Через месяц лютых морозов наступила оттепель. Яно брел по брюхо в намокшем снегу. Клокастая шкура не скрывала острого хребта и выпирающих ребер, ослабевший от голода волк едва переставлял лапы. Ноздри жадно шевелились, надеясь уловить запах чего-нибудь съестного, уши вздрагивали: не пискнет ли полевка в своей норе? И вдруг… От неожиданности Яно даже присел, поджав истончившийся хвост: в нос ему резко ударило сладким, пьянящим запахом свежего мяса. Он не мог ошибиться! Собрав последние силы, волк потрусил на зов. Аромат приближался, он манил, он лишал рассудка… Еда была где-то здесь, и ничто не указывало на присутствие других хищников. Может быть, кто-то спугнул волка или рысь от добычи? И произойдет чудо: он, Яно, станет единственным счастливым обладателем целой непочатой туши косули. Или хотя бы зайца. А впрочем, и глухарь пришелся бы кстати. Яно завертелся, пытаясь уловить след. Хрусть! Земля почему-то ушла у него из-под ног, и волк, жалобно взвизгнув, полетел вниз.
Кусок заячьей тушки, действительно лежавший на дне ловчей ямы, не слишком обрадовал Яно, для которого такой обед мог обернуться смертью. Он все-таки съел мясо, прежде чем начать тщетно скрести лапами по краям западни, обрушивая на себя мокрый снег. Тогда Яно собрался с мыслями, отряхнул мокрую шкуру и через минуту превратился в человека. Он надеялся, что руками он сможет уцепиться за какой-нибудь корень под снегом. Не удалось. Оставаться голым посреди зимы тоже было немыслимо, и Яно быстро обернулся обратно в волка. Он жадно вылизал кровь, натекшую с зайчатины, а потом свернулся калачиком и стал ждать, когда придет охотник.
Еда после долгого поста действовала опьяняюще. Его убаюкивал шум сосен; их вечнозеленые верхушки упирались в грязно-белое небо. Волк закрыл глаза, спрятал нос в лапах и задремал.
Ему снилось, что на краю ловчей ямы появилось смешное маленькое зеленое существо. Смышленая мордочка, умные глазки; созданьице внимательно присмотрелось к лежащему на дне волку, чирикнуло что-то и отбежало прочь… Вот стайка зеленых существ, едва касаясь поверхности снега, скрылась за соснами. Яно вспомнилась одна из материнских сказок: о лесной Хозяйке и ее маленьких слугах, в которых превращаются души умерших зверей и птиц. А потом ему приснилась мама. Он лежал у ее ног, возле теплой печи, а она ласково чесала его за ухом. Дрова в печи трещали, рассыпаясь яркими искрами. Этот треск слышался так отчетливо, словно происходил наяву.
— Вот так-так! — громкий голос мгновенно разбудил Яно, и тот вскочил на лапы. Ну, вот и все. Это охотник. Что может противопоставить изнемогший от голода зверь вооруженному человеку? И когда на спину Яно упала сеть, он не стал сопротивляться. Он хотел лишь, чтобы все это поскорее закончилось.
Охотник вытащил его из ямы. Яно слышал его тяжелое дыхание: похоже, человек был стар. Действительно, длинные волосы и борода его были совершенно седыми, а лицо сплошь покрывали морщины. Лишь глаза оставались, несмотря на возраст, ясными и голубыми. Сейчас они внимательно смотрели на волка.
— Ишь ты, куда заходить повадились! До ближайшей деревни верст семь пути. Кто же это здесь лопушки ставит? — ворчал странный охотник. Яно уже успел заметить, что, вопреки опасениям, у старика не было ни ружья, ни охотничьего ножа. Внезапно охотник поступил и вовсе опрометчиво: он ловким движением сбросил с волка сеть, оставив его на свободе, а сам собрался уходить. Ошеломленный Яно не тронулся с места.
— Что же ты? — обернулся старик. — Беги, пока хозяин ловушки не подоспел. И не смотри на меня голодными глазами: со мной тебе не справиться, а угостить мне тебя нечем. Не стану же я ради тебя животину лесную губить. Сам-то я мяса не ем и вашу волчью породу не особенно жалую.
Человеческая речь завораживала Яно. Как давно человек не говорил с ним! Но сейчас он уйдет, и Яно вновь останется наедине с безмолвным лесом, погруженным в зимний сон. Силы покинули волка. Он рухнул на снег, из последних сил пытаясь избавиться от волчьей шкуры. Последнее, что он слышал, — изумленный возглас старика:
— Эй! Что с тобой? Да волк ли ты?!
И, потеряв сознание, Яно уже не видел, что вместе со стариком, поспешно накидывающим на его голое тело свой суконный зипун, над ним нагибается немолодая женщина в белом пуховом платке, наброшенном на седые косы.
— Позаботься о нем, Якофий, — говорила она голосом, в котором слышалось гудение ветра над снежной равниной. — Этому мальчику суждено многое изменить в нашем мире.
Глава 3
ФАРГИТ И МОРЭФ
Облака стремительно неслись по темнеющему небу, раскрашенному золотыми полосами заката. Северный ветер гнал их на юг, словно стаю перелетных птиц, покидающих по осени родные края. А над Черным замком зловещие тучи стояли неподвижно, не пропуская вечерний свет. Иногда со шпилей со зловещим карканьем взмывали вороны, кружились и снова возвращались, словно облетая замок дозором.
Издалека Сварбор, так звучало название замка на фенланском наречии, казался изящной безделушкой, настолько легки были его башни, резные флюгера, узкие проемы стрельчатых окон. Но вблизи становилось ясно, что эта крепость могла выдержать любую осаду: образуя пятиугольник, замок окружали высокие толстые стены из черного камня. И еще от него исходила странная, недобрая, но могущественная сила, не позволяющая не только недругам, но и простым путникам приближаться к его стенам. Раз в четверть часа, лязгая оружием, по стене проходила стража в черных доспехах; холодный ветер развевал пламя факелов и пышные плюмажи на шлемах.
Уже совсем стемнело, когда на дороге, ведущей к воротам замка, появился летящий во весь опор всадник. Перед воротами он остановил коня, подняв его на дыбы резким рывком поводьев, и окликнул стражу. И мгновенно тяжелые створки разошлись в стороны, и всадник въехал во двор. К прибывшему проворно подбежал слуга, хватая брошенные поводья. Всадник спешился и в первую очередь упал на одно колено перед огромной статуей, установленной у входа в замок. Изображенное в черном мраморе, сидящее на высоком троне существо можно было принять за человека, если бы не острые рога на лбу и звериный оскал зубов. Раскосые глаза статуи были выложены из желтых топазов, с вертикальным кошачьим зрачком; полные губы сладострастно усмехались. Чудовище опиралось одной рукой на спинку трона, подавшись могучим волосатым торсом слегка вперед.
— Приветствую тебя, о Домгал Всемогущий! — воскликнул путник, припадая губами к босой мраморной ступне с длинными загнутыми когтями. Потом он поднялся на ноги, и двое привратников распахнули перед ним двери.
Приехавшего встретила знакомая роскошь королевского замка. Со стен ниспадали тяжелыми складками занавеси — черные, фиолетовые, темно-коричневые; множественные диваны и кресла были обиты бордовым бархатом, в углах на черных мраморных постаментах стояли увесистые канделябры из позолоченной бронзы. Повсюду царила мрачная красота. Паркет был выложен из драгоценных пород дерева, тоже с преобладанием темных тонов. Путник безжалостно громыхал по нему коваными каблуками высоких сапог. Навстречу ему попадались богато одетые мужчины и женщины. Мужчины тут же срывали с головы береты с перьями, а дамы почтительно приседали, демонстрируя откровенные вырезы платьев.
У одной из дверей стояли на карауле стражники с застывшими важными лицами. Путник бесцеремонно оттеснил одного из них и дернул за кольцо. Но дверь не открылась, а бронзовая горгулья, в пасть которой было вдето кольцо, вдруг оскалилась и зарычала, так что ее обидчик поспешно отдернул руку.
— Опять заклятие! — сплюнул он на лакированный паркет и крикнул: — Морэф, открывай! Это я!
Через несколько секунд дверь бесшумно отворилась. Все еще подозрительно косясь на горгулью, путник вошел в комнату.
Ее хозяйка не обратила на него ни малейшего внимания. Она кормила с рук огромного черного ворона, подцепляя с серебряного блюда длинными темно-красными ногтями тонко порезанное сырое мясо. Женщина была высокой и стройной, в узком платье с длинным шлейфом и высоким воротником. Затейливо причесанные черные волосы покрывала алмазная сетка; на тонких пальцах сверкали перстни. Трудно было догадаться по гладкому, надменному лицу, что хозяйке Сварбора, великой королеве всего Фенлана, волшебнице Морэф недавно исполнилось пятьсот лет.
— Эта твоя зверюга на двери едва не откусила мне руку, — капризно пожаловался вошедший, целуя холодные, перепачканные кровью пальцы волшебницы. Морэф выдернула руку. Ее ноздри гневно дрогнули.
— Жаль, что ты не сунул ей в пасть свою глупую, трусливую голову, Фаргит! Как ты посмел упустить его? Я уже знаю, что он привел тебя к самой Грани. Почему ты не последовал за ним?!
Фаргит заискивающе поднял брови.
— Моя королева, ты права, я преследовал его до Грани. Когда я добрался до этого гиблого места, едва не лишившись своих лучших собак, Грань еще дрожала. Я чувствовал запах его крови на ней… Бр-р-р! Каюсь, Морэф, мне стало страшно, и я повернул коня назад.
Морэф посмотрела на своего любовника, с трудом скрывая вожделение. Конечно, он трус и наглец и пользуется ее добротой. Вот и теперь: он не исполнил пустякового поручения, и ей следовало бы прогнать его прочь, а вместо этого она уже рисует себе заманчивые картины ночных утех. Как он все-таки красив! Темные вьющиеся волосы до плеч и румянец на щеках, как у девушки, — но вместе с тем грубо слепленный подбородок и узкие злые губы, очерченные тонкой черной ниточкой усов. Однако ночью она заставила бы его принять настоящий облик: пусть простирает над ней свои черные крылья, пусть неутолимая страсть демона сожжет ее дотла… Но сейчас следовало заняться другим.
— Значит, Грань открылась, — нахмурившись, проговорила она. — Честно говоря, я думала, у нас есть в запасе еще пара дней. Я ошиблась. И ты допустил непростительную оплошность: Ключ теперь на той стороне. Теперь у нас всего неделя на то, чтобы вернуть Ключ и совершить задуманное. И сделать это придется тебе.
Морэф вынула из-за пояса маленький серебряный кинжал и рукояткой вперед протянула его Фаргиту. Тот отшатнулся, как от огня.
— Но Морэф!
Волшебница скрестила руки на груди.
— Приказываю тебе именем Домгала Всемогущего найти оборотня и отнять у него Ключ. А потом найти и уничтожить Хранителя с той стороны. Оборотень не должен встретиться с Хранителем. Выполнишь ли ты мой приказ, демон Фаргит?
Глаза Морэф метали молнии. Ворон возмущенно каркнул, распустив крылья. Пристыженный Фаргит склонился перед королевой и взял кинжал.
— Да, великая королева. Я подчиняюсь твоей власти. Но не справедливо ли будет посулить мне награду?
— Награду? — Морэф непонимающе подняла тонкую бровь.
— Я говорю об эликсире бессмертия, госпожа, — вкрадчиво прошептал демон. — Ведь я так рискую. Каждый переход через Грань отнимает у меня годы жизни. А еще я трачу свои силы на то, чтобы выглядеть, кик местные обитатели. Они носят невообразимо неудобную одежду.
Волшебница надменно поджала губы.
— По-моему, я уже достаточно сделала для тебя. Я поделилась с тобой своей силой. Ты стал самым могущественным слугой Домгала. Тебе этого мало? И, кроме того, тебе еще рано думать о награде, Фаргит. Когда голова оборотня будет кровоточить у моих ног, а Ключ в полнолуние окажется на Грани — тогда я позволю тебе снова начать этот разговор. А сейчас ступай. Будь осторожен: обитатели Бекелфела не должны пока догадаться о нас. Домгал поможет тебе. Но торопись: время на исходе.
Фаргит еще раз поклонился и вышел. Морэф протянула ворону очередной кусочек мяса.
— Ешь, мой дорогой Крок. Ты мой хороший, ты мой любимец… — она ласково перебирала черные перья. — Честно говоря, мне стоило бы сделать бессмертным тебя. Что Фаргиту в этом эликсире? Он могущественный демон, он и так будет жить дольше всех людей… Мне страшно вспомнить, что было со мной, когда я выпила эликсир. Кровь вытекала из меня, заменяясь неведомым зельем… Я столько раз говорила ему об этом, но он считает это просто отговорками. Хотя… в чем-то он прав: я ни на миг не пожалела, что прошла через это испытание. Местному сброду нужны были боги — и вот им живая богиня, могущественная и бессмертная. Они трепещут передо мной… Разве это не лучшая доля для королевы — стать богиней?
И Морэф из окна глянула на темные, пустынные поля Фенлана, над которыми с голодными криками кружило воронье. Весь этот мир навечно принадлежал ей.
* * *
Яркое солнце и громкие голоса птиц на фоне особой деревенской тишины разбудили Катю ни свет ни заря — старенькие бабушкины ходики еще не пробили семь. Еще можно было немного поваляться на мягкой кровати, словно приготовленной для капризной принцессы, со множеством перин и подушек, с затейливыми витыми столбиками. Катя долго рассматривала старые фотографии на противоположной стене — портреты актеров с гладкими набриолиненными прическами и актрис, роскошных блондинок, из которых Катя узнала только Орлову и Ладынину.
Солнце тем временем стало нестерпимо щекотать лицо. Катя набросила коротенький цветастый халатик, босиком зашлепала во двор, наплескала дождевой воды из бочки в начищенный до блеска рукомойник и с наслаждением умылась. Интересно, что сказала бы по этому поводу подружка Юля? Наверное, что вода радиоактивная, а для умывания существуют современные косметические средства. И в городе Катя бы полностью с ней согласилась. Но здесь… В это прекрасное утро не хотелось думать о радиации, нитратах и пестицидах. В подтверждение тому Катя сорвала с грядки и отправила в рот немытой первую клубничину с розовым бочком — ужасно кислую, но душистую.
Сорвав еще парочку, чтобы кинуть в чай, девушка вернулась на веранду. Цивилизация напомнила о себе и иском телефона: сообщение, и, конечно, от мамы. Наскоро отбив положенные «все хорошо, люблю, целую», Катя включила чайник и развернула бутерброды. И тут же с улыбкой вспомнила вчерашнюю зверюгу. Неужели и в самом деле волк? Кому рассказать, не поверят. Хотя это же не Ленинградская область в двадцати километрах от города, где стояла дача Кентлеров. Там из всей живности водились только кошки. А здесь, баба Вера рассказывала, зимой даже кабаны по деревне шастают. Почему бы и волку не забежать?
Солнце нагревало застекленную веранду, как оранжерею. День обещал быть жарким. В такие дни хорошо валяться на пляже, а не работать за компьютером. Но все-таки, совмещать это Кате не хотелось. Она честно простучала по клавишам ноутбука часа три, а потом стала собираться на речку.
Камышовка ласково поблескивала сквозь прибрежный ракитник. Она, действительно, почти по всему течению вдоль берегов заросла камышом и лишь вдалеке, в самом низовье, разворачивалась во всей своей простоватой красоте; там над излучиной шелестели тополя и поднимались купола церкви, горящие новенькими золочеными крестами.
Отыскав, наконец, уютный пологий пляжик, Катя расстелила гобеленовое покрывало, сдернутое с кровати — авось, баба Вера не узнает, — и бросила на него шорты и футболку. Сначала она почувствовала себя как-то неловко: еще не загорала в этом году и совершенно отвыкла от солнца и воздуха. Но прогретый ласковый ветер сразу же охватил ее целиком, и девушка поняла, что давно ждала этого прекрасного мига. Она побежала к реке и, не задумываясь, нырнула в ее тихие, сонные воды.
Течение было несильным, но Катя не слишком ему и сопротивлялась: река в этом месте была довольно узкой, добраться до берега не составило бы труда. Катя лениво взмахивала руками, лежа на спине, и следила, как бегут в ярко-синем небе маленькие белоснежные облака… Потому и на берег вышла метрах в двухстах ниже по течению. И сразу поняла, что выбрала место неудачно: навстречу ей по тропинке вдоль реки неторопливо шел высокий молодой человек в светло-сером дорогом костюме. Верхние пуговицы белоснежной рубашки были расстегнуты, вьющиеся волосы до плеч зачесаны назад и гладко зализаны надо лбом. Увидев Катю, незнакомец остановился как вкопанный и проводил ее долгим ошалелым взглядом, так что девушка вдруг смутилась излишней откровенности своего нового купальника. Взгляд этот Катя еще долго чувствовала спиной и потом всерьез проверила: нет ли под лопаткой дырки? Неужели этот голливудский красавец приехал к кому-нибудь в Камышино? Вот некстати. Девушка поморщилась, опускаясь на заслуженный гобелен: еще не хватало завести здесь «курортный» роман. Времена, когда Катя в каждой новой встрече доверчиво искала долгожданную настоящую любовь, канули в Лету. А заводить отношения по взаимной договоренности на недельку-полторы ей всегда казалось пошлым. Впрочем, что это она? Может, это вовсе не скучающий бабник, а воспитанный молодой джентльмен, который не станет нарушать ее «прайвэси»? И вообще, стоит ли думать о всяких глупостях, когда так хорошо, так тепло, так лениво…