Событие грянуло, когда в доме совещаний лидер вновь прибывшего сингапурского кластера поставил свою подпись под Соглашением. Мустафа рассказывал, что все происходило тихо. Ни толчка в темноте, ни даже слабого шума во влажной южной ночи. Просто пришли поутру вожди народов в дом — на ежедневную типа планерку, — а там открылся канал! Тот самый.
Канал поставки!
То есть именно на сингапурцах замкнулся какой-то невероятный цикл, непонятное условие Кураторов оказалось выполненным, и за это Писатели подарили вольному городу Шанхаю новый, своими руками собранный селективный кластер. Новый селективный кластер, внеплановый, созданный самими людьми, их действиями и устремлениями.
А в полукилометре от дома, той же ночью, в чистом поле посреди рощи аккуратно встал самый настоящий НПЗ, аналог швейцарского.
Чем не Чудо? Чудо и есть.
Я мало что знаю об этом мире — кроме Базеля, ничего не видел.
Однако отлично понимаю, что подобный случай уникален.
Оказывается, кроме правильных и своевременных телодвижений Спасателя Феди, в правилах Проекта есть и другие, совершенно неожиданные способы резкого повышения благосостояния кластера и перевода его на более высокий цивилизационный уровень. Как и уровень потребления. А будучи как бы причастным и наделенным некой, неопределенной конкретно, миссией, важность и уникальность события я чувствую особо остро. И эту самую сопричасность постоянно чувствую. Ощущаю важность такого знания, полезность его для меня и многих других.
Ныне схема обеспечения жизнедеятельности анклава такова: новым Соглашением установлен тринадцатидневный цикл, согласно которому каждая община в «свой день» получает возможность заказа материальных благ по неким нормам и лимитам, точная схема мне неизвестна. Каждый цикл каждый же монокластер получает пайку. В последний, тринадцатый день цикла Тхирасак Сакда, единственный управляющий каналом «с паспортом», осуществляет заказ по своему усмотрению и так же вольно распределяет полученное. Это решение показалось мне особенно грамотным в управленческом да и в политическом плане. Швейцарцам, к примеру, ничего не досталось, несмотря на их многочисленность: они не были цельным монокластером. Та же беда и с другими лостами.
И вот тут Мудрый Сакда мягкой лапкой выравнивает эти перекосы, помогая тем, кому считает нужным, определяя в данный момент наиболее целесообразное.
Замечу, что вожди кластеров далеко не всегда поступают столь же благородно — частенько ништяк в приличной доле притыривается в личное, а отжимает его самый угодливый или крикливый.
Новый Дом Совещаний жители срочно возвели в другом месте, а Дом События, где теперь и живет новый Святой, облагородили красивой жилой пристройкой в два этажа, обнесли забором и выставили круглосуточную охрану. Рядом построили высоченную сторожевую башню с пулеметом, ее и с борта «Клевера» прекрасно видно, хотя объект находится далековато от берега. Личная караульная гвардия Святого Сакды составляет 12 человек, по одному от каждого бывшего монокластера-акционера. Кроме того, ему же подчиняется и полицейский отряд, набранный из числа швейцарцев. Однако никакой общей руководящей деятельности мудрецу не поручено, сам он власть взять не пожелал, и каждое сообщество анклава Шанхай живет так, как ему заблагорассудится.
Тем не менее шанхайская система обладает удивительным запасом прочности.
Бывший профессор Бангкокского университета создал систему высшей степени самоорганизации — серьезные междоусобицы в новой «селективке» практически исключены. Допустим, какой-то народ, устав от притеснений, просто плюнет на все и захочет свалить, даже без всякой там бойни и «ночи длинных ножей», — это никому не интересно, значит, нужно беречь всех. Все отлично понимают, что если хоть один кластер-акционер выпадет из обоймы, маннонебесная лафа тут же скончается — здравствуй, первобытный мир, где мой любимый обсидиан? И что тогда делать? Опять на поклон к индусам, как и было раньше?
Цикличная «очередная» агломерационная система, работоспособная только солидарно, оказалась главным регулирующим и сдерживающим фактором стабильности. Поэтому на темных улочках вечернего Шанхая людей пачками не убивают, а больших кровопролитий не бывает вовсе, швейцарцы за этим строго следят. Однако сам город весьма криминален: мешанина народов без общего прошлого — опасная смесь. Кроме индусов тут имеются китайцы, имеющие большое культурное влияние, и даже вьетнамцы, по тем или иным причинам оказавшиеся в составе монокластеров.
Очень редко, но встречаются и другие белые — лаоваи, что в переводе с китайского — заморские черти, так тут зовут всех белокожих пришлых, как нас, например. К своим же белым это определение не относится.
Лосты в окрестностях появлялись сначала только индусские, но с образованием сообщества вольных общин в попаданцах начали появляться и представители этих двенадцати кластеров. Главная мечта шанхайского лоста — влиться в состав какого-либо монокластера, получить ту самую «прописку». И не временную, как у нас, а постоянную, чтобы попасть под благословенный дождь ништяков из канала поставки. Согласно соглашению, каждая община постоянно должна держать численность в пятьдесят человек.
Так что тут живая очередь.
Соответственно число акционеров всегда постоянно и равняется шестистам. Это не считая гвардейцев кардинала и его же швейцарских назгулов. Плюс ко всему человек под триста одиночек и групповых очередников, пока что явных лишенцев, которые, впрочем, не особо унывают: рынок все расставляет на свои места, и обретенные свежепоставленные предметы материальной культуры расползаются, размазываются по всему анклаву. Вторичный и третичный рынок работает надежно.
Итого общая численность агломерата доходит до тысячи человек.
Для Платформы-5 это очень много. Это до Худого Яши. Это просто охренеть.
Вот такой он, город Шанхай. И это только по чужим рассказам. Ничего, скоро и авторские впечатления появятся, расскажу непременно.
Опять потянуло дымком. Нет, опять не кулинарный: что-то сжигают. Но недавно до меня донеслись легкие флюиды рыбной коптильни.
Блин, как же зуб болит… Пойти, что ли, тоже прилечь? Всю ночь не спал, рассказчиков слушал, открыв рот. Нет, не уснуть. И проклятый зуб не даст, и волнение визита.
О! Маурер идет! Похоже, довольный.
— Ну что, старина, как переговоры? — нетерпеливо поинтересовался я.
— Отлично! Пойдем в кают-компанию, там расскажу, есть новости. — С заговорщицким видом Ули схватил меня за рукав футболки и потащил вниз.
Никлаус остался в рубке: днем они с капитаном дежурят по очереди, кроме всего прочего, следят за постоянно сканирующим эфир трансивером — ловим шпиона. Ночью и я буду подключаться. Zicke на вахту пока решили не ставить — страшновато все же.
— Да скажи ты хоть кратко!
— Вниз, вниз, Тео, на палубе об этом не говорят. Ленни где? Спит? Давай буди девку.
Но будить никого не требовалось: услышав шум и дробный топот по трапу, сильфида проснулась сама и уже показалась на свет белый, на щеке складочки — вся тепленькая, уютная и непривычно мягкая в этой своей сонной кротости.
— Итак, господа пираты! — резво начал шкипер, хлопнул ладонями по столу. — С лаосской общиной все улажено, один зонтик у нас уже есть.
За спиной капитана в иллюминаторе еле заметно колышется вверх-вниз противоположный берег Рейна — где-то прошел катер, «Клевер» легонько качает набежавшая волна.
— Подожди, — торопливо сказал я, — ты ведь только с Мустафой договаривался? И это все? Думаю, нам придется встретиться с вождем лаосцев.
— Не придется, — небрежно отмахнулся Ули. — Папаша его любит.
— Какой папаша?
— Ну прежде всего он папаша жены Мустафы и своего зятя не обидит.
— Тогда понятно, тесть в теме. Значит, крыша у нас есть?
— Что за «крыша»? — не понял шкипер.
— «Крышей» у русских издревле принято называть криминальное покровительство, — назидательно сообщила Zicke. — Русские со времен татаро-монгольского нашествия делятся на тех, кто крышу строит, и тех, кому крыша нужна. А царь Петр довел создание крыши до совершенства. Так и живут.
Надо же, какое глубокое знание русской истории! Я с большим удивлением посмотрел на подругу. Как тут не преклоняться перед европейским образованием.
— А… — понимающе покивал Маурер. — Нет. Крыши у нас нет. Просто теперь мы… как это объяснить? Мы как бы члены общины, а не непризнанные кочующие бродяги.
— То есть на вопрос «кто такие» нам стоит отвечать «лаосцы»? — хмыкнул я.
— Так и есть. Пожалуй, такой вариант поведения на улицах Шанхая можно считать самым правильным.
— Ну я понял. Это что-то вроде прописки, — последнее слово я сказал по-русски.
— Что такое «прописка»? — вскинул глаза Маурер.
— Ленни, — я ободряюще посмотрел на подругу, — покажешь эрудицию?
Zicke, поджав губки, лишь пожала плечами.
— Ну и хвала Кураторам! — заржал я. — А то я уже начал подозревать в тебе агента английских спецслужб со специализацией по русскому вопросу!
— Идиот! — Zicke в сердцах треснула меня по спине.
— Тихо, молодежь! — Маурер раздраженно прервал нас. — Теперь о «крыше»…
Вполне по-нашему звучит, уже неплохо у шкипера получаются русские слова. Погоди, еще и не таким научу, тебе понравятся.
— Она нам действительно не помешает. Мустафа предложил нам крышу изготовления гуркхов, это очень серьезная, крепкая банда.
Вот так номер. Про легендарных гуркхов я слышал ровно то же, что и все остальные. Дисциплинированные головорезы под началом англичан. А каковы они в бандитах? Наверное, тоже нехило.
— Сложность в том, что их капитан желает встретиться с тобой, Тео… Лично.
Не могу сказать, что я, как порой пишут, резко «опешил и осунулся», последнее слово мне нравится особо. Не осунулся. Не просел и не обмочился теплым — к подобному варианту я был готов давно, действительно, не по e-mail же запросы посылать… придется лично.
— Ну что же делать… Раз надо, значит, встретимся. А какова будет плата?
— Боюсь, мой дорогой мальчик, это мы узнаем только после твоей встречи.
Да… Денег у нас не очень много. Правда, мы уже сложили кубышки в суммарный ресурс, не трогая Никлауса: тот из месяца в месяц перебивается невеликой зарплатой. Запас есть, но и список желаемых приобретений достаточно велик. Хватило бы.
Я громко и шумно вздохнул. Не тяжко — озабоченно. В основном больным зубом озабочен. Меня в таком состоянии никакие гуркхи не колышат.
— Давай схему. Только не говори, что скажешь почтовый адрес, не найдем.
— Не скажу, схему держи — там тебя и будет ждать капитан гуркхов.
— Как его зовут?
— Так и зовут — Субедар.
Ладно, чего там. Доводилось мне в начале двухтысячных с дружками на «стрелочки» московские поездить, успел еще застать настоящее, легендарное.
— Чувак, ты знаешь, какие у них ножики? — Сильфида в весьма волнительном состоянии схватила меня за руку. — Изогнутые, большие и тяжелые… Называются «кукри». Я видела один фильм…
Я легонько прижал девчонку к себе.
— Не боись, чувиха! Федя тему тянет. Отцу такой привозил, этот кукри у него теперь на даче работает, на прополке. Собственно, оттуда это оружие и произошло.
Когда-то через старый Шанхай — еще тот, принадлежавший потерянной Земле-матушке, — шла «западнизация» Китая, а в годы знаменитых опиумных войн главный мировой наркодилер, я имею в виду английскую королеву, именно через Шанхай вваливал в Китай дешевую наркоту. Кроме широко известного, тут есть и такой нюанс: наркота, похоже, была добрая, и потому именно в Шанхае зародилась компартия Китая. Получается, что именно англичане создали нынешнее «китайское экономическое чудо».
Сейчас тут с этим греховным делом тоже все нормально, Совет вождей разрешил народу употреблять легкий наркотик, и конопелька, не стыдясь никого, торчит из-за изгородей тут и там, никто посевов не прячет. Идешь по улочке шириной в полтора метра и задеваешь локтями характерные листочки. Как же меня это радует… Раз здесь слегонца дунуть можно, значит, и покрепче зелье есть, для особых случаев.
А у меня-то случай особый, я зуб драть иду!
И искренне надеюсь, что обезболивающее у зубодрала-бирманца есть.
Вскоре прибрежные лодочные «сейфы» и дыряво-плетеные сараи с курями закончились, и началась настоящая жилая зона — улицы и переулочки Шанхая. И это не памфлет, а действительно Старый Город с причудливыми китайскими, или черт его знает какими, завитушками на домах. Словно старательно сбереженный заботливыми историками и краеведами, а ныне отданный во власть заезжим туристам и прижимистым антикварам, настоящий музей под открытым небом — колониальный Шанхай наяву.
Ничего европейского, чего вдосталь имеется в чистом и опрятном Базеле: этому восточному «муравейнику» хватает и своей непередаваемой прелести.
Крыши практически без «техногенки», солар-панели в большой редкости, серьезных антенн не видно, но простые есть, в Шанхае работает своя FM-станция. Уличное электричество отсутствует напрочь, маленькие светодиодные лампочки висят лишь под крышами крылец наиболее зажиточных домов, но жидкостные светильники на стенах висят у многих. Наверное, тут ночью интересно. Хотя и жутковато.
Собак не очень много, но они есть, всех мыслимых пород. Интересно, в новом мире корейцев любят? В города пускают?
Прохожие одеты кто во что горазд; вопреки моим ожиданиям, юго-восточных накидок немного, они в основном на женщинах. Часто встречаются люди в европейской одежде, рубашки с короткими рукавами навыпуск и джинсы здесь в почете. Ребятня бегает голяком или в драных кусках ткани, старшие уже в шортах и футболках. Много велосипедов, прикованных к стенам домов, мимо тихо проезжают скутеры. Люди на нас смотрят без всякого удивления — дескать, Шанхай и не такое видел, — но здороваются часто. И чего пугали? Спокойно тут как-то.
Ага! Пошли запахи!
Те самые, экзотически-восточные: цветочные, пряные, сладкие и перченые, дымные и жареные — чего и хотелось, о чем и мечталось! Ясно, что в здешнем Шанхае не проголодаешься, если деньги в кармане есть. У нас с Ленни есть. Мустафа предупредил, что ни в какие обменные пункты ходить не стоит, швейцарские креды тут принимаются за милую душу и по очень хорошему курсу, как и фуелы.
В конце таиландского квартала я зацепился взглядом за вывеску харчевни с названием «Dim Sum» и невольно сбавил ход — вот какие запахи, зуб болит, а аппетит прет!
Бирманский район отличался от тайского одеждой жителей и домами.
Позже я узнал, что именно в этом районе люди чаше всего обращаются к традиционному костюму, в остальных районах царит полный микс. Старики Новой Мьянмы сидели возле глиняных стен в характерных куртках с застежками. Женщины на улицах — в несшитых юбках-лонджах, спереди завязанных узлом. Головные уборы местных тоже приметны — повязки с узлом на боку или красные шапочки на каркасе.
Возле бирманской «стоматологии», с трудом втиснувшись в закуток между домами, грелась на полуденном солнце старая желтая «Импреза». Вопреки шанхайской традиции выполнять все крупные надписи только на английском языке на вывеске «стоматолога» не имелось вообще никаких надписей. Был нарисован зуб. Большой, белый, идеально чистый и без признаков кариеса, но безжалостно вырванный пририсованным рядом серебристым хромированным инструментом: просто непонятно, за что такой красавец пострадал.
Нам сюда!
Шагнув вниз на три ступеньки, я, потрясываясь, зашел первым, а следом за мной и Zicke втянулась в полумрак помещения.
Пахнет камфарой.
Воплей не слыхать.
Орудие пыток пока не жужжит.
Я чувствовал себя героем фильма ужасов.
Если бы не поддержка Ленни — боюсь, не осилил бы нервной нагрузки.
На звон колокольчика вышла приветливая восточная смугляночка в застиранном, но чистом белом халатике, моментально оценила ситуацию, выспрашивать не стала: просто пригласила, без малейшего восточного акцента:
— Прошу вас, пройдемте, Дэчин ждет вас наверху.
Все происходило быстро. Бирманца звали вовсе не Дэчин, это у них просто «хозяин». Господин Бо Те Мун был одет традиционно, невысок ростом, улыбчив, а по-английски — ни в зуб, пардон, ногой. Так что я общался с милой ассистенткой. Она и усадила меня в уникальное двухсекционное зубоврачебное кресло из плетеной лозы. Господин Бо глянул мне в рот, что-то резюмировал, ассистентка вытащила баллончик с длинным распылителем и три раза прыснула на больной зуб.