого рода. Например, моя знакомка бесчисленное число раз предсказывала на основании своих снов приход письма, неожиданную получку денег, приезд кого-нибудь. Процент сбывавшихся снов этого рода был слишком высок, чтобы принять для объяснения так называемый закон вероятностей. Феномен этот для меня, да и для неоднократно производивших над моей приятельницей наблюдения харьковских врачей так и остался загадочным.
Равным образом, не нахожу объяснений некоторым «видениям» моей жены. Вот одно из таких видений, происшедшее в Ялте в 1908 году.
Вернувшись домой из моей редакции, я услышал от моей жены совершенно спокойное заявление:
— А к нам, представь, Валентина Ивановна приехала. Только держала себя как-то странно: пришла с пристани без вещей, едва поздоровалась и сейчас же ушла в Александровскую больницу. Говорит — там ей будут делать какую то операцию.
— Позволь! Но ведь Александровская больница не в Ялте, а в Харькове! Да и каким образом Валентина, только что прибывшая с пароходом, — могла успеть сговориться с врачами больницы насчет операции? Что-то путаешь!
— Ну, я уж не знаю. А только она так и сказала: пойду, мол, в Александровскую больницу, там мне будут делать операцию…
Я съездил в ялтинскую городскую больницу, побывал и в двух частных лечебницах, — и нашей знакомки там не нашел. Убедился, что у моей жены была галлюцинация, но через несколько дней мы получили из Харькова письмо, в котором общие знакомые нас извещали, что Валентина Ивановна, внезапно заболевшая, — была отвезена в Александровскую больницу, и там подвергнута хирургический операции. Время совпадало с видением. Объяснить происшедшее простым совпадением — трудно, тем более, что о заболевании Валентины мы не знали, возможность ее обращения в Александровскую больницу предвидеть было нельзя. Работа проницательного подсознания тут не могла иметь места.
Другой близкий к этому случай: однажды, живя уже на Капри, моя жена увидела в нашем виноградничке медленно проходившую даму, в которой узнала малороссийскую артистку 3. Позвала меня, заявляя:
— Пришла 3. Только у нее почему-то лицо и руки забинтованы!
Я оторвался от работы и вышел в сад. 3. — там не было. Значит, — привиделось. Галлюцинация.
Недели полторы спустя нашел в «Приазовском крае» заметку:
— Такого-то числа премьершу гостящей у нас малороссийской труппы 3. постигло серьезное несчастье. Завивая волосы в уборной городского театра, она опрокинула на себя спиртовку, спирт загорелся, пламя перешло на платье уважаемой артистки. Сбежавшиеся товарищи спасли 3., но у нее сильные ожоги на лице и на руках.
Тут опять «простым совпадением» объяснить дело слишком трудно. Приходится прибегнуть к версии передачи мысли на расстоянии.
Общеизвестным является феномен так называемого «ложного воспоминания» или «ложной памяти»: вы в первый раз в жизни попадаете в данную местность, в данный дом, — а все вам кажется здесь таким знакомым, что вы никак не можете отделаться от мысли, что вы это уже видели. Но так как видеть вы этого не могли, — то рождается предположение, что здесь вы побывали не в нынешней жизни, а когда-то раньше. (Вневременность души.)
Тут играет роль определенный закон ассоциации идей, и опять-таки примешивается все то же любящее подшучивать над человеком подсознание.
Но бывают и такие случаи, когда действует что-то другое. Так, например, — в конце прошлого века, мой тогда гостивший в Италии старший брат, художник К. Первухин, — получив от нас из Харькова сообщение о том, что наша семья перебралась на другую квартиру, — увидел во сне эту нашу новую квартиру. Сон был так жив, что брат, проснувшись под его впечатлением, — нарисовал план нашей новой квартиры, разметил место нахождения мебели и, наконец, — отметил подробность, — которая от нас, обитателей квартиры, — ускользнула: несколько необычайную форму потолка в одной комнате. План этот оказался совершенно соответствующим действительности, как будто рисовавший его в самом деле побывал в нашем жилище и помнил все ею особенности. На самом деле, — этого не могло быть, — ибо дом был выстроен только за два года перед этим, а брат мой не был в Харькове уже лет пять. Но какая-то странная связь существовала. Только по приезде брата в Харьков, когда мы попытались разобраться, в чем тут суть, — нам, к нашему несказанному удивлению, удалось установить, что этот именно дом был выстроен по чертежам и под надзором нашего отца, землемера по профессии.
Тут опять намек на передачу мысли на расстоянии.
Теперь позвольте рассказать несколько знакомых мне подлинных историй, в которых имеется и излюбленный читательской массой «страшный» элемент.
Первую из этих историй мне рассказал герой странного происшествия, хорошо знакомый рижскому обществу бывший генерал русской службы, рижанин родом, Виктор фон Э.
Вот его рассказ текстуально:
— В 1908 году я был командирован из Петербурга в Ивангородскую крепость как офицер генерального штаба. До того я в Ивангороде ни разу не был. Поселившись в крепости, — я оказался заваленным служебными делами до такой степени, что не имел возможности входить в сношения с посторонними. Ни знакомств, ни разговоров, ни малейших причин к мистической настроенности. Несколько дней спустя мне пришлось, опять-таки по служебным делам, сделать поездку по железной дороге. Я вез с собою казенные документы, и все мои мысли были заняты именно этими документами крайне сухого содержания: сметами разных сооружений и ведомостями со справочными ценами. Мне предстояло делать доклад, и я, поместившись в вагоне, перебирал в уме разные детали этого доклада. Вагон, в котором я ехал, — был вагоном-микст I и II классов. Я сел во втором классе, где не было ни одного пассажира. Приблизительно четверть часа спустя я увидел или, вернее сказать, почувствовал, что из-за довольно высокой спинки дивана на меня кто-то пристально смотрит. Поднял глаза — увидел голову какой-то старухи, одутловатое желтое лицо, круглые черные глаза, странно искривленный рот. На лице — выражение острого и напряженного, может быть — тревожного любопытства. Первой моей мыслью было — что я ведь везу секретные документы. Не подглядывает ли эта женщина? Но сейчас же успокоился: все документы — в запертом на ключ портфеле. Однако, меня нервировало это бесцеремонное выглядывание незнакомой мне женщины из-за спинки дивана. Чего ей нужно?
Я посмотрел на нее сердито. Она как будто сконфузилась, заискивающе заулыбалась и спряталась. А минуту спустя — опять высунула голову и стала рассматривать меня, смешно морща лоб. Я не выдержал и спросил:
— Чего вам нужно?
Испуганно спрятала голову. А потом опять заглянула в мое отделение, но уже сбоку. Я погрозил ей пальцем, потом не выдержал, встал и перешел на другое место.
Опять то же назойливое выглядывание из-за спинки дивана и киванье головою.
— Сумасшедшая, что ли? — подумалось мне.
Встал и прошел по коридору. Заглянул в то отделение, где сидела старуха. К моему несказанному удивлению, ее не оказалось. Это так озадачило меня, что я невольно осмотрел весь вагон, заглядывая и под диваны. Ни малейшего следа незнакомки. Я сел — и опять увидел поднявшуюся над спинкой дивана уродливую голову.