В случае нужды попробую отнестись к зарезаемому или застреляемому человеку как к охотничьей добыче. Хорошо бы, чтобы получилось.
А на что мне еще опереться прикажете? В охотничьем деле у меня давно выветрились любые комплексы, особенно после сезона, проведенного в составе заготовительной охотбригады, — «на отстреле», как говорят на Севере. Оленьи стада мы били на переправах — такова практика, скупо и точно расходуя «гладкие» патроны, выстрелом с моторки, в упор по плывущему через реку беспомощному зверю. После чего туши вязанками — олень не тонет в воде, мех у него полый, держит животное на плаву — перли на берег, к базе-площадке, на разделку. Там туши цепляли на крючки специального транспортера и тянули к разделочным столам.
Вот и я вкалывал, как поначалу все новички, на этом самом посту — «на дерьме». Нормальное обзывание адской работы, да? Скажу я вам… это не работа, это «песня дерьмодава». Умение вынимать бутор неповрежденным, как ни старайся, к тебе приходит не сразу — и нанюхаешься, и насмотришься. Надо сказать, расклады я понял быстро, быстро же научился, проявил себя, а потом и закрепил.
И отправился работать капитаном артельной самоходной баржи — пятнадцатиметрового суденышка местного производства, маленького речного трудяги. Возил туши в поселок, где их складировали в огромных подземных холодильниках. Дали мне бинокль, рацию, рукописную лоцию, исправленную раз пятьдесят аж с сороковых годов, когда она и рисовалась в первый раз, показали управление, вставили в задницу нотаций — и в путь. И пошел! Нормально так откатался два месяца.
После этого любая возня с убиенными живыми существами меня пугает не больше, чем Дед Мороз в синем халате.
Но с косулей пришлось повозиться.
Во-первых, она большая. Я до сей поры косуль не бил, но не в девятнадцатом веке живем, на экране видел не раз — местные косули существенно больше. Вторая проблема — куда девать отходы, бутор и костяк? По-хорошему, для этого нужно соорудить глубокую яму, а потом ее засыпать. Оставлять гниющие отходы на свежем воздухе нельзя: и самого вонища задушит при смене ветра, и хищный зверь неизбежно подтянется, начнет исследовать местность кругами, выискивая попутное. А я уже представил размеры последних, если тут такие косули бегают. И не только косули! Зайчика видел. Стрелять не стал, мясо уже есть, а по азарту я дичь не бью. Взрослый заяц, достойный противник в рукопашной. Так что хищники нам тут не нужны.
И шкура косули мне не нужна, валандаться прадедовскими аборигенными способами с возюканьем по мездре смесью толченых мозгов с зольной водой у меня не было не малейшего желания, как и гробить на скоблении единственный нож в отсутствие бруска. Так что прости уж, Робинсон Крейцнер, в одежной моде я тебя не поддержу, обойдемся без шкур, как-нибудь в своем похожу.
Поэтому решил я всю требуху просто сжечь: дров тут навалом. Вонища тоже будет еще какая — но другая, не гнилостная. Горелый мясной запах говорит: «Тут какой-то чудак либо спалил дом, либо очень богат, чтобы жечь съестное. Но это — человек, со всеми его чудацкими железными огнеплюющими штуками». Запах же тухлятины всегда говорит хищникам лишь одно — иди и смело жри!
Забеловал я зверя, а потом прямо на шкуре и развалил.
Топора пожалел, поэтому кости бил обухом, оставляя себе только самую вкусную «мозговку», остальное — в костер, один хрен не успею все переработать, пока не начнет портиться. Вытащил лишь серо-белые жилы спинного хребта, измазал их зольной кашей и положил в прохладце — пусть откиснут, пригодятся.
Жарко тут, жаль, холодец не сладится.
И мой любимый фокус с ответхранением на открытом воздухе тут не прокатит — это вам не тундра. Там воздух и почва практически стерильны, ни одна бацилла не летает. Да и с мухами небогато. Здесь же с этими падлами все в порядке — синие, жирные. Материк… Так что наварим-ка мы крепкого бульона, который придется постоянно кипятить, чтобы не превращать единственный котелок в чашку Петри. Часть костей прокоптим на горячую, а все путное мясо, что не поедет в желудок свежеобжаренным или вареным, — закоптим-зажарим тонкими полосками вместе с костями на повышенной температуре. Такой запас долго храниться может. Про хаш слышали? Кочевники в древности так и делали: прокоптят кости — и в мешок их, потом вываривают до изумления. Консервы такие. О нормальном копчении, сразу скажу, забудь, книжный попаданец, — ты себе просто не представляешь, что это такое и сколько оно — нормально-достаточное — длится… Делай, как я, слушай опытных людей.
Все эти три дня я жил в режиме: «Не пылится ли дорога, не идет ли оккупант». Деревянные мишени из сучьев и коряг расставил, пострелял немного — и в дом. Во дворе повозился, топориком потюкал — и на чердак. Посидим, послушаем, посмотрим на птичек лесных… Выходите, выходите, изверги, не прячьтесь! Встретим как родных, уже дослал. Спокойно? Тогда выходим упражняться или работать.
Вечером первого дня я устроился на улице, вытащил с чердака табурет, сел поудобней, с трубочкой, кружкой и пестиками, и начал изучать звездное небо. Небо вполне земное: вот Кассиопея, вот Медведицы. Небо чистое, прозрачное, даже Алькор различил… Так, вон там — почти точный север. А как дело обстоит с искусственными спутниками? Спутников не было видно, как и навигационных огней пролетающих на высоте десять тысяч метров самолетов. Не пролетают тут самолеты. А комары пролетают, крупные. Правда, во вполне терпимом количестве — сказывается высота, сухость и продуваемость места. Представляю, сколько их роится в той низине или ущелье, куда скатывается ручеек.
Всю первую ночь я проспал на чердаке. Окна в доме закрыл, занавесил, чем придется, от чужого бинокля. И поднялся наверх. Проснувшись, сперва послушал лес, оглядел поляну через слуховые оконца, потом спустился вниз, посмотрел уже в окна. Что тут у нас? К пахнувшей дымом хижине зверь не полезет. Человек — может.
Однако людей в лесу я боялся все-таки меньше, чем хищного зверя. Человек к моей поляне так скрытно лесом пройти не сможет: сойки взлетят, галки закричат, кусты затрещат. Да что там птицы — наблюдательный человек заметит признаки тревоги даже по бабочкам и стрекозам.
И звуки. После хотя бы одного дня, проведенного в лесу в полном одиночестве, ваша личная «система безопасности» настраивается и уже прилично различает привычные звуки от посторонних, первозданному лесу чуждых. Тресь! — а это всего лишь с дерева упала ветка, она характерно валится, цепляя другие. Кусты почти не возмущаются, высокая трава почти не ухает, принимая тяжесть. Вообще-то подобных вертикальных движений в лесу много, это стоит осознать — они привычны, вечно что-то падает. Или птица — села на куст, он и прогнулся вниз. А вот горизонтальные — всегда тревожны. Так что, если вы захотите резко спрятаться, — приседайте, а не порхайте в сторону: заметят. Ну и на закуску… Как говорил мой первый сержант: «Нет ничего более идиотического, чем бегущая елка», — это к вопросу о желании многих нацепить на себя куски обломанной флоры.
Тут такой нюанс: человек, даже самый опытный и тренированный, всегда издает звук «чуждый». А зверь — «свой», лесной. Он вырос тут, вжился в среду. Поэтому медведь треснет веткой так — а он треснет, мифы о бесшумности лесных хищников живучи, но глупы по определению, — что вам это покажется звуком лесным. Если на этой планете есть люди, а они тут есть, судя по врученному мне «боевому уставу», то птицы знают, что это за страшная тварь, — среагируют особо, всегда и издалека. Я уже не говорю о запахе. В лесу мы воняем своим телом, железом и синтетикой не просто приметно, а с вопиющей наглостью, за что всегда наказаны повышенным вниманием всего тут сущего.
Нужно выждать и приготовиться. В хищном лесу — вооружиться… Приготовиться.
Приготовлению порой мешают мифы. Люди живут не только среди фактов, но и среди мифов. Мифотворчество есть непременная и обязательная часть создания истории, но именно в случае с огнестрельным оружием, с самого начала его освоения, этот феномен приобрел, пожалуй, самодостаточное значение в виде самостоятельного жанра. Жанра «экспертных баек». Окрепшие в сетевых спорах точки зрения и убеждения бойцов, полярников, геологов, туристов, охотников и рыбаков давно превратились в постоянно и надежно востребованный слушателем и читателем продукт. Продукт этот не только развлекательно-сетевой, но и познавательно-практический, а часто еще и аналитический. К удивлению многих скептиков, именно эти сочинения куда как лучше помогают понять роль оружия в обществе, чем все сухие отчеты и исследования специалистов.
Городские оружейные легенды ничуть не менее привлекательны, чем мифотворчество реальных практиков, которых, кстати, очень мало, — они точно так же оживляют серый облик повседневной действительности, наглядно показывая нам, как романтично можно жить с оружием в руках. Само наличие мифов сомнений ни у кого не вызывает, споры идут лишь об их происхождении, качестве и практической ценности. Все это требует отдельного анализа, вполне, кстати, научного. С легендами оружейными по степени массового воздействия могут сравниться лишь легенды выживальческие. Опасность начинается тогда, когда уважаемый эксперт ошибается, что рано или поздно неизбежно происходит. Дорогая получается ошибка.
Мифы, мифы… Как же вы порой вредны, как опасны. «Самый страшный зверь в лесу — это человек», к примеру. Не нобелевская мудрость. Человек опасен умом и вооруженностью, что об этом говорить попусту, — очевидное. Но далеко не каждый человек, встреченный вами в лесу, опасен.
Волк же — любой. Стая одичавших собак — любая. Сами стаи одичавших собак, неугасимым инстинктом хищников сбитых в крепкие бандитские коллективы, — далеко не слух и не легенда, а самая серьезная опасность и всегда проблемная действительность. Такая стая, барражирующая за городом в поисках пропитания, представляет реальную угрозу жизни, ведь привычки и поведение человека эти хищники знают отлично, а эффективно охотиться на оленей, как волки, они не умеют. Взрослые могут верить или нет в такую угрозу, но наши дети отлично знают про эти стаи — вот тут и располагается массив легенд. Печальных. Про разорванных и съеденных. Про то, как дети всей ватагой убегали от осатаневших псов, как чудом остались живы, как спаслись, лишь вскарабкавшись на газопровод или трубопровод, крыши дальних гаражей. Взрослым надо бы своевременно прислушиваться к таким рассказам, а властям оперативно и эффективно принимать меры, не пытаясь выровнять на весах право хищных диких стай и жизни наших детей. Но мы детям про это почти ничего не рассказываем. Конечно, про маньяков ныне полезней и актуальней — эта кино- и телемода заслоняет все другие опасности, вполне реальные.
Медведь чрезвычайно опасен — каждый. Голодная рысь очень опасна, матерая росомаха будет вас вести долгими километрами, оценивая ваши шансы случайно травмироваться. Спорить тут не о чем. Статистика вещь упрямая — сколько гибнет в год от нападения лесных злодеев? А медведей, волков, одичавших собак? Не любят об этом лишний раз говорить, не хотят будоражить население. Но есть у меня дома набор фоток. Жаль, показать никому уже не могу. Хотя о чем я! Чувствую, тут такие фотки будут…
К опасности человека нас еще город приучил, там, кстати, он, человек, наиболее опасен. Но к этой опасности вы уже привыкли, осознаете и более-менее представляете, как себя вести, что делать. А что делать, если на вас медведь напал? Колом стоять, как советуют некоторые, — живым шашлыком? Типа, он же тупой, медведь, он оценит неподвижность английского мохнатоголового солдатика в карауле и передумает вас жрать! И уйдет есть коренья. «Именно так! — говорят некоторые эксперты. — Зверь пойдет искать добычу полегче».
Да нет в лесу более легкой добычи, нежели одинокий человеческий олух!
Про самооборону против злонамеренного человека вы смотрите телепередачи, может быть, даже на курсы по средам ходите. А к опасности, исходящей практически от любого дикого зверя, готовы? Поймали вы, например, крошечную, насквозь пушную, ласку — сдуру. Опасно это? Еще как. Скорее всего, вы уже без пальца, стилусом в фейсбуке пишете…
Звери и люди.
Я слушал и высматривал и тех, и других. И до поры таился ото всех, как герой Дефо, ох, еще не раз он мной упомянут будет. Помните его поведение в первые островные дни, более чем опасливое? Это правда, поэтому такой книжке веришь. Не спешите, найдитесь в обстановке.
Тут главное — палку не перегнуть.
Иначе опасение очень быстро перерастет в навязчивый въедливый страх, из объятий которого вам в дальнейшем освободиться не удастся. Уловите тот момент, когда поймете: «Я уже осмотрелся и освоился, пора заявлять свои права». Уверяю: те, кому положено это сделать, ваши намерения и решимость почувствуют. Если же позволить чувству неведомой опасности поселиться в сердце после того момента, как освоились на месте, поняли его и привыкли к видам вокруг, — то вы затворник. Так и начнете придумывать причины и мотивы для оправдания своей «практической неподвижности». А со временем вам станет просто страшно выходить за двери жилища.
Стрелял я охотно, с удовольствием. Из «смита» — немного, вещь знакомая, в чем-то даже родная. Да и дальше десяти метров из этого гаджета палить не собираюсь, не реал. Маузер — совсем другое дело. Жаль, нет в моих угодьях достаточной дистанции на установку мишени — полянка маленькая. А так вполне допускаю, что и на сотню метров из этого аппарата пули можно сажать достаточно точно. Сто патронов я определил себе на учебный пожог… Опять слышу друзей-«тактиков» с их вечным: «Мало! Мало!» А мне было жалко до смерти, хоть режьте! Где новые брать буду? Это же сто косуль! И спалить такой припас в белый свет, как в копеечку? Ты в уме ли, Федя?
В итоге «зеленая сторожиха» не выдержала, вмешалась и заблокировала местечковые соревнования по стрельбе на шестидесяти сожженных патронах. Ну его на фиг, я не Крез. Все едино на таком ресурсе не научусь стрелять мастерски: познакомился, опробовал, представляю — и хорошо. Подумал о том, что неплохо бы предусмотреть пальбу с двух рук, в критический момент, но ничего хорошего из этого не вышло. Не развита у меня левая, никогда спецом ее не тренировал — не было необходимости. Взял «смит» левой, «мазу» в правую — полная хрень, расход патронов без пользы. Еще немного поупражнялся — и на том тренировку закончил, представляя, чего бы я наслушался в Москве от друзей.
Странные люди эти «тактики». Порой у меня складывалось впечатление, что многие из них реальной жизни просто не знают. В прошлой жизни я очень редко вмешивался в их профильные споры, это фехтование тысячу раз выверенными, как им кажется, аргументами. И неизбежными штампами. «Зачем плодить разнобой в боеприпасе, это очень плохо!» Плохо где? На войне. В армии. А в жизни? А в жизни все по-другому, тут все жизненно, как карта ляжет. Знаете, что на полярных станциях теперь оружия нет? Не положено. Умереть не встать: кругом белые медведи, а оружие полярникам не положено: нет, видите ли, на станциях условий для хранения — и не выдают! Вот и берут люди свое, если оно есть, конечно. Кто что. Какая тут может быть унификация?
Знаю многих, кто, обладая двенадцатым, категорически отказывается от «двадцатки» — зачем, мол, если гладкий ствол уже есть? А по мне — так в лесной ходовой охоте лучше «двадцаточки» вообще ничего нет: легкие, маневренные, носить их одно удовольствие, стрелять — тем более, об отдаче не думаешь, таскать меньше, звук потише, зверь успокаивается быстрей. Двадцатый калибр заставляет стрелять точнее, думать чаще. Однако он не моден. Раньше двенадцатый был не моден, в СССР стреляли шестнадцатым калибром, ныне практически забытым. Кстати, знаю пару закоренелых браконьеров, которые, кроме «двадцатки» и «мелкашки», никакого другого оружия и не признают. «А зачем нам грохот на весь лес?» К чему все это говорю? К тому, что, опровергая мифы, не стоит плодить новые. Люди, будьте гибче, вдумчивей, адаптивней. И спокойнее. Ваше от вас никуда не уйдет, если вы всерьез намерены это взять, конечно.
Впрочем, никому ничего не навязываю. Вам жить. Я живу — так.
На четвертый день отправился на разведку.
Решил так — высоты терять не буду. Еще один штамп: экстренно спускайтесь вниз, к рекам и дуйте вдоль потоков, постепенно выходя к рекам большим — мол, люди по рекам селятся. Хрень все это. Люди давно уже селятся не по рекам, а по дорогам, в нашей стране есть куча рек, больших и малых, где тысячами километров — безжизненные места. И все потому, что нет дорог. Высоту стоит покидать лишь тогда, когда там негде жить и нечего есть. В противном случае высота — ваш единственный шанс получить наиболее ценную информацию об окружающем мире, добраться до кругозоров и увидеть воочию земли окрест. В моем случае, имея столь шикарную базу, валиться в овраги через буераки и заросли плотного кустарника нет никакой необходимости. И искать мне нужно не реки, а дороги.