Определил направление. Кажется, звук доносится сверху, справа. Он взглянул туда, но увидел только каскад внутренних стен лабиринта, громоздящихся ярус за ярусом. А что наверху? Обезьяна, Жаба, Весы.
И тут он вспомнил, что это за звук!
Корабль! Это космический корабль, который переходит с подпространственной тяги на ионную перед посадкой на планету. Это выхлопы дюз, это пульсирование тормозных двигателей приближается к городу-лабиринту! Он не слышал их девять лет, то есть с того дня, когда начал жить в своем добровольном изгнании.
Кстати, а кто эти гости? Они прибыли случайно или выследили его? Чего им здесь надо? В Мюллере вскипела ярость. Разве не довольно с него людей? Неужели и здесь они нарушают его покой?
Он твердо стоял на широко расставленных ногах. Но какая-то частица сознания как всегда следила за безопасностью. Даже сейчас, когда он угрюмо наблюдает за местом вероятной посадки корабля. Он не желал иметь ничего общего ни с Землей, ни с ее обитателями.
Он нахмурился, взглянув на невзрачное пятнышко света в глазу Обезьяны и во лбу Жабы.
«Им до меня не добраться», — решил Мюллер.
Сгинут они в этом лабиринте, и кости их смешаются с другими костями, что тлеют разбросанные во внешних коридорах лабиринта.
А если не удастся войти, как удалось ему? Что ж, тогда им придется вступить в борьбу с ним. Конечно, ему придется нелегко. Мюллер жестко улыбнулся, поправил груз, и все внимание обратил на дорогу. Вскоре он уже был в секторе Ц, в безопасности. Подошел к своему жилищу, спрятал мясо. Приготовил ужин. Страшно разболелась голова.
После девятилетнего отшельничества он снова не один в мире. Они вторглись в его одиночество. Снова вторглись… Он чувствовал себя преданным. Ведь он не хотел от Земли ничего, кроме одиночества, и даже этого не желает дать ему Земля. Однако, эти люди очень пожалеют, если доберутся к нему сквозь лабиринт. Если доберутся…
II
Космический корабль вышел из подпространства с запозданием, почти на границе атмосферы Лемноса. Чарльз Боудмен не был от этого в восторге. Он требовал безупречности от себя самого, требовал, чтобы и другие были безупречны. Особенно пилоты.
Но он не выдал своего недовольства. Ударом большого пальца оживил экран, и стена кабины показала изображение планеты, простершейся внизу. Тучи почти не закрывали ее поверхность: атмосфера была прозрачна. Посреди обширной равнины вырисовывались кольцевые валы, их контуры просматривались даже со стокилометровой высоты.
Боудмен обернулся к сидящему рядом молодому человеку и сказал:
— Прошу, Нэд. Лабиринт Лемноса. И в самом сердце его — Дик Мюллер.
Нэд Роулинг поджал губы:
— Такой огромный? Наверное, сотни километров в ширину.
— Сейчас видна только внешняя ограда. Лабиринт окружен кольцом пятиметровых стен. Длина его периметра достигает тысячи километров. Но…
— Да, я это знаю, — прервал его Роулинг. И тотчас же покраснел с той обезоруживающей наивностью, которую Боудмен считал столь чарующей и которую вскоре собирался использовать в своих целях. — Прости, я не. хотел тебя прервать.
— Ерунда. О чем ты хотел спросить?
— Темное пятно внутри стен… это и есть город?
— Город-лабиринт. Километров 20–30 в диаметре… Одному Богу ведомо, сколько миллионов лет тому назад он был создан. Вот там, собственно говоря, мы и отыщем Мюллера.
— Если сможем добраться до центра…
— Когда доберемся до центра.
— Да-да, разумеется! Когда доберемся до центра, — поправил Роулинг, снова покраснев. И улыбнулся сердечно: — А разве можно не добраться до центра, правда?
— Мюллер добрался, — спокойно ответил Боудмен. — И сейчас он там.
— Он добрался первым. Но всем другим, которые пытались, это не удалось. Так почему же нам…
— Пытались немногие, — сказал Боудмен. — И без соответствующего оборудования. Мы справимся, Нэд. Должны справиться. И вместо размышлений займитесь-ка лучше развлечением. Развлекайся посадкой.
Космический корабль, раскачиваясь, снижался. Слишком поспешно, решил Боудмен, болезненно ощущая торможение. Он терпеть не мог межпланетных путешествий, а особенно посадок. Но это уже конец пути. Боудмен расположился удобнее в своей губчатой колыбели и погасил экран.
Нэд Роулинг сидел выпрямившись с глазами, горящими возбуждением. «Да, хорошо быть молодым», — подумал Боудмен, и не был уверен, есть ли тут доля сарказма. Он считал, что у парня достаточно здоровья и сил, а его умственное развитие выше, чем порой кажется. Многообещающий молодой человек — так говаривали несколькими столетьями раньше. Был ли я таким молодым? У меня такое чувство, что я всегда был зрелым — быстрым, рассудительным, уравновешенным. Сейчас, когда завершается мой восьмой десяток и за плечами полжизни, я могу оценить себя объективно, а все же я не уверен — изменился ли с тех времен, когда только-только отпраздновал свое двадцатилетие. Я постиг ремесло, как повелевать людьми, стал мудрее, но характер мой остался прежним. Зато юный Нэд Роулинг лет через шестьдесят будет совершенно другим — немногое останется в нем от этого молокососа в соседнем кресле. Боудмен скептически допускал, что именно эта миссия окажется тем огневым испытанием, которое лишит Нэда наивности.
Когда корабль вошел в последнюю фазу посадки, Боудмен прикрыл глаза. Сила тяжести завладела его старым телом. Вниз. Вниз. Вниз, Уж сколько он совершил посадок на планеты, а всегда испытывал обиду. Работа дипломата постоянно вынуждает к перемене мест. Рождество на Марсе, Пасха — на одной из планет Центавра, Крещение — на какой-то зловонной планете Ригеля, а сейчас — вот эта миссия, самая сложная из всех. Но ведь человек не был создан для того, чтобы носиться от звезды к звезде — размышлял Боудмен. Он уже потерял ощущение безграничности Вселенной. Говорят, что мы живем в самую прекрасную эру человечества, но, вероятно, человек познал бы гораздо больше, если бы изучил до последнего атома один-единственный золотой остров на синем море, а не растрачивал энергию попусту, разъезжая по всевозможным мирам.
Он отдавал себе отчет, что от притяжения Лемноса, над которым так быстро снижается корабль, лицо искажается. Мясистые щеки обвисают, не говоря уж о складках жира, деформирующих фигуру. Боудмен был толст и имел вид чревоугодника, однако, при небольшом усилии он мог бы обрести хорошую форму и модные линии современного человека. Сейчас времена таковы, что люди на 120 лет его старше могут выглядеть куда моложе. Однако, уже в начале своей карьеры он решил выглядеть старцем. Он выбрал себе профессию: продавать руководителям миров полезные советы, а правители не любят покупать полезные советы у людей с внешностью мальчишек. И уже в течение сорока лет он сохранял внешность пятидесятилетнего и надеялся, что и в последующее полустолетие сбережет видимость сил и энергии человека среднего возраста. Позднее, на закате карьеры, он позволит времени не щадить себя. Тогда пусть поседеют волосы, западут щеки. Боудмен сделает вид, что ему шестьдесят, разыгрывая роль Нестора, а не Одиссея. Нынче же в его работе помогает этот слегка запущенный вид.
Боудмен был невысокого роста, но так широкоплеч, что с легкостью доминировал за столом переговоров над любой группой. Его широкие плечи, выпуклая грудная клетка и длинные руки больше подошли бы великану. Но когда он вставал, то оказывался низкорослым, а ведь сидящим вызывал боязнь. Он не раз убеждался, что и эта черта приносит ему выгоду, и не пытался ее изменить. Ведь слишком высокий человек соответствовал бы роли командира, а не советника, а Боудмен никогда не стремился командовать. Он руководил более тонкими методами. И, низкорослый, но кажущийся высоким, он мог повелевать державами. Дела держав вершатся сидя.
Боудмен и выглядел настоящим повелителем. Подбородок, несмотря на полноту, очерчен твердо; нос широкий, крупный, губы так же решительны, как и чувственны; брови густые, кустистые; пряди волос, словно шерсть, поднимаются надо лбом, которые напугал бы неандертальца. За ушами волосы падают жесткими и длинными прядями.
Он носил три перстня: один — компас в платиновой оправе, два другие — рубины в оправе, инкрустированной ураном-238. Одевался скромно, традиционно, предпочитал темные, плотные ткани и едва ли не средневековый покрой. В какой-нибудь другой эпохе ему подошла бы роль светского кардинала или честолюбивого премьера. Но несомненно, что во все века Боудмен был бы важной персоной. Он и сейчас был важной персоной. Взять хотя бы хлопоты этого путешествия…
Но, короче говоря, он должен высадиться еще на одной планете, где воздух имеет иной запах, где великовата сила тяжести, и солнце иного цвета, чем солнце Земли.
Боудмен засопел. Сколько еще будет длиться эта посадка?
Взглянул на Нэда Роулинга. Двадцатидвух- или двадцатитрехлетний мальчик, хотя уже достаточно взрослый для того, чтобы знать о жизни больше, чем кажется на первый взгляд. Высокий, банально-красивый и без вмешательства пластической хирургии: светлые волосы, — небесно-голубые глаза, пухлые подвижные губы, ослепительно-белые зубы. Нэд — сын уже покойного ныне связиста-теоретика, одного из ближайших друзей Ричарда Мюллера. Собственно говоря, именно эта дружба и сделает переговоры с Мюллером реальными, переговоры весьма трудные и деликатные.
— Чарльз, тебе нехорошо? — спросил Роулинг.
— Переживу. Сейчас приземлимся.
— Медленно движемся, правда?
— Еще минута, — сообщил Боудмен.
На притяжение Лемноса лицо парня не реагировало. Только чуть обвисла левая щека и больше ничего. И на лучезарном юношеском лице появилось не свойственное ему выражение насмешки.
Корабль коснулся поверхности. Наступил последний, кульминационный момент. Главные дюзы прекратили работу, тормозные взревели последний раз. Амортизаторы вцепились в грунт, и посадочный рев смолк.
«Мы прибыли, — подумал Боудмен. — Сейчас — лабиринт. Сейчас — господин Мюллер. Посмотрим, изменился ли он к лучшему за прошедшие девять лет. А, может быть, он превратился в обыкновенного человека… Если это так, то, Боже, смилуйся над нами всеми».
III
До сих пор Нэд Роулинг путешествовал мало. Повидал всего пять миров, и то три из них — в родной системе. Когда ему было десять лет, отец взял на экскурсию на Марс. Двумя годами позже он побывал на Венере и Меркурии. И после окончания школы был награжден путешествием за пределы Солнечной системы на Альфу Центавра 4. Позже, четыре года спустя, отправился в систему Ригеля, чтобы сопроводить домой останки отца, погибшего в той известной катастрофе.
Это не рекорд в то время, когда благодаря открытию подпространственной связи, полеты от созвездия к созвездию не сложнее перелета из Европы в Австралию. Роулинг понимал это. Но он предвидел, что в предстоящей ему дипломатической карьере поджидает не одно путешествие. Чарльз Боудмен часто повторял, что все эти межпланетные странствия быстро приедаются, и гонки по Вселенной — это одна из тяжелых обязанностей дипломата. Роулинг списывал это высказывание на счет усталости человека, который вчетверо старше его самого, но помимо воли подозревал, что Боудмен не преувеличивает.
Ладно, пусть и он когда-нибудь испытает разочарование. Но сейчас он, Нэд Роулинг, в шестой раз за свою молодую жизнь стоит на незнакомой планете, и это ему по вкусу.
Корабль приземлился на обширной равнине, окружающей лабиринт Мюллера. Ограда самого лабиринта протянулась на сотню километров к юго-востоку. На этой половине Лемноса сейчас была полночь. Сутки здесь длились 20 часов, а год — 30 месяцев. В этом полушарии наступила осень, и начинало холодать.
Члены команды выгружали тюки, из которых через минуту возникнут палатки.
Чарльз Боудмен, закутанный в плотную меховую накидку, стоял в стороне и был так задумчив, что Роулинг не рискнул к нему приблизиться. Он относился к Боудмену со странной боязнью. Знал, что это старый циничный прохвост, но не мог им не восхищаться. Очевидно и бесспорно, что Боудмен — человек выдающийся. Не много встретишь таких. Разве что отец был одним из них да в свое время Дик Мюллер… (Роулингу было всего двенадцать лет, когда Мюллер попал в переделку и погубил свою жизнь). Но все же, знать таких людей на протяжении своих первых двенадцати лет — это настоящая привилегия. Если бы ему удалось сделать хотя бы наполовину такую же великолепную карьеру, как Боудмену! Ясное дело, ему не хватает пронырливости Боудмена, и он никогда ей не научится.
«Но, может быть, я буду полезен на свой собственный лад», — подумал Роулинг.
Однако тут же подумал, не слишком ли он размечтался.
Он глубоко вдохнул чистый воздух. На небе, мерцающем неведомыми звездами, тщетно пытался отыскать знакомые созвездия. По равнине гулял морозный ветер. Эта планета пуста и мертва. Когда-то в школе он читал о Лемносе: одна из древних планет, в старину населенная существами неведомого вида, но уже тысячелетия пустая и безжизненная. От ее обитателей не осталось ничего, кроме окаменевших костей, остатков сооружений и лабиринта. Смертоносный лабиринт, создание неведомой расы, окружает город. Город мертвый, однако почти не тронутый дыханием времени.
Археологи, которые до глубины души были разочарованы, что нельзя без опасения войти в его улицы, исследовали город с воздуха, зондируя локаторами. На Лемносе побывало уже двенадцать экспедиций. Но ни одна не проникла в лабиринт: смельчаки тотчас же становились жертвами ловушек, умело спрятанных во внешних секторах. Последняя попытка состоялась пятнадцать лет назад. Ричард Мюллер, который высадился позже, разыскивая для себя убежище от людей, первым нашел верный путь.
А еще Роулинг размышлял, удастся ли завязать отношения с Мюллером… И о том, сколько погибнет его товарищей по экспедиции, прежде чем он сам войдет в лабиринт. То, что он и сам может погибнуть, как-то не приходило в голову. Для таких молодцов, как он, смерть является еще чем-то таким, что случается только с другими. А ведь не один из тех, кто сейчас занят разбивкой лагеря, должен погибнуть в ближайшие дни.
Думая об этом, Роулинг заметил, как из-за песчаного холмика неподалеку появилось неизвестное ему животное. Он с любопытством разглядывал зверька. Тот смахивал на крупного кота, но имел невтягивающиеся когти и пасть, полную зеленоватых клыков. На тощих его боках ярко блестели светлые полосы. Непонятно, зачем понадобилась хищнику такая вызывающая шкура, разве что для приманки.
Животное приблизилось метров на двенадцать, равнодушно взглянуло, отвернулось грациозным движением и затрусило в сторону корабля. В этом создании удивлял сплав красоты, силы и угрозы.
Сейчас животное приближалось к Боудмену. Тот достал оружие.
— Нет! — Роулинг услышал свой собственный крик. — Не убивай его, Чарльз! Оно просто хочет посмотреть на нас вблизи!..
Боудмен выстрелил.
Животное подпрыгнуло и рухнуло, вытянув лапы. Роулинг подбежал, потрясенный. «Не надо было его убивать, — подумал он. — Чарльз поступил мерзко». Он не мог с собой совладать и взорвался гневом:
— Ты что, не мог подождать, Чарльз? Может, оно само бы ушло! Для чего…
Боудмен улыбнулся, кивнул одному из членов экипажа, и тот распылил вокруг лежащего животного наркотический препарат. Когда дурман рассеялся, понес тело к кораблю.
А Боудмен ласково произнес:
— Я всего лишь одурманил его, Нэд. Ведь нашу экспедицию финансирует и Федеральный зоологический сад. Или ты воображаешь, что я убиваю направо и налево?
Роулинг почувствовал себя жалким глупцом.
— Нет… Я вообще-то хотел…
— Забудь об этом. Хотя нет, постарайся не забыть ничего. Извлеки из этого урок: прежде чем орать вздор, подумай.
— Пока я бы думал, ты бы его убил.
— Тогда ценою жизни бедного зверька ты, возможно, узнал бы обо мне нечто дурное. И, возможно, тебе не помешало знать, что меня провоцирует на убийство все, что незнакомо и обладает острыми зубами. Но ты рано поднял шум. Если бы я намеревался убить, то твой вопль не изменил бы моего решения. В крайнем случае, помешал бы попасть, и тогда мы оба пали бы жертвами раненой бестии. Итак, всегда выбирай подходящий момент, Нэд. Главное — трезво оцени ситуацию. Порою лучше позволить чему-то произойти, чем поступить опрометчиво. — Боудмен подмигнул. — После моей краткой лекции чувствуешь себя идиотом? Обиделся, парень?