— Хорошо, — одобрил Боудмен, — и помни, чем меньше ты будешь вдаваться в подробности, тем меньше вызовешь подозрений.
Бурке не мог дожить до разговора с Ричардом Мюллером, и все это знали. Но Бурке весело, даже несколько театрально, помахал на прощание рукой и вошел в лабиринт. Аппаратура в его ранце была связана с мозгом корабля, и благодаря этому Бурке слышал приказы компьютера, а в лагере могли наблюдать за ним через передатчики.
Бурке ловко и спокойно обходил ловушки сектора Зет. У него не было того оборудования-, которое позволяло роботам обнаруживать вращающиеся плиты мостовой, убийственные челюсти порогов, скрытые излучатели энергии, захлопывающиеся зубы ворот и всяческие другие кошмары. Но человек обладал кое-чем, чего не было у роботов: информацией об этих кошмарах, собранной ценой существования многих машин. Боудмен на своем экране видел уже знакомые ему колонны, шпили, эскарпы, мосты, кучки костей и кое-где — останки роботов. Мысленно подгоняя Бурке, он знал, что в ближайшее время должен будет пойти туда сам. И вдруг подумал: дорожит ли Бурке своей жизнью?
Поход из сектора Аш в сектор Г продолжался 14 минут. Бурке не проявил никакого чувства облегчения, преодолев этот путь. Сектор Г угрожал многочисленными опасностями так же, как и сектор Аш. Но до сих пор система управления экзамен выдерживала. Бурке словно бы танцевал, преодолевая препятствия. Он считал шаги, подскакивал, внезапно поворачивал или, напрягшись, большим прыжком преодолевал предательский участок. Шел молодецки. И что поделаешь, если компьютер не смог предостеречь его от маленького, вызывающе раскрашенного зверька, который поджидал на золотистом парапете на расстоянии 40 метров за воротами сектора Г. Этот зверек был независим от обычной системы лабиринта.
Опасность случайная, самостоятельная. А Бурке черпал сведения только из зафиксированных результатов исследования.
Этот зверек был не больше крупного кота, но обладал длинными клыками и ловкими когтями. Аппарат в ранце Бурке заметил его прыжок — но поздно. Предупрежденный Бурке, полуобернувшись еще только извлекал оружие, как бестия прыгнула ему на плечи и добралась до горла.
Пасть разверзлась поразительно широко. Глаз компьютера передал такой анатомический образ, которого Боудмен, право же, не хотел бы видеть. Ряды зубов, острых, как иглы, а в глубине за ними — еще два ряда клыков не менее грозных, служащих либо для лучшего удерживания жертвы, либо запасных, на случай поломки основных. Выглядело это ужасающе. Через секунду зверь сомкнул пасть.
Бурке пошатнулся и вместе с агрессором упал. Хлынула кровь. Человек и зверь дважды перевернулись на мостовой, потом задели реле потайного энергоизлучателя и исчезли в клубах жирного дыма. Когда остатки дыма развеялись, то не было следов ни человека, ни зверя.
Немного погодя Боудмен сказал:
— Это нечто новое, что следует запомнить. Ни один из этих зверей не напал на робота. Люди должны будут брать с собой индикаторы массы и путешествовать группами.
Так и поступили. За эти сведения заплатили высокую цену, однако, теперь знали, что в лабиринте имеют дело не только с коварством древних строителей. Два человека, Маршалл и Петроселли, вошли в лабиринт соответственно освещенными, озираясь по сторонам. Теперь животные не могли к ним подобраться внезапно, так как датчики инфракрасных лучей, вмонтированные в индикаторы массы, обнаружили все источники тепла. Благодаря этому без труда были уничтожены четыре зверя, из них один огромный.
В глубине сектора Зет люди подошли к месту, оде размещался дезориентирующий экран, который обводил вокруг пальца все устройства обзора информации, «Любопытно, каков принцип его работы? — подумал Боудмен. — Земные дезориентаторы действуют непосредственно на мозг. Они позволяют без ошибок воспринять верную информацию, после чего коверкают ее до неузнаваемости. Но этот экран устроен по-иному. Он не мог атаковать нервную систему робота — ведь у робота нет нервной системы в полном смысле слова, его зрительная аппаратура передает то, что видит. Однако же то, что роботы видели в лабиринте и что доложили главному компьютеру, не имеет ничего общего с настоящим строением этого места. Другие роботы, которые находились вне сферы действия экрана, передавали совершенно иной, несомненно, более правильный вид. Из этого следует, что экран действует на зрительное устройство, действует в непосредственной близости от предметов, изменяет их, искажает перспективу, уродует или скрывает контуры, превращает все в хаос. Каждый орган зрения в зоне экрана должен видеть образ совершенно убедительный, хотя ничего общего не имеющий с реальностью, и не имеет значения, передается ли он в мозг человеческий или машинный. Довольно интересно, — думал Боудмен, — может быть, мы позднее сможем исследовать и освоить механизмы лабиринта».
Ничто не могло подсказать ему, каким предстанет лабиринт перед Маршаллом и Петроселли, когда те попадут в зону действия экрана. Роботы передавали все подробности в централь, но люди не были подсоединены к компьютеру и не могли передать ему свои впечатления. Наибольшее — они могли сказать, что видят. Это не соответствовало ни тому, что передавали передатчики в их ранцах, ни тому, что было на самом деле.
Люди повиновались приказам компьютера. Они шли даже тогда, когда собственными глазами видели зияющую бездну. Они ползли на коленях туннелем, свод которого сверкал лезвиями гильотин. А этого туннеля там вообще не было.
— Боюсь, что каждую секунду какое-нибудь лезвие сорвется и пригвоздит меня к полу, — сказал Петроселли.
Но там не было никаких лезвий. После того, как исследователи проползли «туннелем», они послушно свернули влево, просто под огромный цеп, который с адской силой колотил по плитам мостовой. Не было и цепа. С неохотой сдержались, чтобы не ступить на тротуар, вымощенный пухлыми подушечками. Этого тротуара тоже не было: обманутые люди не знали, что там только яма с кислотой.
— Лучше всего идти с закрытыми глазами, — заметил Боудмен, — Как уже прошли роботы… с выключенными видео.
— Наверное, для людей это слишком страшно, — не согласился Хостин.
— Но что лучше: не иметь никакой информации или иметь информацию ложную? — спросил Боудмен.
— Быть может, стоит слушать приказы компьютера и не открывать глаза. Тогда им ничего не грозило бы…
Петроселли вскрикнул. На одной половине своего экрана Боудмен видел настоящую ситуацию — ровный, безопасный участок дороги, а на другой — ложь, переданную передатчиком в ранце: вырвавшееся из-под ног Петроселли и Маршалла пламя.
— Спокойно! — рявкнул Хостин. — Там нет огня!
Петроселли, напрягшийся для прыжка, услышав это, страшным усилием воли заставил себя стоять. Реакция Маршалла оказалась не такой быстрой. Он успел повернуться, чтобы обойти пламя, с разбега двинулся вправо. И оказался на несколько сантиметров в стороне от безопасной дороги. И внезапно из каменной плиты выстрелил моток блестящей проволоки, опутал человеку ноги в щиколотках, впился в кожу, мышцы и кости и отрезал стопы. Упавшего Маршалла пронзил и пришпилил к ближайшей стене металлический прут.
Петроселли, не озираясь, прошел сквозь ложный огненный столб, сделал еще десяток шагов и остановился в безопасном месте, вне досягаемости дезориентирующего экрана.
— Дэйв, — сказал он хрипло, — Дэйв, с тобой ничего не случилось?
— Он сошел с дороги, — сказал Боудмен. — Быстрый конец.
— Что мне делать?
— Отдохни, Петроселли. Успокойся и не пытайся идти дальше. Мы высылаем Честерфилда и Валкера. Жди на месте.
Петроселли колотила крупная дрожь. Боудмен распорядился сделать ему успокаивающий укол, и аппаратура в ранце выполнила приказ. Уже чувствуя облегчение, но не в силах обернуться в сторону погибшего товарища, Петроселли стоял неподвижно и ждал.
Валкеру и Честерфилду понадобился целый час, чтобы добраться до дезориентирующего экрана, и почти пятнадцать минут, чтобы пройти расстояние в несколько метров в зоне его действия. Они шли с закрытыми глазами, весьма этим подавленные. Но призраки экрана не смогли сбить с толку неглядящих людей, и люди благополучно ушли с их территории. За это время Петроселли значительно успокоился. Все трое осторожно двинулись в глубь лабиринта.
«Надо будет как-нибудь, — подумал Боудмен, — забрать оттуда останки Маршалла. Но это позже».
III
До сих пор Нэд Роулинг думал, что самыми длинными в его жизни были те четыре дня, когда он летел к Ригелю, чтобы сопроводить на Землю тело отца. Но теперь убедился, что дни, проведенные на Лемносе, куда длиннее. Как ужасно вот так стоять перед экраном и наблюдать, как умирают отважные мужчины, и каждым нервом жаждать расслабления, и так час за часом, час за часом…
А ведь они выиграли битву за лабиринт. До сих пор вошло четырнадцать человек. Четверо погибли. Валкер и Петроселли разбили лагерь в секторе Зет, пятеро других устроило промежуточную базу в секторе Е, трое осторожно проходили дезориентирующий экран, чтобы добраться до этой базы. Худшее было позади. Из исследований роботов было ясно, что кривая опасности резко идет вниз после сектора Ф, и в трех центральных секторах почти нет никаких угроз. Так как секторы Е и Ф были завоеваны, то путь туда, где скрывался равнодушный и неприступный Мюллер, не должен быть трудным.
Роулинг считал, что уже знает лабиринт. Правда, не лично, однако ведь он входил в лабиринт более сотни раз: он осматривал этот огромный город сначала взорами роботов, потом через передатчики членов экипажа. Ночью, в лихорадочных снах он видел таинственные улицы и переулки, изогнутые стены и гофрированные башни. Сотни раз его фантазия кружила по всему лабиринту, играла со смертью. Они с Боудменом, когда придет их черед, сделаются наследниками тяжко добытых сведений.
Эта минута приблизилась.
В один из дней, холодным утром, под серо-стальным небом Роулинг и Боудмен стояли перед крутым песчаным валом, окружающим лабиринт. После двух недель их пребывания здесь неожиданно быстро наступила туманная пора года, здесь, очевидно, играющая роль зимы. Солнце светило только на протяжении шести часов двадцатичасовых суток. Потом наступали два часа бледных сумерек, а ночью свет был мягок и рассеян. Луны неутомимо плясали и кружили по небу, отбрасывая пересекающиеся тени.
Роулинг просто-таки не мог дождаться, когда наступит время испытать свои силы среди опасностей лабиринта. Он понимал пустоту и бесплодность этого желания, выросшего из нетерпения и стыда. Ведь он только смотрел на экран, когда другие люди, едва ли старше его самого, рисковали, чтобы добраться до центра таинственного города. Роулингу казалось, что его жизнь — лишь ожидание перед выходом на сцену.
Тем временем на экранах наблюдали и путешествия Мюллера по сектору А. Кружащие там роботы не выпускали его из-под контроля и обозначали его прогулки на главной карте извилистыми линиями. Мюллер с момента встречи с роботами не покидал сектор А, однако каждый день менял жилище, переселяясь из дома в дом, словно не желая дважды спать на одном месте. Боудмен побеспокоился, чтобы Мюллеру больше не встречалось ни одного автомата. Часто Роулингу казалось, что старый хитрец руководит охотой на какого-то необычного, пугливого зверя.
Похлопывая по экрану, Боудмен сообщил:
— Сегодня после полудня мы войдем туда, Нэд. Переночуем в базовом лагере. Утром пойдем дальше, к Валкеру и Петроселли в сектор Е. Послезавтра ты сам дойдешь до центра и найдешь Мюллера.
— А зачем идешь в лабиринт ты, Чарльз?
— Чтобы помогать тебе.
— Но ты и отсюда можешь поддерживать со мной контакт, — заметил Роулинг. — Не надо тебе рисковать.
Боудмен задумчиво поскреб подбородок.
— Речь идет именно о том, чтобы уменьшить риск до минимума, пояснил он.
— Как это?
— При каком-либо затруднении я должен буду спешить к тебе на помощь. И я предпочитаю на всякий случай ждать в секторе Ф, чем добираться сразу извне через самые опасные секторы. Понимаешь? Из сектора Ф я приду к тебе быстро и относительно без риска. А отсюда — нет.
— А какие могут быть трудности?
— Сопротивление Мюллера. Нет никакой причины, чтобы он ни с того ни с сего захотел с нами сотрудничать, он не тот, с кем легко договориться. Я помню его с тех времен, когда он только возвратился с Беты Гидры IV. Он не давал нам покоя. Он и до этого никогда не был уравновешенный, но после возвращения буквально превратился в вулкан. Я его за это не выносил, Нэд. Он просто ненавидел весь космос. Он имел на это право. Но с ним трудно. Это зловещая птица. Само приближение к нему грозит бедой. Ты должен это хорошо запомнить.
— Может, ты пойдешь к нему со мной?
— Исключено, — ответил Боудмен. — Если он узнает, что я на этой планете, вы с ним ничего не поделаете. Ведь это я послал его к гидранам. И он этого не забыл. Ведь это я стал той причиной, из-за которой он превратился в отверженного и укрылся здесь, на Лемносе. Он даже может меня убить, если я покажусь.
От такого предположения Роулинг вздрогнул.
— Нет, он не мог стать таким варваром.
— Ты его не знаешь. Не знаешь, каким он был. И как изменился.
— Но если он так упрям и одержим, то разве станет мне доверять?
— Ты подойдешь к нему. Искренний, достойный доверия. Не переигрывай. Твое лицо невинно от природы. Ты расскажешь ему, что прибыл сюда с археологами, для исследований. Только не выдай, что вся экспедиция затеяна для него, ради него. Ты скажешь, что мы узнали о нем только тогда, когда на него наткнулся робот… а ты его узнал, вспомнил с тех времен, когда он был приятелем твоего отца…
— Я должен вспомнить об отце?
— Обязательно. Представься ему, чтобы он знал, с кем имеет дело… Это единственный способ. Ты скажешь, что отца нет в живых, а это — твое первое космическое путешествие. Разбуди в нем сочувствие, Нэд. Пусть он захочет отнестись к тебе по-отечески.
Роулинг покачал головой:
— Не сердись на меня, Чарльз, но я должен тебе сказать, что мне все это не нравится. Эта ложь.
— Ложь? — глаза Боудмена загорелись. — Разве это ложь, что ты сын твоего отца? И что это твое первое задание?
— Но я не археолог.
Боудмен пожал плечами:
— А ты хочешь сообщить ему, что мы прибыли на розыск Ричарда Мюллера? Этим ты добьешься его доверия? Подумай о нашей цели, Нэд.
— Ладно. Цель оправдывает средства, я это знаю.
— Действительно знаешь?
— Мы прилетели сюда, чтобы уговорить Мюллера сотрудничать с нами, ибо создалось мнение, что только он способен спасти нас от страшной угрозы, — Роулинг проговорил это равнодушно, бесстрастно, спокойно: — Поэтому мы можем использовать все средства для достижения этого сотрудничества.
— Вот именно. И не усмехайся, когда говоришь об этом.
— Извини, Чарльз. Но какой отвратительный вкус у этой лжи. Обманывать Мюллера…
Он нам необходим.
— Да. Но человек, который уже так страдал…
— Он нам необходим.
— Хорошо, Чарльз.
— Ты нам тоже необходим. Без тебя мы не справимся. Если бы Мюллер увидел меня, то тут же прикончил бы. В его глазах — я чудовище. Так же, как и другие, когда-то имевшие отношение к его карьере. Но ты — это нечто иное. Тебе он сможет довериться. Ты молод. Ты сын его старого друга. И выглядишь ты так чертовски невинно. Ты найдешь к нему тропинку.
— Лгать ему, чтобы он позволил обвести себя вокруг пальца…
Боудмен прикрыл глаза. На этот раз справился с собою с видимым усилием:
— Прекрати, Нэд.
— Говори дальше. Так что я должен буду сделать после того, как сообщу ему, кто я такой?
— Постарайся с ним подружиться. Не торопясь. Пусть он захочет, чтобы ты его навещал.
— А что делать, если я почувствую себя плохо рядом с ним?
— Скрывай это. Я понимаю, что это — самая тяжелая часть твоего задания.
— Самая тяжелая — это верно, Чарльз.
— Как знаешь. Во всяком случае, продемонстрируй ему, что ты хорошо переносишь его присутствие. Все усилия приложи, болтай с ним. Даже дай понять, что ты транжиришь рабочее время, которое должен был бы посвятить своим научным изысканиям… И что эти негодяи, эти сукины сыны, руководители экспедиции не желают, чтобы ты имел с ним что-либо общее, на ты его любишь, преклоняешься перед ним, и пусть они отстанут. Как можно больше рассказывай ему о себе, о своих мечтах и амурных делах, о сложностях, все, что тебе на ум взбредет. Придумывай еще. Тем легче ты создашь впечатление наивного парня.