— Ага… — сказал хозяин и поставил кружку с питьем на стол.
Хозяин торопливо вышел, а инспектор сел на его место. Он ничего не понимал.
— Кто-нибудь еще пострадал? — спросил он снова.
— Один… — простонал незнакомец. — Где Олаф Андварафорс?..
— Здесь, здесь, — сказал инспектор. — Сейчас придет.
Незнакомец закрыл глаза и затих. Инспектор откинулся на спинку стула.
Вернулся хозяин. Брови у него были высоко подняты, губы поджаты, в руке он держал связку ключей.
— Странное дело, Петер, — сказал он негромко. — Дверь заперта изнутри, Олаф не отзывается. Пойдем-ка вместе.
— Олаф… — простонал незнакомец. — Где Олаф?..
— Сейчас, сейчас… — сказал ему инспектор, поднимаясь. — Вот что, Алек. Позовите Кайсу — пусть сидит около этого парня, пока мы не вернемся…
Они вышли в коридор.
— Ага, — сказал хозяин, играя бровями. — Вот, значит, как!.. Лель, ко мне!.. Сиди здесь. Сидеть! Никого не впускать, никого не выпускать!
Они поднялись по лестнице, остановились перед дверью Олафа, и инспектор отобрал у хозяина связку ключей. Пока он возился, выталкивая ключ из скважины, в коридоре появился господин Мозес.
— Что происходит, господа? — благодушно осведомился он, затягивая пояс халата. — Почему постояльцам не дают спать?
— Тысяча извинений, господин Мозес, — сказал хозяин. — Но у нас тут происходят кое-какие события, требующие решительных действий.
— Ах, вот как? — произнес Мозес с интересом. — Надеюсь, я не помешаю?
Инспектор наконец расчистил путь для своего ключа, отпер и распахнул дверь. В прихожей на полу лежал человек. Света в номере не было, и видны были только его огромные подошвы.
Инспектор наклонился над ним. Это был Олаф Андварафорс. Он был явно и безнадежно мертв.
Инспектор зажег свет. Олаф лежал ничком, руки его были вытянуты и почти касались небольшого чемодана, лежавшего у стены. Кресло, обычно стоящее в таких номерах у стола, было выдвинуто на середину комнаты. Окно настежь распахнуто, покрывало на кровати смято.
— Боже мой… — прошептал Мозес за спиной инспектора.
— Что с ним? — спросил хозяин.
— Он мертв, — сказал инспектор, — насколько я понимаю, задушен… Оставайтесь в коридоре, — сказал он через плечо, перешагнул через тело, обошел комнату и выглянул в окно.
На карнизах лежал нетронутый снег. Внизу под окном на снегу тоже не было никаких следов.
— Вот что, Алек, принесите мне клей и несколько листков бумаги… Подождите. Это его чемодан?
— Да, — сказал хозяин.
— Был у него еще какой-нибудь багаж?
— Нет.
— Хорошо. Тащите бумагу и клей.
Инспектор взял чемодан, поставил его на стол и открыл. В чемодане, занимая весь его объем, помещался какой-то прибор — черная металлическая коробка с шероховатой поверхностью, какие-то разноцветные кнопки, стеклянные окошечки, никелированные верньеры.
Инспектор тщательно запер окно на все задвижки, взял чемодан и, осторожно перешагнув через тело, вышел в коридор. Хозяин уже ждал его с клеем и бумагой. Инспектор запер дверь, опечатал ее пятью полосками бумаги и дважды расписался на каждой полоске.
— Больше ключей нет? — спросил он у хозяина и спрятал ключи в карман. — У меня к вам просьба, Алек. Осмотрите гараж — все ли машины на месте. Если увидите Хинкуса… Впрочем, вряд ли вы его увидите. И никому ни слова, поняли? Особенно этому… потерпевшему.
Хозяин кивнул и пошел вниз. Инспектор направился было к себе, но тут заметил, как в конце коридора была приоткрыта и бесшумно захлопнулась дверь номера Симоне. Инспектор немедленно двинулся туда.
Он вошел не постучавшись. Через открытую дверь спальни было видно, как Симоне, прыгая на одной ноге, сдирает с себя брюки.
— Не трудитесь, Симоне, — произнес инспектор угрюмо. — Все равно вы не успеете развязать галстук.
Симоне обессиленно опустился на кровать. Инспектор вошел в спальню, аккуратно поставил чемодан и остановился перед Симоне, засунув руки в карманы. Некоторое время они молчали, потом Симоне не выдержал.
— Я буду говорить только в присутствии моего адвоката, — заявил он надтреснутым голосом.
— Бросьте, Симоне, — сказал инспектор с отвращением. — А еще физик… Какие здесь, в задницу, адвокаты?
Симоне вдруг схватил его за полу пиджака и, заглядывая ему в глаза снизу вверх, просипел:
— Думайте что хотите, Петер… Но я вам клянусь… я клянусь вам, что я не убивал ее!
Теперь наступила очередь присесть инспектору. Он нащупал за собой стул и сел.
— Подумайте сами: зачем это мне? — страстно продолжал Симоне. — Ведь должны быть мотивы… никто не убивает просто так… Клянусь вам, она была уже совсем холодная, когда я обнял ее!..
Инспектор закрыл глаза.
— Разве я похож на убийцу?.. — горячо бормотал Симоне.
— Стоп, — сказал инспектор. — Заткнитесь на минуту. Подумайте и расскажите все по порядку.
— Пожалуйста! — с готовностью сказал Симоне. — Дело было так… Она и раньше давала мне понять, только я не решался… А сегодня решил: почему бы и нет? У Мозеса света не было, у нее тоже. Она сидела на кушетке, прямо напротив двери. Я тихонько ее окликнул — она не ответила. Тогда я, сами понимаете, сел рядом и, сами понимаете, ее обнял… Бр-р-р!.. Я даже поцеловать ее не успел! Она была совершенно мертвая. Лед! Окаменевшая, как дерево! Не помню, как я оттуда вылетел… По-моему, я там всю мебель поломал… Я клянусь вам, Петер…
— Надевайте брюки, — сказал инспектор с тихим отчаянием. — Приведите себя в порядок и следуйте за мной.
— Куда? — спросил Симоне с ужасом.
— В тюрьму! — гаркнул инспектор. — В карцер! В башню пыток, идиот!
— Сейчас, — сказал Симоне. — Сию минуту. Я просто не понял вас, Петер.
Они спустились вниз и остановились у номера госпожи Мозес. Инспектор решительно толкнул дверь и остолбенел. В комнате горел розовый торшер, а на диване, прямо напротив двери, в позе мадам Рекамье возлежала очаровательная Ольга и читала книгу. Увидев инспектора, она удивленно подняла брови, но, впрочем, тут же очень мило улыбнулась. Симоне за спиной инспектора издал странный звук — что-то вроде: «А-ап!».
— Прошу прощения… — еле ворочая языком, проговорил инспектор и со всей возможной стремительностью закрыл дверь. Затем он повернулся к Симоне и неторопливо, с наслаждением взял его за галстук.
— Клянусь!.. — одними губами произнес Симоне. Он был на грани обморока.
* * *
В номере инспектора Симоне повалился в кресло и принялся стучать себе по черепу кулаками, как развеселившийся шимпанзе.
— Спасен! — бормотал он с идиотской улыбкой. — Ура! Снова живу! Не таюсь, не прячусь… Ура!
Потом он положил руки на край стола, уставился на инспектора круглыми глазами и произнес шепотом:
— Но ведь она была мертва! Я клянусь вам, Петер!
— Пили после ужина? — холодно спросил инспектор.
— Да, но…
— Сколько?
— Слушайте, Петер, я был здорово навеселе, но…
— Хватит об этом. И хватит пить. Мне не нужны пьяные свидетели.
Некоторое время Симоне молча глядел на инспектора.
— Постойте-ка… — сказал он наконец. — Но ведь она жива! Зачем вам свидетели?
— Убит Олаф, — сказал инспектор.
Симоне отшатнулся.
— Олаф? — пробормотал он ошеломленно. — Как так? Я слышал, как вы только что с ним разговаривали…
— Я разговаривал не с ним. Олаф мертв.
Симоне вытер покрытый испариной лоб. Лицо у него сделалось несчастным.
— Безумие какое-то… — пробормотал он. — Сумасшедший бред… Кто убил?
— По-видимому, Хинкус.
— Хинкус? А, это который все время на крыше… Вы его арестовали?
— Нет, он сбежал, — сказал инспектор. — Оставим это. У меня к вам вопрос как к специалисту. — Он поднял и раскрыл чемодан Олафа. — Что это, по-вашему?
Симоне быстро оглядел прибор, осторожно извлек его из чемодана и, посвистывая сквозь зубы, принялся рассматривать со всех сторон. Потом он взвесил его в руках и так же осторожно положил обратно.
— Не моя область, — сказал он. — Судя по тому, как это компактно и добротно сделано, это либо военное, либо космическое… Даже догадаться не могу. Где вы это взяли?
— У Олафа.
— Подумать только, — пробормотал Симоне. — У этакой дубины… Впрочем, пардон… Я, конечно, могу понажимать клавиши и покрутить ручки, но предупреждаю — это весьма нездоровое занятие.
— Не надо, — сказал инспектор, закрывая чемодан. — Идите к себе и ложитесь спать.
Симоне хотел что-то сказать, но только махнул рукой и направился к двери. В дверях он столкнулся с хозяином, извинился и вышел. Хозяин подошел к столу и поставил перед инспектором стакан с горячим кофе и сандвичи.
— Машины на месте, — объявил он. — Лыжи тоже. Хинкуса нигде нет. На крыше валяется его шуба…
— Знаю, — сказал инспектор. — Что же он — пешком ушел, что ли?
— Из долины ему все равно не выбраться…
— Да, — сказал инспектор. — Ничего не понимаю… Знаете, Алек, мне надо подумать…
Хозяин молча кивнул и пошел к двери. На пороге он остановился.
— Если не секрет, — сказал он, — что это вы с Симоне врывались к госпоже Мозес?
Инспектор сморщился.
— А, чушь! — сказал он. — Физику спьяну почудилась какая-то ерунда…
— Ах, ерунда?.. — неопределенным тоном произнес хозяин и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.
Некоторое время инспектор неподвижно сидел, прихлебывая кофе и глядя перед собой. Потом вдруг вздрогнул и резко повернул голову. В стену ударили чем-то тяжелым — раз и еще раз. Вздрогнула и чуть покосилась картина, изображающая утро в горах. Инспектор быстро выскочил в коридор, распахнул дверь в соседний номер и включил свет. Номер был пуст, стук прекратился, но под столом кто-то возился и сопел. Инспектор отшвырнул тяжелое кресло и заглянул под стол. Там, втиснутый между тумбочками, в страшно неудобной позе, обмотанный веревками и с кляпом во рту, сидел, скрючившись в три погибели, опасный гангстер, маньяк и садист Хинкус и таращил из сумрака слезящиеся мученические глаза.
Инспектор выволок его на середину комнаты и вырвал изо рта кляп.
— Что это значит? — спросил он.
В ответ Хинкус принялся кашлять. Он кашлял долго, с надрывом, с сипением, и, пока он кашлял, инспектор заглянул в туалетную, взял бритву и разрезал на Хинкусе веревки. Бормоча ругательства, Хинкус принялся ощупывать себе шею, запястья, бока.
— Кто это вас? — спросил инспектор.
— Почем я знаю! — буркнул Хинкус. — Схватили сзади… Я и охнуть не успел… — Он поднял левую руку и отогнул рукав. — А, черт! Часы раздавил, сволочь… Сколько сейчас, инспектор?
— Час ночи.
— Час ночи… — повторил Хинкус. — Час ночи… — Глаза у него остановились. — Нет, — сказал он, — надо выпить.
Он поднялся. Легким толчком инспектор усадил его снова.
— Успеется, — сказал он.
— А я хочу выпить! — сказал Хинкус, повышая голос и снова делая попытку встать.
— А я вам говорю: успеется! — сказал инспектор, пресекая эту попытку.
— Кто вы такой, чтобы распоряжаться? — в полный голос взвизгнул Хинкус.
— Тихо! — крикнул инспектор. — Произошло убийство. Вы на подозрении, Хинкус! Поэтому отвечайте на вопросы!
— Убийство?.. — Хинкус приоткрыл рот. — А я-то здесь при чем? Меня самого без малого укокошили…
— Кто? — быстро спросил инспектор.
Хинкус молча смотрел на него, потом его страшно передернуло, прямо-таки перекосило на сторону.
— Кто вас связал? Кого вы подозреваете?
И тут Хинкус заплакал. Сначала тихонько, весь содрогаясь, кусая пальцы, потом все громче, навзрыд, истерически взвизгивая и подскуливая. Инспектор, сунув руки в карманы, ошеломленно глядел на него, потом сказал:
— Ну, хватит. Пойдемте.
Он привел Хинкуса в свой номер, взял с подоконника бутылку и отдал ему. Хинкус жадно схватил спиртное и надолго присосался к горлышку.
— Господи… — прохрипел он, утираясь. — Смачно-то как!..
— Вы можете хотя бы примерно сказать, когда вас схватили? — спросил инспектор.
— Что-то около девяти, — сказал Хинкус, всхлипывая.
— Дайте часы.
Хинкус послушно отстегнул часы, прижимая бутылку к груди. Часы были раздавлены, стрелки показывали восемь сорок три.
— Слушайте, Хинкус, — мягко сказал инспектор. — Тот, кто вас схватил… Ведь вы видели его и раньше? Днем? На крыше?
Хинкус только дико глянул на него и снова присосался к бутылке. Лицо его перекосилось, по серым щекам снова поползли слезы.
* * *
Хозяин расположился в холле за журнальным столиком. Перед ним лежали какие-то счета, он сосредоточенно нажимал клавиши калькулятора. Рядом, прислоненный к стене, стоял тяжелый многозарядный винчестер.
— Алек, — сказал инспектор. — Дайте ключ от вашего сейфа. Я спрячу туда эту штуку… — Он показал хозяину чемодан.
— Пойдемте, — сказал хозяин, поднимаясь.
* * *
Чадо, свернувшись клубочком, безмятежно посапывало в глубоком кресле перед полупогасшим камином. Инспектор окликнул его, потом потряс за плечо. Чадо не желало просыпаться, оно неразборчиво чертыхалось, жалобно мычало и отчаянно отлягивалось. В конце концов инспектор усадил его прямо и тряхнул так, что оно проснулось.
— Какого дьявола? — спросило оно сонным баском.
— Снимите очки! — приказал инспектор.
— Еще чего!..
Инспектор протянул руку и снял очки сам. Конечно, это была девушка — и премилая, хотя глаза у нее и припухли со сна.
— Чего вы хамите! — сказала она, закрываясь. — Отдайте! Фараон чертов!
— А ну! — свирепо сказал инспектор. — Быстро и немедленно говорите: когда и где вы расстались с Олафом? Живо!
— С каким еще Олафом? Отдайте очки!
— Олаф убит, и вы последняя, кто видел его живым. Когда это было? Где? Живо, ну!
Брюн отшатнулась и, словно защищаясь, вытянула руки ладонями вперед.
— Неправда!.. Не может быть!.. — прошептала она.
— После ужина, — сказал инспектор спокойно, — вы вышли с ним из столовой и направились — куда?
— Н-никуда… просто вышли в коридор…
— А потом?
— А потом… мы вышли в коридор… я плохо помню… память у меня паршивая… Он что-то сказал… а я… это…
Инспектор покачал головой:
— Попробуйте еще раз.
— Ну… ну, дело было так. Мы вышли в коридор, и он принялся меня хватать. Пришлось дать ему по морде… по лицу. Ну, он обиделся, обругал меня и ушел…
— Где это было?
— В коридоре… у столовой…
— Хватит врать, скверная девчонка! — гаркнул инспектор. — Я видел вас у дверей Олафа! Если вы будете лгать и изворачиваться, я надену на вас наручники, — инспектор сунул руку в карман, — и отправлю в тюрьму! Дело идет об убийстве. Это вы понимаете?!
Брюн молчала. Она сидела съежившись, забившись в уголок кресла. Потом опустила голову и закрыла лицо руками.
— Он мне нравился, — прошептала она. — Он был такой добрый… сильный. Глупый… Мы пошли к нему в номер… Мне очень хотелось, чтобы он меня поцеловал… Мы просто болтали… Он был очень смешной, ничего не понимал… А потом я уже собиралась уходить, но тут раздался грохот, и я сказала: «Слушайте, лавина!» Он вдруг схватился за голову, как будто что-то вспомнил… и бросился к окну, но сейчас же вернулся, схватил меня за плечи и буквально выбросил в коридор. Я чуть не полетела… И разозлилась ужасно… Все настроение пропало… Вот и все.
— Так, — сказал инспектор. — Он кинулся к окну… Может быть, его кто-нибудь позвал?
— Нет, я не слышала.
— А в коридоре вы кого-нибудь видели?
— Никого. А еще до того, как мы вошли в номер, многих видела. Симоне видела, вас с хозяином… Еще этого видела… маленького такого… сутулого… Хинкуса!
— Стоп! — сказал инспектор. — Когда вы вышли из столовой?
— Часов в девять… Да, я точно помню — часы пробили девять, и я сказала Олафу: пошли…
— И после этого вы видели Хинкуса? Вы не ошибаетесь?
— Да нет… Правда, он сразу свернул на лестничную площадку… Но это был он — маленький, в этой своей дурацкой шубе до пят… А что такое? — Брюн перешла на шепот. — Это он убил? Хинкус, да?