– Пожалуйста.
– У вас свежий взгляд. Объективный. Я вас по-товарищески прошу: если заметите или услышите что-нибудь интересное, или, скажем, тревожное – пожалуйста ко мне! Я готов в любой момент дать разъяснения. Ночью разбудите – я ваш!
Силантьев поднялся.
– Пора идти, товарищи наши уже собрались, ждут с нетерпением человека, который здоровался с госпожой Тэтчер.
Силантьев первым шагал по просторному коридору, как царь Петр вел сподвижников на строительство Петербурга. Ботинки у него были хорошо начищены. И под кованы. Уши прижаты, пробор уходил на затылок, и там волосы аккуратно и выверенно прикрывали начинающую лысинку.
На лестничной площадке курили две девицы. Они спрятали сигареты за спины. Силантьев сказал на ходу:
– Все в зал, все в зал!
Зал заседаний, некогда актовый зал гимназии, был полон. Двадцать рядов – быстро просчитал Шубин – по четырнадцать стульев. И все заняты. Девяносто процентов – женщины. Сколько же человек здесь трудится?
Некоторые начали подниматься, как перед уроком, другие принялись аплодировать. На сцене стояли три стула и микрофон. Силантьев энергичным жестом остановил аплодисменты и подошел к микрофону.
– Среди нас, – сказал он, находится известный журналист-международник, корреспондент газеты «Известия» Юрий Сергеевич Шубин.
Последним словом он вызвал в зале аплодисменты, причем именно такой мощности, что их можно было остановить новым движением руки.
Подходя к микрофону, Шубин краем глаза увидел, как Силантьев усаживается на стул за его спиной, чтобы вместе с товарищами по работе прослушать увлекательный рассказ московского лектора, который не пожалел времени, оторвался от своих важных дел ради сотрудников городского аппарата.
Потом, уже в середине лекции, Шубин снова кинул взгляд назад, но там был лишь Николайчик – весь внимание. Стул Силантьева был пуст.
Слушали так себе, и чем дальше, тем громче становилось шуршание в зале. Шубин не был профессиональным лектором и на каком-то очередном повышении шума смешался, забыл, о чем надо говорить, и, совершенно очевидно, с силой провидца, заглянувшего в коллективную душу аудитории, понял, насколько безразличны аргентинские и бразильские проблемы и даже выборы президента в США для те, кто сидел в зале, надеясь, что лектор уложится минут в сорок и можно будет уйти с работы пораньше. Но этот московский лектор – еще относительно молодой и внешне интересный, хоть и не большого роста – все говорит и говорит и не соображает, да и как ему, сытому москвичу, сообразить, что еще надо бежать в прачечную, идти за ребенком в детский садик, а автобус набит и в магазинке вечерняя очередь.
– А теперь я хотел бы, чтобы вы мен задали вопросы, – услышал Шубин собственный голос, что его удивило, потому что он настолько отвлекся, читая мысли слушательниц, что забыл о себе и не слышал конца лекции, видно гладкого и ожидаемого, потому что никто в зале не заметил раздвоения лектора.
Последовала небольшая пауза, прежде чем Шубин мог позволить себе сказать: «Раз вопросов сегодня нет, то я хотел бы поблагодарить вас за внимание...» И тут поднялся сурового вида ветеран с орденскими планками и начал прокашливаться. И по залу, мгновенно охваченному негодованием к человеку, остановившему благоприятное течение событий, прокатился свирепый гул, на что Николайчик, увидя, что наступил его час, вскочил и громко произнес:
– Товарищи! Лекция еще не закончена. Каждый получит возможность задать вопрос.
Словно и в самом деле шум возник от неуемного желания чиновниц засыпать Шубина вопросами.
– Нельзя ли уточнить, и поподробнее, товарищ лектор, – прогудел ветеран, – взаимные позиции Англии и Аргентины касательно Фолклендских, или Мальвинских, островов.
Зал послушно примолк, а Шубин покорно и слишком подробно принялся объяснять людям, которым и во сне не приснятся Фолклендские острова, как они были аннексированы Великобританией.
Зал шуршал, шептался и надеялся, что другого активиста не найдется. Но нашелся. Правда, в несколько ином облике.
Когда человек с планками начал прокашливаться, подготавливая новый вопрос, резко вскочила женщина, из породы крикливых, простоволосых любительниц правды-матки.
– Вы нам вместо Аргентины скажите, – выкрикнула она, – как в Москве обстановка с водой? Долго еще будем детей травить?
Зал сочувственно зашумел. Шубин не знал, что ответить, но ответил Николайчик.
– Я просил, – грозно сказал он, – задавать вопросы по сути дела, а не отвлекаться. И если вопросов по сути нет, то Юрий Сергеевич закончил лекцию.
В зале сразу стали вставать, потянулись к дверям, загалдели, и ни один человек не взглянул более на сцену. Николайчик был огорчен.
– Не ожидал такого выпада в этих стенах. Но вы не расстраивайтесь. Вечером будет совсем иначе, люди за свои деньги придут.
– Я не сомневаюсь, – сказал Шубин.
Шубин попал в поток женщин, они расступались, одна сказала спасибо, что приехали. Чья-то рука дотронулась до его пальцев – Шубин почувствовал, что ему передают сложенный лист бумаги. Хотел положить его в карман, но Николайчик замети и спросил:
– Что это вам дали?
– Записку, – сказал Шубин.
– Можете отдать ее мне, – сказал Николайчик. – Вам она не нужна.
– Не беспокойтесь, – сказал Шубин. – Я собираю записки.
До вечерней лекции в ДК «Текстильщик» оставалось еще часа три. «Москвича» не было. Шубин сказал, что дойдет до гостиницы сам. Николайчик обрадовался – сказал, что жена ждет обедать, а его язве нужна диета. И они попрощались.
Возвратясь в гостиницу, Шубин попросил у горничной чаю, достал купленную утром булку и устроил себе скромный диетический обед. Потом вспомнил о записке и достал ее из кармана.
Там было написано:
«Как можно рассуждать о Мальвинских островах, когда у нас в городу такое тяжелое положение, но обратиться совершенно некуда. Скажите, чтобы к нам прислали корреспондента. Городу буквально угрожает опасность, она исходит от деятельности химзавода и биокомбината. В один прекрасный день они устроят у нас эпидемию, а пока они медленно убивают наших детей, но никто не обращает внимания».
Подписи не было.
Шубин оставил записку на столе. Городов, где плохой воздух и вонючая вода, немало. Все на свете относительно: ему, Шубину, хочется снова пожить в Швейцарии, а этим людям Москва кажется недосягаемым раем.
Он подошел к окну. Темнело. По небу, озаренному розовым зимним закатом, тянулись горизонтальные полосы неестественного анилинового цвета.
В комнате было душно, Шубин, забыв о городских ароматах, приоткрыл окно. Потом захлопнул его.
Шубин решил вздремнуть.
Проснулся он от того, что в комнате стояла Эля.
– Что? – спросил Шубин, открывая глаза. – Пора?
– У вас лицо выразительное, – сказала Эля. – У меня брат художник, Гера, на кладбище работает, на плитах вырезает буквы и венки. Хотите, к нему поедем, он вас нарисует, лады?
Шубин рассмеялся. Он вскочил, стараясь сделать это легко и молодо. И сразу оказался рядом с Элей – номер был мал. Она подняла глаза и посмотрела на Шубина внимательно и серьезно. Руки сами притянули ее за плечи. Эля послушно сделала шаг вперед. Ее губы чуть разошлись, как бы ожидая поцелуя, и поцелуй получился долгим, как будто не первым, а тем, десятым, сотым, от которого одно движение до близости. Рукам Шубина было неловко прижимать к себе скользкую кожу куртки.
Эля вдруг оттолкнула Шубина. И сказала, будто процитировала:
– Не время и не место.
Сам поцелуй не вызвал в ней удивления или сопротивления.
– Извини, – сказал Шубин.
– А чего извиняться. Я заводная. Если бы не кожан, вы бы почувствовали. Пошли, а то Федор Семеновича инфаркт хватит.
Она пошла к двери первой. Шубин натягивал аляску и смотрел на волосы Эли, очень густые, черные, прямые. Восточные волосы. А лицо русское.
– Волосы у тебя красивые, – сказал Шубин, выходя в коридор.
– Это раньше были красивые, – сказала Эля. – Я химию делала. А когда на машине стала работать, обрезала. И не жалко.
Дежурный с красной повязкой у двери поднялся, когда Шубин поравнялся с ним. Открыл дверь. Какое тупое, злое лицо, подумал Шубин.
– Он всегда так? – спросил Шубин.
– Ну что вы! Он в людях разбирается. Другого и не заметит.
– Или его предупредили?
– О чем предупредили?
– Что приехал ревизор, остановился в гостинице.
– Да какой вы ревизор?
– Вот и я говорю. А что, не похоже?
– Ревизоры разные бывают. Если вы ревизор, то секретный. Но вы даже не секретный.
– Почему?
– А потому что целоваться с шофершей не полезли бы. Ревизоры своем место ценят. Если надо, им доставят какую следует. Без риска. С керамическими зубами.
Шубин улыбнулся.
Он сел рядом с Элей на переднее сидение. Она долго заводила машину, мотор взрывался шумом и тут же замолкал.
– А еще ревизоры, даже секретные, не садятся рядом с водителем, – сказала она поучительно. – Люди на мелочах попадаются.
– Как шпионы, – сказал Шубин.
Он смотрел на ее профиль, который ему очень нравился. Он был четкий и логичный.
– Не смотрите, – сказала Эля. – А то никогда не заведу.
Машина все же завелась и, разбрызгивая снежную жижу по асфальту, развернулась к центру.
– Расскажи мне про общество защиты природы.
– Про зеленых?
– Они себя так зовут?
– Нет, это их так зовут. У нас в городе сейчас обществ посоздавалось – не представляете. Я даже не все знаю и разницу не понимаю. Есть «Память», потом «Мемориал», хотя эти хотят памятник жертвам сталинских репрессий ставить, потом «Отечество» и еще «Родина». Ну, конечно, «Зеленые», а в пединституте – политический клуб. Смешно, правда?
– Это везде происходит, – сказал Шубин.
– У вас это, может, и серьезно, а у нас их всерьез никто не принимает. Все равно власть не у них.
– А ты сама принадлежишь к какому-нибудь обществу?
– Вы с ума сошли! Мне работать надо. Митьку кормить.
– Кого?
– У меня сын есть, в садик ходит.
– Вот не думал...
– Мне уже двадцать пять, вы что думали? Девочка?
– А муж? – Шубину стало неловко – командировочный козел! Мужчина в сорок лет...
– Не беспокойтесь... – улыбнулась Эля. – Нет у меня мужа. В Томске мой муж строит новую семью. Выгнали мы его с Митькой. Так что я женщина свободная, люблю кого хочу.
Эта бравада была Шубину неприятна.
– Мне бы от получки до получки прокрутиться, не до фарфоровых зубов. Я у Федора Семеновича как личный лакей – туда, сюда, подай, привези. На себя некогда пахать. Вот и крутимся на полторы сотни в месяц.
– А он помогает ребенку?
– Он бы себе помог.
«Москвич» резко затормозил у подъезда безликого желтокирпичного клуба. Машину занесло по грязи. Эля матюкнулась сквозь зубы. Может быть, нечаянно, а может, специально для Шубина.
– Идите, – сказала она. – Вас в дверях встретят.
Она осталась в машине и не смотрела на Шубина, будто была обижена.
Шубин поднялся по лестнице. Суетливая женщина в школьном платье с белым кружевным воротничком ждала его у вешалки.
– Вам не здесь раздеваться, – сказала она. – Вам, Юрий Сергеевич, в кабинет директора.
Сейчас скажет, подумал Шубин, что видела меня позавчера по телевизору.
Но обошлось. Они прошли через буфет, где стояла длинная очередь. Шубину было ясно, что этим людям никак не управиться до начала лекции. Они будут входить и стучать стульями во время ее. В кабинете директора было натоплено, на столе стоял чай и домашние пирожки, которые, как выяснилось, испекла женщина в школьном платье. Николайчик уже восседал за столом и жевал бутерброд с ветчиной.
– Подкрепитесь, – сказал он наставительно.
– Уже надо идти.
– Подождут.
Шубин хотел было возразить, но тут понял, что страшно голоден и совершенно неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз. Пригласили, водят по кабинетам, а чтобы покормить – это в голову не приходит.
Он уселся за стол и стал жевать бутерброд. В кабинет заглядывали какие-то люди, будто узнали, что привезли редкое животное. Скорей бы домой. Вода в жидком чае противно пахла. Шубину показалось, что этот запах будет теперь преследовать его везде.
– Вода у нас, можно сказать, целебная, – сказал Николайчик.
– Я смотрел сводку – по химическому составу она содержит многие полезные микроэлементы. Правда, приходится жертвовать вкусовыми данными.
– Лучше бы без микроэлементов, – сказал Шубин, и Николайчик послушно засмеялся.
Зал был почти полон, и это немного примирило Шубина с жизнью. Он сел за столик рядом с Николайчиком, который принялся по бумажке вычитывать краткую биографию гостя. Звучало солидно. Шубин хотел найти в зале Элю, но свет в зале был притушен, только первые ряды на свету. Если она пришла, она где-то у входа. Нет, сказал себе Шубин, она сейчас пользуется возможностью подработать. Ловит клиентов на вокзале.
Шубин старался говорить интересно, ему надо было почувствовать зал. Важно почувствовать, что тебя слушают. Зал был благожелательный. Люди купили билеты, то есть сознательно отдали ему вечер, и Шубин честно хотел отработать полтинник, который каждый из них заплатил.
Слушали хорошо, потом были вопросы. Так как зал был велик, вопросы передавали в записках из ряда в ряд, а потом мальчик, сидевший в первом ряду, бежал к сцене, поднимался на цыпочки и клал их в картонную коробку, что стояла на краю сцены. Николайчик поднимался, шел к коробке, вытаскивал очередную партию записок, нес к столику и, прежде чем отдать Шубину, прочитывал их, раскладывая на две стопки, – та, что поближе к Шубину, предназначалась для ответов, а та, что оставалась под рукой у Николайчика, предназначалась черт знает для чего.
Шубин отвечал, поглядывая на все растущую стопку под рукой Николайчика, и его подмывало вытащить записки у организатора. Ему неприятно, что кто-то решает за него.
Когда Николайчик в очередной раз отошел, Шубин протянул руку к забракованным запискам и спросил в микрофон:
– А на эти отвечать можно?
В зале засмеялись. Потом раздались аплодисменты.
Николайчик вернулся к столу и сказал не в микрофон:
– Это все повторения. Те же вопросы. Я не хотел ваше время отнимать.
Шубин не поверил ему и потянул записки к себе. Николайчик сдался, но добавил при этом:
– Но есть такие, которые к вам не относятся.
– А вот это мы сейчас и посмотрим, – сказал Шубин в микрофон.
– Читайте, читайте! – кто-то крикнул из зала.
Шубиным владело сладкое мстительное чувство презрения сильного к провинциальному бюрократу, который посмел поднять руку на его свободу.
Он раскрыл верхнюю записку и прочел ее вслух:
– «Вы женаты?»
Зал после короткой паузы расхохотался. Даже Николайчик смеялся удовлетворенно. Шубин сказал:
– Это к делу не относится. – Ответ был неудачен, и зал продолжал смеяться.
Шубин достал другую записку:
– «Как решается проблема с нитратами в овощах в других странах?» – Шубин начал отвечать, и зал слушал зачарованно, так как это всех интересовало. Шубин поглядывал на Николайчика, который нервно зевал. Ему очень хотелось кончить эту лекцию, но Шубин в союзе с залом продолжал его злить.
Следующая записка:
– «Какие меры принимаются в Японии или Америке по отношению к заводам, травящим население? А то у нас химзавод и биокомбинат травят нас, как мышей. А разве мы полевые вредители?»
– Это провокационный вопрос и не имеет отношения к международной обстановке, – сказал Николайчик, и зал зашумел.
– Ничего, – сказал Шубин. – Я отвечу. Как я понимаю, эта проблема остро стоит в вашем городе.
– Еще как! – крикнули из третьего ряда. Шубин поглядел в ту сторону и увидел сидевших рядом бородатого Бориса и очкастую Наташу из книжного магазина.
– Помимо государственных органов, которые обязаны следить за окружающей средой и которые независимы от местных властей, в европейских странах существуют общественные организации, которые могут влиять на производителей. Губить природу предприятиям там стало экономически невыгодно. Слишком дорого это обходится.