Но сцепления со льдом не было. Ада рассмеялась, глядя на его попытки прижаться к ней. Все равно, что на материнском уроке держать лист бумаги на весу и писать на нем по-древнеземлянски. Без твердой опоры — тщетные усилия. Ада же была далеко не твердой, а извивалась как пещерный червь. Его неумелость казалась ей забавной, и она то и дело дразнила его, мельком показывая цель. От смеха она вся дрожала вплоть до лобка.
— Ну и любовник! — весело кричала она.
Они продолжали скользить по льду и наконец стукнулись о стену. У Арло возникла новая мысль. Вот где его опора!
Он сманеврировал так, чтобы она оказалась спиной к стене, а ее руки и ноги не могли его снова оттолкнуть. Нащупал в скале неровности и трещины и плотно прижался к ним ладонями, чтобы растаял тонкий слой льда. Это позволит ему ухватиться понадежнее. Его руки и ноги образовали у стены замкнутое пространство, и она оказалась пойманной.
«Теперь, — подумал он, — решающий маневр». Словно он — космокорабль, о котором она рассказала: челнок, доставивший иридиевую руду с поверхности планетоида. Он находился на орбите, нацеливаясь кронштейном — устройством для хранения руды. Надо точно состыковаться, выкинуть спускной желоб и перекачать свой груз в закрытый бункер. Насос включится автоматически, как только произойдет соединение; человеческие руки для управления не нужны. Такие корабли не нуждаются в герметичности, системе жизнеобеспечения и защите от радиация Они очень производительны.
Но данный челнок страдал от одной неполадки и никак не мог состыковаться с приемным механизмом. Чтобы добиться соединения, Арло приходилось упираться краями кронштейна и разворачиваться. С определенной осторожностью и расчетом все должно было получиться. Транспортер-гидрант уже наполнен для немедленной отгрузки. Он нацелен в трубу бункера. Измельченная руда поднимается по внутреннему транспортеру, создавая необходимое для сброса давление. Медленно, медленно к цели…
Цель отклонилась: необходимо внести поправку. Легкий толчок в сторону — слишком сильно, назад! Теперь точно по центру. Время для решительного движения вперед…
Контакт! Гидрант включился, руда пошла…
И в тот же момент что-то отбрасывает спускное отверстие в сторону. Для поправок слишком поздно! Ценный груз не попадает в бункер и извергается в космос — пропавший, невосстановимый.
Арло очнулся от грез в высшей точке боли-наслаждения. Ада смеялась так громко, что стала задыхаться.
Руки у Арло заняты — цепляются за скалу позади Ады. Он и забыл, что у нее-то руки свободны! Она воспользовалась ими в решающий момент и все испортила.
Руки Арло отпустили скалу и сомкнулись у Алы на шее. Он сжал девочку и стукнул ее головой о стену. Из-за слабого сцепления удар получился не очень сильным. Они снова откатились на середину озера.
— Извини, — сказала с раскаянием Ада.
— Извини! Ты…
— Я тебе докажу. Дай мне хвею.
С сомнением и полный разочарования, Арло привел Аду в сад. Там сорвал прекрасный цветок светящейся голубой хвеи и держал его в руке до тех пор, пока тот не сориентировался на него. После чего подарил цветок Аде, зная, что сейчас он завянет и умрет, ибо ее любовь не могла быть искренней. Во какая-то часть в нем надеялась, что этого не случится, — жаль было не только их отношений, но и небывалую голубую хвею.
Ада воткнула растение себе в волосы — хвея продолжала цвести. Ее свечение даже усилилось. Ада молча смотрела на Арло, не нуждаясь более в словах и внезапно превратившись из дразнившего его подростка в прекрасную девушку.
Она действительно любила Арло — хвея доказала это своим сиянием. Сияние хвеи ознаменовало их помолвку в духе его предков.
Часть вторая
Смерть
§ 460
В пассажирской каюте СС-корабля сидело двое мужчин. Они разглядывали смоделированную панораму звезд: в действительности, при Сверхсветовом путешествии звезды видеть невозможно, но модель была точной и, пожалуй, производила более сильное впечатление, чем реальность.
Один мужчина был стар. К его основным органам были присоединены стимуляторы и ритмоводители, заставлявшие их хоть как-то работать, а искусственное легкое подавало кислород для дыхания. Похоже, что он готовился к смерти, поскольку все его тело было поражено какой-то ужасной болезнью.
Другой был миньон: невысокий, неопределенного возраста, угрюмый на вид мужчина с бородой, облаченный в обычную для его культуры набедренную повязку.
— Не выпить ли нам вина в честь юбилея, Утренний Туман? — спросил старик, доставая старинную бутылку.
— А позволит ли это твое здоровье, Вениамин? — спросил в свою очередь Утренний Туман.
— Естественно, нет!
— Тогда пожалуйста! А что за юбилей?
— Сегодня мне исполняется сто восемь лет, — сказал Вениамин.
— Отлично! По этому поводу мы должны устроить пирушку и пригласить нашего кормчего.
— Да. И… твою жену?
— Еще рано, — многозначительно произнес Утренний Туман.
— Прошу прощения. При моей немощи я иногда забываю…
— Всем прекрасно известна причина этой немощи! Обойдемся без извинений, — человек с Миньона улыбнулся и отправился за кормчим.
Вениамин налил слегка трясущейся рукой два бокала вина, затем расслабил напрягшиеся мышцы.
Через минуту всунулся Утренний Туман с кормчим. Им оказался ксест: восьминогое существо с шаровидным телом, похожим на центр плотной галактики. Тяготение на корабле поддерживалось в четверть нормального земного из почтения к привычкам паукообразного существа — этот уровень не вредил и старику Вениамину.
У ксеста не было голосовых связок, поэтому люди сопровождали свой разговор знаками галактического языка.
— Сегодня в § 460 мы отмечаем сто восьмой день моего рождения, — сказал Вениамин.
— Тебя высиживали сто восемь раз? — спросил ксест, двигая двумя ногами по-галактически куда изящнее, чем мог бы ухитриться человек. Он сотрудничал с Вениамином свыше тридцати земных лет, но по-прежнему имел очень смутное представление о размножении людей и о их возрасте.
Вениамин засмеялся настолько громко, насколько позволяло ему искусственное легкое.
— Так мы измеряем время. Я — Второй сын Старшего Пятого — родился в § 352. Мой брат Аврелий родился на четыре года раньше и забрал букву «А» себе. Таким образом, я — Пятый не первого ранга и никогда не старался жениться. Кажется, к счастью. Я, несомненно, самый старший из оставшихся в живых Пятых. Единственный живой Пятый, как известно моему старому другу и соратнику Утреннему Туману. А поскольку вся эта скромная суета сует скоро прекратится, я устраиваю юбилей. Ты усвоив?
— Это праздник? — спросил ксест.
— Вполне. Веселись, ибо завтра не наступит.
У ксеста синкопированно задрожали четыре ноги, демонстрируя проявление у иномирянина каких-то чувств. Он постигал предназначение каждого из них, но до сих пор не понимал, что истину следует признавать в открытую.
— В таком случае позвольте, чтобы некто пригласил тафиса?
— Тафиса? — спросил Утренний Туман.
— Очень уместно? — воскликнул Вениамин с таким пылом, что на его искусственном легком загорелась красная лампочка. — Я с вином, ты с женой, ксест с тафисом. Самая великолепная пирушка всех времен и народов!
Ксест принес небольшую коробку и приподнял крышку. Та была покрыта инеем: содержимое заморожено. Затем ксест продолжил:
— Вам обоим известен смысл тафиса?
— Нет, — сказал Утренний Туман.
— Не совсем, — подтвердил Вениамин. — Но поверьте мне, по такому случаю все позволительно, если тебе так угодно. Все, кроме намеренной бестактности. Тому пример мой алкогольный напиток: он наверняка меня убьет.
— Смерть мы понимаем, — просигналил ксест. — Но существуют разные ее виды. Почему миньонетка остается одна в своей каюте?
— Ее присутствие не сделает наш праздник веселее, — ответил Утренний Туман. — В должное время я пойду к ней и устрою семейный праздник, дабы избежать публичного показа того, что может оскорбить общество.
Вениамин выпил бокал вина.
— Возможно, это не совсем уместно, но, полагаю, без малейшей сознательной неучтивости, что она должна быть с нами. Сомневаюсь, что этим кому-либо будет нанесено оскорбление — в данном случае. Разве что наш друг просветится — а мест сейчас просветит нас.
Миньон просигналил песету:
— Ты сознаешь, что, хотя наше определение красоты отличается от вашего, она может оказаться для тебя неприятной?
— Тафис — неприятен, по вашему определению. Более того, для вас возникнет определенная опасность.
— Не дурачьтесь — вы оба, — сказал Вениамин с улыбкой. — Я обладаю не телепатическими способностями, как вы, а лишь крохами информации, — и заявляю следующее: дадим себе волю, каждый в своем вкусе и, возможно, во вкусе своего спутника. Ни у кого из нас не будет больше такой возможности?
— Прекрасно, — согласился Утренний Туман, дотрагиваясь до кнопки у себя на браслете. — Я открыл замок. Скоро к нам присоединится Невзгода. — Он перегнулся через стол и подобрал богато украшенную плеть.
Вениамин налил себе еще, хотя бокал миньона оставался нетронутым.
— Удивительно, не правда ли, сколь разнообразные механизмы мы привлекаем ради собственной смерти, — сказал он. — Я принимаю сладостный яд, миньон — миньонетку, ксест — тафиса. Разве это не доказывает, насколько, в сущности, мы похожи?
— Все мы — разумные формы жизни, потому и похожи, — заметил Утренний Туман, для проверки сгибая плетку. Очевидно, это орудие было ему хорошо знакомо. — Человек, ксест, лфэ, ЕеоО — как мы обнаружили, в Рагнарек отличия чисто внешние.
Ксест вынул замороженный кубик. Теплый воздух корабля коснулся его поверхности, и от нее пошел пар.
— У нас, вероятно, половина вашей единицы времени. Этого достаточно?
Вениамин посмотрел на часы, встроенные в пульт управления пищеварительным регулятором.
— Полчаса… При теперешней скорости и азимуте контакт — через сорок две минуты. Считаю, что граница удовлетворительная.
— Вполне удовлетворительная, — согласился Утренний Туман. — Если один из вас будет настолько любезен и подскажет мне, когда останется пять минут…
— Я, вероятно, буду слишком пьян, чтобы говорить, если, конечно, к этому времени не откажет моя печень, — с сожалением сказал Вениамин. — Я закоротил у себя обезвреживатель алкоголя, чтобы эта стихия добралась до моего мозга в чистом виде.
— Некто тоже не будет способен, — просигналил ксест.
— Я тебе подскажу, — произнесла с порога миньонетка.
Утренний Туман взглянул на нее поверх плети.
— Благодарю тебя, дорогая. — Он поднял оружие. — Подойди, пожалуйста, сюда.
Невзгода шагнула в комнату: высокая фигура в просторном плаще с капюшоном и вуалью. Однако ее походка наводила на мысль о небывалой красоте.
— Позволь мне увидеть твои волосы, — сказал Утренний Туман.
Невзгода остановилась.
— Они совсем поблекли.
— Потому что я пренебрегал тобой, любовь моя, — сказал Утренний Туман. Громко хлестнула плеть. Вуаль слетела с лица Невзгоды. Капюшон упал, открыв тускло-каштановые пряди. На щеке — там, куда попала плеть, — остался след. Но она лучезарно улыбалась.
— Невзгода, познакомься с моим старым приятелем Вениамином, — сказал миньон. — И еще с одним моим приятелем, ксестом, который по обычаю их рода безымянен. Улыбнись же им, сука.
Миньонетка покорно улыбнулась каждому из них и сделала это с такой непринужденностью, что Вениамин замешкался и не улыбнулся в ответ, тогда как конечности ксеста судорожно соединились.
— Вы совершите сейчас слияние? — поинтересовался ксест. — Извините, если некто настолько любопытен, что нарушает приличия. Наш вид никогда не понимал природу вашего вида вполне.
— И никогда не поймет, — согласился Вениамин. — В этот час не существует приличий. — Он нетвердо поднялся, покачивая стимуляторами на теле, словно украшениями. — Друг-миньон, мой брат умер в § 402 из-за миньонетки. Кажется, ее звали Злоба. Десятилетиями я пестовал коварное желание, которому все возрастающее опьянение позволяет наконец дать выход. Позволь?
Утренний Туман вручил ему плеть.
— Друг мой, доставь мне удовольствие. Кто имеет на это большее право, чем ты?
Вениамин поднял плеть.
— Понимаешь, — объяснил он ксесту как мог, одной свободной рукой, — чувства у миньонетки перевернуты. Наша боль для нее — радость. Мне очень жаль, что это так, и поэтому…
Он неумело хлестнул плетью. Плеть задела женщину по плечу — более или менее безвредно.
— Проклятый Хтон! — выругался Вениамин, когда искусственное легкое качнулось и ударило его в бок. В сущности, наказан был он, а не миньонетка.
Невзгода улыбнулась.
— Тебе не хватает практики, — сказал миньон, тоже улыбаясь, и теперь миньонетка выглядела удрученной. — Я обращаюсь не к тебе? — бросил ей Утренний Туман, и ее лицо осветилось улыбкой.
— Очень любопытно, — просигналил ксест. — Есть определенное сходство с тафисами. Некто начинает понимать.
Вениамин схватил левой рукой бокал, глотнул еще вина, встал поустойчивей, удостоверился, что стимуляторы ему не мешают, и вновь занес плеть.
— Когда я попадаю по ней, я причиняю ей боль, и она счастлива. Но воздействует на нее моя вина из-за причинения ей боли, а не сам удар, который она вполне может перенести. Когда же я промахиваюсь, я сержусь на себя за неловкость, и она вновь счастлива. В этом-то и заключается красота. Я век не знал такой возможности выплеснуть свои подавленные антагонизмы!
— Не считая Рагнарек, — пробормотал Утренний Туман.
— О да. Хтон…
— Тем не менее, это, похоже, оказывает тонизирующее воздействие, — добавил Утренний Туман. — Ты гораздо подвижнее, чем прежде.
— Да! Таким проявлением враждебности можно было бы продлить мою жизнь на неопределенный срок, если бы она не заканчивалась через час.
— Некто хотел бы понять, — просигналил ксест. — Это понятие неизбежной гибели… оно относится к нашей общей судьбе. — Кубик перед ним таял.
— Поскольку это вполне подходящий случай для описания несчастий, — сказал миньон, — я объясню про Рагнарек, пока мой друг бьет мою мать.
— Мать? — спросил ксест. — Некто предполагал, что она твоя супруга. Некто именно так понял выражение.
— Она и есть супруга. Супруга и к тому же мать, а для более удачливых миньонов — бабушка и так далее по восходящей линии. При обычном ходе событий она станет моей невесткой, то есть супругой моего сына, и так далее. После моей кончины, естественно. Так заведено на нашей планете.
— Следовательно, вы размножаетесь делением, — просигналил ксест, будто его осенило. — Ваше отдельное бытие продолжается из поколения в поколение, как и наше.
— Мои поздравления, — с трудом произнес Вениамин, сбившийся с дыхания из-за неумелого обращения с плетью. — Посланец с Миньона, ты прояснил наконец загадку веков: Природу Размножения Людей. — Он откашлялся и сплюнул: — Деление!
Ксест молчал, созерцая уменьшающийся кубик.
— Но зачем вам в таком случае две ипостаси?
— Два пола, — терпеливо произнес Утренний Туман.
— Два вида?
— Две разновидности, женщина и мужчина. Они соединяются, чтобы образовать новую особь.
— Да, — согласился ксест, вновь что-то поняв. — Как ЕеоО! Только у вас женская ипостась непрерывна — родительница, супруга, младшее поколение. Деление наряду со слиянием.
— Отлично изложено, — сказал Вениамин.
Миньон покачал головой:
— Конечно, виды, наделенные полом, не раз сталкивались на этой почве с вашим бесполым видом! Вероятно, будет полезно, если ты объяснишь вашу систему воспроизводства — и при чем тут тафисы.
— С радостью. Мы делимся непроизвольно, когда случайно отрывается отросток. Ксест, естественно, восстанавливается, но и отросток воспроизводит нового ксеста. Получается двое там, где был один. Поскольку у нас перенаселение, возникает долг обществу. Мы же долги не одобряем. Поэтому и используем тафисов.
Вениамин, несмотря на свою дряхлость и усиливающееся опьянение, освоился наконец с плетью. Одежда лоскутьями спадала с миньонетки, открывая взору великолепное тело. Волосы ее заалели, словно в них заиграло пламя.