- Слишком глубокий, - сказал из темноты Тони и в его юлосе прозвучала печаль, которая, привела Дэнни в ужас. - Слишком глубокий, чтобы выбраться отсюда.
Надвинулся, навис новый силуэт. Огромный и прямоугольный. Покатая крыша, неясным пятном белеющая в беснующейся тьме. Множество окон. Длинное здание с черепичной крышей.
Часть черепицы была более новой и зеленой. Ее клал папа.
Гвозди он покупал в Сайдвиндере. В магазине скобяных товаров. Сейчас черепицу засыпал снег. Снег засыпал все.
Вынырнув из небытия, на фасаде здания засветился зеленый ведьмин огонек, он мигнул и превратился в ухмыляющийся над двумя скрещенными костями гигантский череп.
- Яд, - сообщил из наплывающей темноты Тони. - Яд.
Перед глазами Дэнни промелькнули другие надписи, некоторые - зелеными буквами, некоторые - на дощечках, под разными углами воткнутых в сугробы.
КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО. ОПАСНО! ПРОВОД ПОД ТОКОМ. СОБСТВЕННОСТЬ
КОНФИСКОВАНА. ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ. ТРЕТИЙ ПУТЬ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ. НЕ
ПОДХОДИТЬ. НЕ ТРОГАТЬ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. В НАРУШИТЕЛЕЙ
СТРЕЛЯЕМ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.
Он не понимал до конца ни одной надписи - он не умел читать! - но уловил общий смысл всех, и в черные пустоты его тела начал наплывать смутный ужас, подобный легким коричневым апорам, гибнущим при свете солнца.
Надписи растаяли. Теперь Дэнни находился в комнате, полной незнакомой мебели, в комнате, где было темно. В окна, словно песок, билась снежная крупа. Во рту пересохло, глаза походили на горячие мраморные шарики, сердце молотом стучало в груди. Снаружи что-то глухо бухало, как будто настежь распахивали какую-то жуткую дверь. Шаги. На другой стороне комнаты было зеркало, в его дутой серебряной глубине зеленым пламенем запылало одно-единственное слово и слово это бегло - ТРЕМС.
Комната растаяла. Другая комната. Эту он
(узнает)
знал. Перевернутый стул. В разбитое окно, крутясь, летел снег, уже припорошив край ковра. Раздернутые шторы вкривь и вкось свисали со сломанного карниза. Низкий шкафчик лежал ящиками в пол.
Снова глухой стук, ровный, ритмичный, страшный. Бьющееся стекло. Надвигающееся разрушение. Хриплый голос, голос безумца, ещё более страшный от того, что знаком:
- ВЫХОДИ! ВЫХОДИ, ГОВНЮК МАЛЕНЬКИЙ! ПОЛУЧАЙ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ!
Хрясь. Хрясь. Хрясь. Разлетающееся в щепки дерево. Зычный крик ярости и довольства. ТРЕМС. Все ближе
Он поплыл через комнату. Картины сорваны со стен. Проигрыватель.
(Рмамин проигрыватель)
перевернут, лежит на полу. Ее пластинки - Григ, Гендель, "Битлз", Арт Гарфункель, Бах, Лист - раскиданы повсюду. Зазубренные черные осколки похожи на куски пирога. Из соседней комнаты, ванной, сноп света - жесткого, белого света и мигающее красным глазком в глубине зеркальца на дверце аптечки слово: ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС...
- Нет, - прошептал он. - Нет, Тони, пожалуйста...
И свешивающаяся через белый край фарфоровой ванны рука. Мягкая, безвольная. Вниз по пальцу - среднему пальцу - медленно стекает струйка крови, капает на пол; ноготь аккуратный, ухоженный...
Негг, нет, нет, нет.,,
(ну, пожалуйста, Тони, ты меня пугаешь)
ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС
(перестань, Тони, перестань)
Все тает.
Стук в темноте становится громче, ещё громче, отдается эхом повсюду, со всех сторон.
Теперь он в темном коридоре, в страхе вжимается в синий ковер, громада которого сплошь заткана буйными зарослями извивающихся черных силуэтов, прислушивается к приближающемуся стуку, и вот уже Некто - неясный силуэт сворачивает за угол и начинает подходить к Дэнни шаткой походкой, от него пахнет кровью и гибелью. В одной руке он раскачивает из стороны в сторону деревянный молоток (ТРЕМС), описывая не сулящие ничего хорошего дуги, вбивая его в стены, разрывая шелковистые обои и выколачивая призрачные облачка известковой пылил - ВЫХОДИ-КА, ПОЛУЧИ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ! КАК НАСТОЯЩИЙ
МУЖЧИНА!
Силуэт приближается, от него резко пахнет чем-то кислосладким, он огромен; молоток со злобным свистом рассекает головкой воздух, а потом врезается в стену, так, что вылетает облако пыли - при вдохе обнаруживается, какая она сухая и колючая, - и раздается глухое громкое "бумм!". Крошечные красные глазки горят в темноте. Чудовище идет за ним, оно обнаружило его, зажало здесь спиной к голой стене. А люк на потолке на замке.
Темнота. Ощущение, будто он плывет.
- Тони, пожалуйста, забери меня назад, пожалуйста ..
И он вернулся, он, весь в поту, опять сидел на кромке тротуара Арапаго-стрит, взмокшая рубашка прилипла к спине.
В ушах ещё стоял глухой стук и пахло мочой, его собственной - в предельном ужасе он обмочил штаны. Перед глазами стояла безвольная рука, перевесившаяся через край ванны; кровь, сбегающая вниз по среднему пальцу и то непонятное слово, которое было куда страшнее любого другого: ТРЕМС.
И вот - солнечный свет. Все реально. Кроме Тони, стоявшего на углу шестью домами дальше, превратившегося в пятнышко, голос его был тихим, тонким и приятным. - "Осторожнее, док..."
Миг - и Тони исчез, а за угол завернул папин видавший виды "жук", тарахтя, он проехал по улице, выбрасывая назад облака синего дыма. Дэнни медленно вскочил на ноги с тротуара, размахивая руками, приплясывая с ноги на ногу, вопя:
"Пап! Эй, пап! Эй! Привет!"
Папа завернул фольксваген на тротуар, вырубил мотор и открыл дверцу. Дэнни помчался к нему - и прирос к месту, широко распахнув глаза. Душа мальчика ушла в пятки, он закаменел. Рядом е папой на переднем сиденье лежал молоток с короткой ручкой, к покрытой запекшейся кровью головке прилипли волосы.
В следующую минуту на этом месте оказалась сумка с продуктами.
- Дэнни... док, с тобой все в порядке?
- Угу. Все о'кей. - Он подошел к папе и зарылся лицом в отделанную овечьей кожей вареную куртку, крепко-крепкокрепко обхватив его. Джек обнял малыша в ответ, слегка недоумевая.
- Эй, док, не сиди столько на солнце. Ты весь потный, с тебя просто капает.
- Кажется, я немного поспал. Пап, я люблю тебя. Я ждал.
- Я тоже люблю тебя, Дэн. Вот, привез вам кое-что. Как думаешь, ты уже достаточно большой, чтобы отнести это наверх?
- А то!
- Док Торранс, самый сильный человек в мире, - сказал Джек, взъерошив ему волосы. - Хобби которого - засыпать на углах улиц.
Потом они пошли к дверям, а мама уже спустилась на крыльцо встретить их, и Дэнни стал на вторую ступеньку и смотрел, как они целуются. Они были рады видеть друг друга.
Они источали любовь - как источали её парень с девушкой, что прошли по улице, держась за руки. Дэнни обрадовался.
Сумка с продуктами, всего лишь сумка с едой, которую он держал в охапке, захрустела. Все было в порядке. Папа дома.
Мама его любит. Ничего плохого. А потом, не все, что Тони показывает, непременно сбывается.
Но в сердце Дэнни поселился страх, глубокий, леденящий, он гнездился вокруг сердца и того неподдающегося расшифровке слова, которое он увидел в зеркале своего духа.
5. ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА
Поставив фольксваген перед универмагом "Тейбл-Меса", Джек дал мотору заглохнуть. Он снова задумался, не стоит ли съездить и поменять бензонасос, и снова сказал себе, что им это не по средствам. Если автомобильчик сумеет добегать до ноября, можно будет со всеми почестями отправить его на покой. К ноябрю здесь, в горах, будет столько снега, что "жук" утонет целиком... а может, утонут и три "жука", поставленные друг на дружку.
- Я хочу, чтобы ты остался в машине, док. А я принесу тебе конфету.
- А почему мне нельзя с тобой?
- Мне надо позвонить по личному делу.
- Поэтому ты не позвонил из дома?
- Точно.
Несмотря на их тающие финансы, Венди настояла на том, чтобы телефон был. Она доказывала, что с маленьким ребенком - особенно с таким малышом, как Дэнни, который иногда страдает обмороками - нельзя позволить себе не иметь телефона. Поэтому Джек раскошелился на тридцать долларов за установку аппарата - уже скверно, - и на девяносто за страховку, что нанесло по бюджету действительно ощутимый удар.
Но до сих пор телефон молчал, как рыба, не считая двух раз, когда ошибались номером.
- Пап, а можно мне "Бэби Рут"?
- Можно. Сиди спокойно и не балуйся с переключением передач. Ладно?
- Ладно. Я карты посмотрю.
- Давай.
Джек вылез из машины, а Дэнни открыл бардачок "жука"
и вытащил пять потрепанных карт расположения бензоколонок:
Колорадо, Небраска, Юта, Вайоминг и Нью-Мексико. Он обожал дорожные карты, обожал водить пальцем вдоль трасс.
По мнению Дэнни, в переезде на Запад самым хорошим были новые карты.
Джек сходил к аптечному прилавку, купил Дэнни конфету, а себе газету и экземпляр октябрьского "Писательского дайджеста". Дав девушке пятерку, он попросил сдачу четвертаками Зажав серебро в руке, он направился к стоявшей возле изготовляющего ключи автомата телефонной будке и протиснулся внутрь. Отсюда через три стекла был виден сидящий внутри "жука" Дэнни. Голова мальчика прилежно склонилась над картами. Джек чувствовал, как его захлестнула волна граничащей с отчаянием любви к мальчугану, отчего лицо приняло каменно-угрюмое выражение.
Он полагал, что выразить Элу обязательную благодарность можно и из дома - разумеется, он не собирался говорить то, что могло вызвать у Вендч возражения. Но гордость Джека сказала: нет. Теперь он почти всегда прислушивался к тому, что подсказывала ему гордость, ведь кроме жены с сыном, шестисот долларов на текущем счету и потрепанного фольксвагена 68 года у него осталась только гордость. Да и счет-то был объединенным. Год назад он преподавал английский в одной из лучших частных школ Новой Англии. И друзья там были - правда, не совсем такие, с которыми Джек знался до того, как бросил пить, но посмеяться было с кем; были приятели - коллеги по факультету, восхищавшиеся его искусным обращением с классом и личным пристрастием к писательскому ремеслу.
Шесть месяцев назад дела шли очень хорошо. Вдруг оказалось, что каждые две недели от жалованья остается достаточно денег, чтобы начать делать небольшие сбережения. В дни, когда Джек пил, ни разу не удавалось отложить ни гроша, хотя выпивку почти всегда ставил Эл Шокли. Джек с Венди начали осторожно поговаривать, не поискать ли дом и не выплатить ли примерно в течение года первый взнос. Ферма в деревне. Шесть или восемь лет на то, чтоб полностью её обновить - да черт возьми, они были молоды, у них было время.
Потом он вышел из себя.
Джордж Хэтфилд.
Запах надежды обернулся запахом старой кожи в кабинете Кроммерта, все вместе напоминало одну из сцен его собственной пьесы: на стенах - старые портреты прежних директоров Стовингтона, чеканки с изображением школы, какой та была в 1879 году, когда её только построили, и в 1895, когда деньги Вандербильда позволили выстроить закрытый манеж - он до сих пор стоял на западном краю футбольного поля, приземистый, необъятный, одетый плющом. Апрельский плющ шелестел "а приоткрытым окном у Кроммерта, из радиатора шел навевающий дремоту шум парового отопления. Джек вспомнил, что думал тогда: "Это не на сцене. Это по-настоящему. Моя жизнь. Как можно было пустить её коту под хвост?"
- Джек, положение серьезное. Страшно серьезное. Совет попросил меня сообщить вам, что они решили.
Совет желал, чтобы Джек оставил должность, и Джек пошел им навстречу. В иных обстоятельствах срок его пребывания в ней закончился бы в июне этого года.
За беседой в кабинете Кроммерта последовала самая темная, самая страшная ночь в жизни Джека. Желание, нужда напиться никогда ещё не были столь сильны. Руки тряслись.
Он бродил, натыкаясь на предметы, переворачивая их. А ещё его не покидало - желание сорвать все на Венди с Дэнни. Его норов был подобен злобному зверю на перетершейся привязи.
Перепугавшись, как бы не ударить их, Джек сбежал из дома.
Кончилось все у входа в бар. От того, чтобы зайти внутрь, Джека удержало только одно: он понимал, что сделай он это - и Венди, наконец, уйдет, а Дэнни заберет с собой. Он же со дня их ухода превратится в мертвеца.
Вместо того, чтобы зайти в бар, где темные силуэты смаковали приятные воды забвения, он направился домой к Элу Шокли. Совет проголосовал: шесть против, один - за. Этим одним и был Эл.
Сейчас Джек набрал номер оператора и та сообщила, что за один доллар восемьдесят центов можно на три минуты связаться с Элом. "Время, детка, штука относительная", - подумал он и бросил в автомат восемь четвертаков. Пока его вызов пробирался на восток, слышались то высокие, то низкие электронные гудки.