Вслушался в себя — будем, вошел в роль, тут иначе не проживешь. А бытовать «базельским овощем» я не намерен.
— Слушай меня внимательно, Ленчик, — торопливо сказал я девушке, вслед за мной выбравшейся из надежно укрытой за скалой машины.
Опять глазки горят, боевая девка.
— Будь тут и ни шагу дальше. Парню не обозначайся, по тебе пальнет обязательно, ему сейчас не до анализа.
Я огляделся, подыскивая ей подходящую позицию.
— Вот тут, на скалу, по ступенькам, и смотри в эти щели. Выше не ходи, проявишься. Я пошел наверх, с фланга. За мной не смотри, твоя основная задача — помочь парню, если начнут заходить по бокам. Если что пойдет не так, прыгай в машину и уходи! Резко! За меня не беспокойся, догоню!
Она рванулась ко мне…
— Что они мне в лесу сделают, — поднял я ладонь, резко пресекая протест Ленни, зашептал дальше: — Беру рацию, с постом отсюда не свяжешься, гора мешает, это потом, а в случае отхода мне пригодится… Стрелять пока не надо — услышат, начнут отходить. А мне карабин нужен! До смерти нужен! Все, некогда!
Я чмокнул ее, куда уж достал: неуклюже, в щеку.
И свалил.
К лесу шел боком — где ползком между камней, где на четырех костях, — пару раз подшиб коленку — нет у меня наколенников, елки! К деревьям вышел быстро и удачно. Что тут имеем? Пока мне плохо видно участников дуэли, частично закрыты — и команчи, и «геленд». А вот наш верный мул отсюда отлично просматривается. Спрятавшись за дерево, я успокаивающе махнул Zicke, все о’кей, мол.
К врагу я подходил из леса, углубившись в заросли метров на семьдесят.
Ну, здравствуйте, башибузуки, Федя пришел.
Так, полянку я выбрал… Дерево? А вон дуб здоровенный, необхватный, почти по центру. Отлично, его и используем. И кто тут у нас бандитствует, таблички мирным белым обывателям рисует? Что тут думать, опять негры. Знали бы настоящие команчи, кто их легендарным именем прикрывается… в каждой черной заднице было бы по три томагавка — антеннками.
С карабином, судя по всему, звеньевой. И еще двое, с «хаудахами», эти на спецэффектах. А позиция у них хороша — повезло гренадеру, что стрелок у команчей никакой. Я бы давно его из-за машины выковырял.
Ба-бах! Ба-бах!
В ответ подозрительно коротко огрызнулся «Солотурн», патрончики того, близится момент «тю-тю». Ну револьвер у бойца точно есть: у всех висят.
Это «хаудахи» бьют — под горку навесиком, картечью. Толку никакого, а по нервам давит — откуда ошалевшему бойцу наверняка знать, что там за стволы. Да и подавлен он изрядно. О! Звеньевой перезарядился.
Пора мне. Я тщательно прицелился, вложившись в уже хорошо знакомый, привычный приклад.
Гэнц! — громко тявкнул мой верный маузер. Звеньевой резко дернулся, даже спину выгнул, высоко, поднял голову, будто стараясь что-то рассмотреть вдали. И начал заваливаться набок. Все, звеньевой… прощайте, пионерские костры, прощай, интернациональный «Артек».
Осознал уже? Ну падай дальше.
А я побежал.
И рванул! Низко пригнувшись, сразу уходя в кустах вдаль и вправо.
Ба-бах! Ба-бах!
Кусты зашелестели. Картечь у них, какая там дуэль. Картечь свою цель в конусе всегда находит. А Федя не скорострел — не умею я вот так пятью выстрелами моментально пять банок сшибать на пятидесяти метрах, — это к «тактикам». Не учили меня этому, меня другому учили.
Бежал к дубу, но, пока они с матами и воплями перли напрямки через густой кустарник, ломая ноги, резко свернул и упал в кусты, метрах в десяти левее огромного дерева, вжался, заерзал, забирая землю под себя, вжимаясь, как скат. Изготовил маузер.
Бандюки вывалились на поляну одновременно — злые, азартные. Хорошо, что у меня не «винт» и не автомат. Безобидно вышло. Какой-то чудак шмальнул из «пестика» пахану под мышку — и нарезал с места событий: догнать да вальнуть гада, чего ждать! Срочно, пока с двух сторон не зажали.
Негры начали осторожный, как им казалось, обход широченного дуба с двух сторон. Ну и обходили бы среди деревьев, чего жметесь-то к дереву? А если там медведь — успеете отпрыгнуть? Не, они вообще тут на охоту ходят? Смотрят только на дуб. Где же я еще могу быть, раз такое дерево на поляне…
Давай, черненький, давай — тебя жду, когда за дерево зайдешь.
Есть, дальний скрылся.
Гэнц! — вновь тявкнул мой задорный «немец».
Ближний — минус; вались, вались, что ты за шею схватился, засыпай.
Оставшийся резво отскочил на прежнюю позицию, «хаудах» от дуба не отводит, даже с расстояния видно, как трясется. Но понимает, что уже и убежать не получится: нет обратной дороги. На секунду во мне проснулось дурное хулиганское желание что-то киношно крикнуть, форс подать. Нельзя дурить, меня там карабин ждет, еще упрет кто. Кто упрет, о чем ты, Федя? Не знаю кто — но страшно. Языка попробовать? Ну на фиг. Я уже все решил: мне он не нужен, дуэлить и рисковать не хочу.
Потому…
Гэнц! — бабахнул маузер. Во так, noch einmal, [23]и хватит тебе на сегодня, отдыхай, машинка.
Времени на вдумчивый обыск у меня особо-то и нет — там внизу люди в беде, в Базель гнать надо. Быстро обшмонав карманы и вытащив у второго пачечку кредов, я схватил два обреза, кое-что по мелочам и полетел к карабину — что там меня ждет?
Осторожно глянул вниз, Ленни высовывается, уже из-за «геленда» — обозначилась — и машет рукой.
— Щас! — заорал я. — Спускаюсь!
Главный бандит лежал среди камней. Остывает чувак.
Хорошо попал, по месту. Теперь быстренько смотрим трофеи.
О, боги! Карабин «Mauser 98k», точнее, «Karabiner 98k», образца 1937 года. Нет, ну какой же это Плохой Лес? Эта зашибательский лес.
А-а-а! Я сглотнул слюну. Пожарьте его до золотистой корочки!
Семь полных обойм, пять пачек и россыпь, на вид штук двадцать патронов.
Предводитель команчей в жизни не был особо богатым человеком, но креды у него водились, как и фуелы, в количестве десяти штук. Китайский живорез, той же страны бинокль, их заберу. Записная книжка, уже третья «болталка туриста» — надо же, с внутренней связью группа. Ладно, бежим вниз.
— Ленни, иду!
Возле «геленда» суета, спасать осталось только одного человека, Франца, напарник выжившего гренадера действительно мертв. У Франца ранение в руку и в ногу, чуть не дожали его команчи. Аптечка у швейцарцев хорошая — все экстренное есть, нам бы такую. Чмокнув боевую подругу, я, на секунду прижав девушку к себе, успокаивающе погладил по голове. Похоже, не ошибся.
Пока Ленни колола воину противошоковый комплект и обезболивающее, я подгонял Руби и брал на буксир недвижимый джип патруля. Работать было неудобно, но заряженный маузер как повесил на себя, так уже снять и не смог. Как ребенок с игрушкой, честное слово.
На гору трудяга Руби втащил покалеченного германского собрата без фанатизма, но уверенно. Машина патруля бита крепко, рацию главарь первым делом расколотил. Еще бы. С такой дистанции, да с маузером… можно новую надпись на панели написать, будь предводитель стрелком. В общем, у Франца Нойнера сегодня еще один день рождения.
С перевала рация схватила блокпост.
— Что у тебя там, русский партизан?
Зря веселишься, командир.
— CONTACT. Твой патруль попал в беду, огневой контакт с противником.
— Где?
— Почти сразу за перевалом, на краю Плохого Леса.
— ROGER. [24]Что с ними, рейнджер?
— COCKADAU, [25]один. Застрелен. Франц ранен, везем на базу. OVER. [26]
— Как это случилось?
— После, Рольф, после… Мы с Ленни вовремя подоспели, отбили твоих парней. Высылай встречу с медиком.
— Проклятье! На посту ни одной машины!
— Так ищи. Мы едем. OUT. [27]
Я ехал за рулем «геленда», накидав на сиденье тряпок и с внутренней дрожью: в красках представлял, как же нам повезло, что патруль проехал первым.
Короче, не нравится мне этот маршрут.
Категорически не нравится. И ситуация не нравится.
Трезво размышляя, мы влипли в историю. Теперь, конечно, знаменитым рейнджерам, спасшим патруль гренадеров короля от полного разгрома, торжественно пожмут руку, глядишь, даже подкинут какой-нибудь ништячок, вручат значок «Юный друг пограничника» и удостоверение с тисненой золотом надписью «Сигуранца. Внештатный сотрудник», а улыбчивый господин Отто Бахманн возьмет такого удалого русского на особый список. Пришел незнамо откуда с оригинальным оружием и машиной. Со стороны нехорошей, команчистой, куда лишь отдельные патрули изредка ездят, — люди нормальные там не ходят. А он живет! Где-то в лесу. Один! Русский, а в ассоциации с регулярными радиопередачами русского анклава — русский агент, внедряющийся, пользуясь свисским либерализмом, в подотчетную зону.
Что потом? Потом под видом остро необходимой прививки вколят мне в мышцу какую-нибудь радиометку и пикающий маячок, чтобы «руссише партизанен» не сбег, часом, к своим. Навесят хвостов, подсадят «новых знакомых».
Оно мне надо?
Все. Завтра, нет, послезавтра… Опять нет, не успеем.
Короче, по готовности уходим по реке на Шанхай, в разведрейс, посмотрим, как там обстановка, сколько в этом южном анклаве стоит подобное авто и торчат ли в земле таблички с надписями «Смерть белым».
Валить тебе пора, Федя.
ГЛАВА 7
Дела скучные сухопутные и не совсем скучные речные
Двери «Балтазара» периодически открываются и закрываются — двое мальчишек таскают внутрь коробки и мешки. Фрау Амманн затеяла ремонт служебного входа.
Открывается дверь — и в зал влетает душноватый запах летнего курортного городка, века, пожалуй, девятнадцатого: в чистом воздухе нет привкуса автомобильных выхлопов. Закрывается — на темные обеденные столы опять наступают запахи кухни, свежих булочек с чесноком, готовые противни уже стоят на стеллажах, близится время обеда.
Пастораль вроде бы. Но тревожно. Все и вся вокруг притихло, как перед бурей. То и дело вижу, как люди шепчутся о чем-то там, где еще недавно громко разговаривали и смеялись. На улицах стало меньше людей и машин. Даже лица изменились, хотя и это можно отнести к проявлениям моей паранойи.
Скоро обед — в таверну придут постоянные клиенты. Но я хитрый, обедаю раньше.
Рядом со мной, напротив, сидит Франц Нойнер, благодарный патрульный, почти друг и уж точно приятель. К столу прислонена трость: хромать ему еще не меньше двух недель. Левая рука почти не беспокоит, хотя он постоянно ее ощупывает. Франц привез ствол, и мы, после осмотра и моего искреннего восхищения, решили пообедать. Естественно, в «Балтазаре»: и Монике хорошо, и нам вкусно. Хотя объективности ради в Базеле весь общепит не халтурен. Гренадер заказал себе жареную курочку, медом мазанную, — категорически не люблю: корочка не столько жареная, сколько карамелизированная, не тот вкус. А Францу нравится.
— Спецслужба есть, значит, ей чем-то надо заниматься, — подтвердил он, тщательно прожевав кусок ножки: щадит желудок.
— А тут я, — невесело подсказал Федя.
— Ну не только ты, — успокоил меня типа корифан. — Но, с их точки зрения, одинокий русский очевидно подозрителен.
— Ох, как же мне все это не нравится… — Я посмотрел, куда бы пристроить глиняную крышечку в капельках пара и жира, снятую с небольшой супной чашки с двумя ручками. Положил прямо на салфетку. Суп-пюре с шампиньонами, сухарики отдельно. Я, когда первый раз сухарики увидел, сразу кинулся возмущаться: они их просто сушили! Научил жарить на противне с оливковым маслом, заправленным укропом, — последний отлично подчеркивает вкус грибов. Сейчас все правильно, научились, иноверцы.
— Не стоит преувеличивать опасность, никакого ареста, чего ты, как я думаю, опасаешься, нет и быть не может. — Патрульный пренебрежительно махнул рукой. — Экономически ты анклаву полезен, обеспечиваешь приток пищевых ресурсов, у нас таких чудаков мало, практически нет. Только на реке и остались.
Есть такие. Одного видел, про троих Ленни рассказывала.
— Не успел еще познакомиться.
— Они тут редко бывают.
— Ненормальному всегда приятно оказаться в компании, — усмехнулся я. — Хоть какой.
— Брось, Тео! Посмотри рационально. Русский парень уничтожает бандитов, рискует своей головой…
— Ага. Все думают, долго ли продержится… Вот подстрелят его команчи, и все решится само собой.
— Ну-ну перестань! Этого никто не желает, — совершенно искренне заявил Франц. — Особенно хозяева ресторанов, наш бизнес, к этому мнению прислушивается даже Берн.
— Но это не индульгенция.
— Нет, конечно. Наши так рассудят: присматривать за русским рейнджером стоит, но не очень пристально: ты же не северянин…
Я сделал вид, что не услышал этой важной оговорки. Важнейшей. «Северянин» — что опять имеется в виду? Житель таинственного селективного кластера, отрезанного от Берна, или некий пришелец с севера, например, приплывший по реке? А они вообще приплывают? Ну да, Ленни ведь принесло течением. Фраза построена так, что эти «северяне» могут болтаться тут абсолютно свободно. Ну нет, уже ясно, что не совсем и свободно. Проходят через посты? Как бы в гости. Еще одна «табуировочка».
Опять открылась дверь, стуча сандалетами, внутрь прошмыгнул мальчишка с коробкой. Что характерно, дверь кирпичом парни не подпирают — не хотят устраивать сквозняк, берегут здоровье клиента. И пружины не снимают. И двери беззвучные, не хлопают. Европа. Уютная летняя Европа. Здесь многие в шлепках-сандалетах ходят, как на курорте, не парятся во всех смыслах. А я что-то весь глухой, как летчик-испытатель, не привык раздеваться. На Рейне даже пляж есть песчаный, оборудованный — там по выходным есть на кого посмотреть. Федя же чего-то стесняется, трусов своих в цветочек, что ли? Эх, надо будет купальные шорты приобресть…
Пока пацан протискивался, в заведение прошмыгнула симпатичная кошечка — сейчас персонал зашумит в скоротечной облаве.
Франц тем временем продолжал:
— Тебе нужно просто немного потерпеть, пойми и их. Вдруг русский коммунист начнет собирать информацию о Замке, проявлять интерес к организации и вооружению армейских структур, начнет плести в Базеле интриги, займется вербовкой. Согласись, они не могут такого пропустить.
— Да что тут у вас шпионить! — возмутился я: посмотрим, что он скажет, как проявится. — Вся армия на виду, вооружение понятно, структура тоже.
— Ты так думаешь? — хитро посмотрел на меня Франц Нойнер, опять проговорился. — Впрочем, таких разговоров лучше и не начинать. Обходи острые углы, Тео, и все будет нормально. Посмотрят в спину и отстанут. Хотя ты прав, проявление боевых качеств чужаком — повод к усилению внимания.
То-то и оно.
С другой стороны, никакого прессинга или ограничений сверх общепринятых я на себе пока не ощущаю. Качественную сканирующую радиостанцию мне продали, в канал-заказах не ограничили, в награде — молодцы — не обидели, шарахаюсь я по всем доступным местам, а «запреток» по относительной площади тут мало.
Что я хочу свалить — так нет тому подтверждений, как нет и поводов так думать. Планов типа не скрываю, рассказываю всем о предстоящих поездках. Ценность Феди как носителя уникальной информации, судя по всему, пока не определена. Информации о Спасателях в обыденных разговорах анклава нет, ни разу не слышал, хотя пару раз осторожно подводил собеседников к этой теме. Ну а уж если бы они знали, что Федя — Спасатель, то контролировали бы жестко, скорее всего, уже сидел бы в комфортабельной камере, может, даже с телевизором и видом на Рейн, — до момента использования. Впрочем, могут просто подозревать. С неясностями.
Однако если заинтересованные лица во главе с Отто Бахманном почувствуют готовность к «свалу», сигуранца вполне может под любым предлогом воспрепятствовать подвижкам. Информацию русским, или кому там, тащит, оружие у него уже нехилое, джип не из худших, лодочка кавайная. Зачем упускать ништяки?