Около парадного входа дежурил продрогший лакей. Вокруг его высокой форменной шапки нарезал круги припозднившийся шмель, и слуга попеременно то провожал жужжащего глазами, то чихал, пугая резким звуком.
— Добрый день! Передайте, пожалуйста, леди Раде, что леди Николетта заходила поблагодарить ее за приветствие. — Я протянула карточку с краткой запиской на оборотной стороне.
— Что вам здесь надо, милочка? — раздался скрипучий голос за моей спиной.
Я медленно обернулась и попыталась ответить как можно более вежливо, несмотря на то, что противное слово «милочка» застряло в ушах:
— Доброе утро, леди Рада. Я хотела нанести вам визит в благодарность за любезную приветственную записку.
Передо мной стояла крепкая пожилая дама лет шестидесяти с вытянутым, как у гончей, лицом под тщательно уложенными буклями парика. Ее облик можно было бы назвать благородным, если бы на этом лице не отражалось вечное недовольство. Угораздило же меня столкнуться с ней прямо перед домом.
— Все толкуют о каких-то визитах, но я в своем доме еще не видела ни одного посетителя. Думаете, мне интересно читать ваши карточки? Да будет вам известно, я не терплю титулопоклонства! — Рот женщины скривился, и мне показалось, что кончики губ вот-вот коснутся выпирающего подбородка. — Проходите в дом. Выпейте со мной чаю.
Это была не просьба, это был приказ. Нет, зря леди Рада думала, что гости к ней не ходят из-за слишком высокого титула, зря. Покорная своей судьбе, я вошла в дом и под изумленными взглядами лакея и хозяйки сняла в холле сапоги.
— Не думала, что при дворе тоже страдают этой вульгарной модой, — не преминула заметить леди Рада.
— При дворе нет, но, заранее прошу прощения за грубость, мы сейчас не при дворе. Так что лучше вульгарно снять сапоги у входа, чем не менее вульгарно тащить грязь в вашу гостиную, — ответила я, балансируя на грани дозволенного.
На первый раз шутка сошла с рук, что немного меня приободрило.
Дом и снаружи казался немаленьким, а внутри так и вовсе подавлял высотой голых стен. В дальнем конце холла даже высились две или три колонны. С правой стороны висели портреты родовитых предков, выписанные с такими подробностями и достоверностью, что казалось, одна из дам на картине вот-вот положит свой пышный воротник вам на плечи, а грустный мужчина с трубкой обернется и не менее грустно попросит стереть пыль с его усов, которые из-за нее кажутся седыми. Я улыбнулась.
— Вы находите моего деда смешным? — тут же последовал угрожающий вопрос хозяйки дома. Казалось, даже сам дед на портрете вздрогнул от ее тона.
— Мне просто пришло в голову, что ему не понравились бы седые от пыли усы.
— Леди Николетта, если вы отвечали за уборку пыли при дворе, это не значит, что у вас есть право делать замечания в других домах.
Вот так вот, сказала не подумав — получай. Мысленно я отправила свое красноречие в дальний угол и на всякий случай придавила парой-тройкой правил приличия, после чего решила давать только односложные вежливые ответы.
— Простите, я не имела в виду ничего плохого.
— Еще бы. Боги при рождении дали мне слишком много доброты, и все этим пользуются.
Следуя за леди Радой, я даже прикрыла рот ладонью, чтобы из него не зачирикала какая-нибудь новая неуместная мысль.
Мы вошли в одну из малых гостиных — малыми в этом доме они называлась несмотря на то, что по площади соответствовали половине нашего скромного жилища.
— Садитесь, леди Николетта. Нет, не сюда, вот на это кресло. Не трогайте подушку: ее вышила моя сестра, и она дорога мне как память. И не смотрите на этот фикус: он чахнет от слишком пристального внимания. Не расправляйте юбки так сильно: у меня новая служанка, она может на них наступить.
Я замерла на краешке кресла в неестественной позе, боясь пошевелиться. Вдруг наступлю на любимую плитку двоюродного деда хозяйки или, не дай боги, чихну на фамильного паука.
— Расслабьтесь, милочка, расслабьтесь. Мы люди хоть и титулованные, но простые в обращении. Чувствуйте себя как дома. — Хозяйка с прямой как палка спиной села в кресло напротив.
Я поскорее отвела глаза, понимая, что сейчас в них отражается все, что угодно, только не любезность и хорошие манеры. Как назло, тут же наткнулась взглядом на мнительный фикус, который не упустил случая уронить на пол пожелтевший лист.
Слуги принесли чайный сервиз и очень скромный набор закусок.
— Чем же вы, милочка, занимались при дворе, если о вас по округе сейчас ходит столько нелицеприятных слухов?
Началось!
— Уверяю вас, ничем таким, что могло бы дать для них почву. Что же обо мне говорят? — Я откусила печенье так, чтобы хруст выразил все мое неудовольствие. Это очень тонкое искусство — с неудовольствием откусывать вкусное печенье.
Либо хозяйка сейчас будет вынуждена пересказать мне все слухи (кстати, я заодно узнаю об их содержании), либо ей придется закрыть неприятную тему в нашем разговоре.
— Не думаю, что прилично повторять их в этой гостиной. — Леди Рада тоже откусила от печенья, давая понять, что и она не дилетант в искусстве недовольного поглощения выпечки.
— Тогда давайте не будем вести неприличных для хорошего общества разговоров. — Я довольно решительно поставила точку в этом обмене любезностями.
— А вы смелая девица, леди… э…
— Николетта, — пришлось подсказать со вздохом.
В этот момент распахнулась дверь, и в гостиную вошел молодой человек в темном сюртуке доктора с новехоньким саквояжем в руках. Леди Рада тут же поднялась с места:
— Ну как он?
— Никакой угрозы для жизни нет, — жизнерадостно ответил вошедший, — разве что небольшая меланхолия.
— Но ведь меланхолия — это опасно?
Врач оглядел хозяйку и комнату сверкающим счастьем взглядом и подтвердил:
— В вашем положении — крайне опасно.
— Что же делать, доктор?
— Могу прописать только физические нагрузки, долгие моционы и обязательно — хорошее разнообразное общество.
— Нет-нет, нагрузки категорически исключены. — Леди Рада вдруг вернулась к своему властному тону. — У моего сына хрупкое сложение. И долгие прогулки ему тоже противопоказаны: сейчас же осень, он обязательно схватит простуду.
— Тогда он так и останется хрупким до конца жизни, — осторожно заметил врач.
— Нет, сэр Мэверин, я решительно вам заявляю, что хорошего общества моему сыну будет достаточно. Вы ведь считаете меня хорошим обществом? — И, не дав собеседнику даже шанса ответить на скользкий вопрос, эта поразительная женщина скомандовала: — Присядьте. Выпейте с нами чаю.
— Извините, но я не имею чести быть представленным вашей гостье, — повернулся ко мне врач.
— Это леди… эм… душечка, напомните мне…
— Николетта, — обреченно сказала я.
— Да, правильно, Николетта — дочь сэра Эдварда, владельца «Желтых полей». А это сэр Мэверин — наш новый доктор.
— Кажется, две недели назад я зашивал боевые раны одному из ваших братьев. — Сэр Мэверин поклонился мне и только после этого сел.
Бьюсь об заклад, что это был Ефим, опять что-то не поделивший с деревенскими.
— Я постоянно напоминала леди Иветте, что она должна лучше смотреть за своими детьми. Берите пример с меня: я всегда знаю, где мой сын и чем он занят.
— Возможно, будь у вас их восемь, вы бы не были столь уверены, — не удержалась я, крайне раздраженная подобными разговорами о моей семье.
— Но, скорее всего, это сказывается разница в положении и воспитании, — похоже, мой комментарий полностью проигнорировали. — Милочка, положите назад печенье: это уже второе, а девицы в вашем возрасте должны сохранять стройность талии. Доктор, не правда ли, ямочки на щеках просто неприличны для дочери младшего лорда, и моей гостье стоит следить за своим питанием?
Сэр Мэверин стремительно дожевал свое печенье:
— Думаю, что леди Николетта не властна над своими ямочками, и их появление не является следствием употребления печенья.
— Нет, но все же ей следует быть осторожной. Сегодня ямочки, а завтра что? У нее появится родинка над губой? Ни одна девушка такого не переживет — это слишком вульгарно.
После такой тирады растерялся даже доктор. Ну все, довольно фарса! Иначе весь запас иронии, отпущенный мне до конца жизни, останется в этой гостиной — ибо без иронии переносить светскую беседу милой соседки оказалось совершенно невозможно. Я решительно поставила свою чашку на столик:
— Леди Рада, как бы ни было хорошо у вас в гостях, но, думаю, мне пора. Время близится к обеду, а поучительная беседа с вами напомнила мне о долге перед младшими братьями.
Фух! Мне удалось похоронить свой сарказм под пластами вежливых оборотов, и хозяйка, не обладающая даже малой долей такта, ничего не заметит.
— Ну что ж, идите, вы и впрямь засиделись. Но с этого момента, движимая состраданием и добротой, которые велит проявлять церковь и о которых, к сожалению, так часто забывают люди низшего происхождения, я буду живо интересоваться вашей судьбой. И вы не слишком погрешите, если в каком-нибудь разговоре упомянете меня как свою покровительницу. — Леди Рада торжественно закончила свою речь и сложила сухие жилистые руки на животе, ожидая благодарности.
Но благодарность никак не желала изливаться из моего рта — я опешила. Мир сошел с ума! По крайней мере, в этой конкретной гостиной точно витал нездоровый дух. Я покосилась на доктора, но тот умело прикрывал свою полуулыбку чашкой чая.
Так, Николетта, еще немного, возьми себя в руки всего на пять минут, и ты сможешь уйти отсюда без скандала.
— Благодарю вас, — выдавила я и тут же захлопнула рот, чтобы остановить все те слова, которые желали вылететь вслед за короткой фразой.
За пределами поместья лорда Гордия воздух показался каким-то особенно свежим и сладким. Я прошла через витые ворота и, убедившись, что за мной не наблюдает привратник, с удовольствием потянулась, выполнила несколько наклонов в стороны, при виде которых несказанно обрадовался бы физкультурник сельской школы, зато леди Рада до конца жизни заклеймила бы меня позором.
— Правильно, леди Николетта, мышцам спины необходима небольшая растяжка после долгого сидения в мрачных гостиных. — Голос, прозвучавший за спиной, заставил меня едва ли не выпрыгнуть из своих практичных сапог.
Я испуганно обернулась и увидела на дороге доктора. Видимо, и ему посчастливилось вырваться из цепких лап хозяйки.
— Не волнуйтесь, я никому об этом не расскажу, — он тоже вытянул руки вверх, чему очень мешал саквояж, и в точности повторил мои движения. — Как же я устал!
— Должно быть, тяжело работать доктором с такими пациентами, — улыбнулась я.
— Не поверите, но пациенты везде одинаковы. Просто я очень ленив. Ленив настолько, что мне даже лень вам об этом рассказывать.
Кажется, он гордился своей ленью настолько, что с готовностью делал ее предметом занимательных шуток.
— Я думаю, если бы вы были так ленивы, как об этом говорите, то никогда не стали бы доктором. — Мы вместе пошли по дороге от Дубков.
— Как раз наоборот: именно поэтому я и стал доктором, а не адвокатом, к примеру. Адвокату приходится сначала бегать искать себе клиентов, потом бегать за этими клиентами и угождать им. Пациенты же находят меня сами. — Сэр Мэверин откинул светлые волосы со лба, немножечко красуясь, но, пожалуй, молодому человеку с такой приятной внешностью это было простительно.
— Но изучить медицину не в пример сложнее, — радуясь новому занимательному знакомому, я ответила комплиментом.
— С чего вы взяли? Поверьте мне: в своих болезнях люди гораздо менее изобретательны, чем в судебных исках. К тому же пациент намного спокойнее воспринимает весть о том, что после долгого лечения не удалось победить тот или иной недуг, чем сообщение о проигранной тяжбе по ценному имуществу, поступившее от адвоката. Никто и никогда еще не требовал, чтобы я вернул деньги за лечение.
Врачебный юмор доктора был слегка циничен, но не настолько, чтобы прерывать беседу. Тем более что пока наши дороги по счастливой случайности совпадали.
— И что же, ни один пациент в округе не доставляет вам хлопот?
— Ну если исключить матушку лорда Гордия, — подмигнул мне спутник, — то у вас есть совершенно замечательный мясник по имени Миш, обладающий интригующими познаниями о законах общества.
Меня удивила такая характеристика, хотя заговорила я совершенно о другом:
— Насколько я помню, господин Миш всегда славился отменным здоровьем.
— Не сомневаюсь. Зато его дочери не повезло схватить простуду. Извините, что говорю вам об этом, но, кажется, еще никто и никогда не делал из простуды врачебной тайны. Так вот, я как врач должен был прослушать ее легкие, чтобы убедиться, что нет более серьезной опасности, а эта процедура, сами понимаете, всегда ставит дам в несколько щекотливое положение. Каково же было мое удивление, когда на выходе из комнаты больной я нос к носу столкнулся с господином Мишем и его рабочим тесаком! Оба потребовали от меня жениться на пациентке после такого осмотра!
— Прямо-таки оба? — засмеялась я.
— Вы себе и представить не можете, насколько требовательным может быть тесак, приставленный к носу! — с притворной обидой воскликнул мой собеседник, но ему явно понравилось, что я нашла его рассказ забавным.
— И как же вы спаслись?
— Бегством. По счастью, мясника отвлек клиент. — Сэр Мэверин посмотрел на меня с такой бравадой, словно рассказывал о том, как обезвредил противника, а затем без какого-либо перехода воскликнул: — О боги, какая тут грязь! Позвольте помочь вам перебраться через это море.
— Не стоит. — Я приподняла подол и, продемонстрировав ему сапоги, спокойно перешла на другой «берег».
— Леди Николетта, вы даже не догадываетесь, с какой жестокостью практичные девушки лишают джентльменов простых житейских радостей. — Доктор весело прыгал за мной через лужу, поднимая настоящие фонтаны брызг.
— Ну нельзя же быть уверенной, что около каждой лужи будет стоять по джентльмену, — со смехом ответила я.
Преодолев водное препятствие, мой спутник остановился и с любопытством поглядел из-под тонких стеклышек очков:
— К сожалению, здесь наши дороги расходятся: меня ждет очередной пациент.
— И кто же это, если не секрет?
— Дочь того самого мясника. Не могу же я оставить больную. — Доктор лукаво мне улыбнулся.
— Как же вы собираетесь объясняться с ее отцом?
— Скажу, что если бы после каждого осмотра был вынужден жениться, то сейчас уже собрал бы изрядный гарем — а это запрещено законом, даже для докторов. Вот ведь странно: лечение, простите, геморроя — занятие более интимное, но еще ни один пациент из-за него не строил на меня матримониальных планов. — Он сделал шаг в сторону города и жизнерадостно махнул мне рукой. — До свиданья, леди Николетта! Если не увидите меня на осеннем балу — знайте, что моя жизнь принесена в жертву на благо мадицины!
Дома я сразу же, в передней, столкнулась с Ефимом — братец шибко торопился.
— Ты куда это собрался такой напомаженный?
— Значит, тебе можно ходить по соседям, а мне нет? — радостно откликнулся он на ходу, словно ничто на свете не могло его остановить.
И ведь дома тоже не запрешь. Надо было бы отдать его в какую-нибудь академию, но, к сожалению, туда брали только с восемнадцати лет, да и Ефим рвением к учебе не отличался. Чуяло мое сердце, что однажды на пороге нашего дома окажется разгневанный отец какой-нибудь селянки или еще хуже — сама эта селянка с пищащим свертком на руках. Надо будет подумать на досуге, чем занять нашего ценителя женского пола.
Я поднялась в свою комнату с наивной надеждой отдохнуть перед обедом, но, как оказалось, пока я ходила по гостям, ко мне тоже нагрянул неожиданный визитер: окно было открыто, занавеска виновато трепетала на ветру, а на подушках кровати важно восседала пестрая несушка. Не зная, как реагировать на такое вторжение, я вошла в комнату, пытаясь оценить масштабы бедствия. Бардак, который постоянно царил у меня на туалетном столике, переместился на пол, где клубком катались куриные перья. Несушке явно не понравился один из не до конца распакованных чемоданов, о чем она оставила весьма недвусмысленное сообщение на его крышке. Но в целом все оказалось не так ужасно, как могло бы быть.