С противоположной стороны поляны из-за западного склона выехал закрытый «Hummer». Встречающиеся стороны узнали друг друга. Те, что прибыли первыми, передали по рации в головную машину автоколонны, что все чисто и встреча состоялась. Несмотря на легкую напряженность, поведение людей казалось будничным, уверенным.
Четыре грузовика медленно вползло на поляну. Моторы почти одновременно «чихнули», и наступила тишина.
Из фургонов стали выпрыгивать люди…
* * *
— «Стриж»! Как слышно?
— Слышу, «Мономах»!
— Как слышно, «Ястреб»?
— Слышно хорошо.
— В восемь — тридцать две снять снайперов!
— Есть!
— Есть!
«Стриж» приподнял руку, следя за секундной стрелкой.
Восемь часов тридцать одна минута пятьдесят секунд… Пятьдесят три… Пятьдесят шесть… Пятьдесят девять…
Два громоподобных выстрела слились воедино. Одновременно рухнули и покатились по скальным камням восточного и западного склонов два снайпера противника.
И это был знак.
Из всех укрытий по людям, окружающим грузовики, началась стрельба. Растерянные, еще ничего не успевшие понять, мужчины заметались по поляне.
Четверо прыгнули в открытый джип и ринулись прочь по той же дороге, по которой они только что приехали вместе с грузом.
«Стриж» и «Ястреб» спускались вниз.
В погоню за джипом выскочила машина «альфовцев», с которой вмиг сорвали камуфляжную сеть. На поляне завязалась отчаянная перестрелка, и уцелевшие бойцы отряда сопровождения прорвались в лес, врассыпную, кувыркаясь в оврагах, ныряя в кусты, падая с криками боли от жалящих пуль.
— «Мономах»! У нас раненый. Троих взяли, четвертый убит! Прием!
— Обойти с северо-востока, часть группы — на запад. Начать перехват. Капкан — в ауле.
— Есть!
Человек в черной маске подал несколько знаков разделившимся группам. На поляне остались грузовики, брошенный «Hummer», джипы «Альфы» и «Вымпела», раненый, пленные и координаторы обеих групп.
Бой перешел в следующую фазу: преследование…
С бреющего над холмами вертолета «Альфы», который только что поднял на борт координаторов, было видно, что убегающие мчатся в одном направлении — в сторону ближнего аула. И преследователи, разделившись, загоняют их туда целенаправленно, словно зверей в настороженную ловушку…
* * *
Хусейн схватил автомат. Стрельба приближалась. Слышно было даже крики. Но пока их заглушали вопли напуганных женщин аула. Жители разбегались по домам.
Усманов выскочил из дома старосты, перепрыгнул, не заметив, забор, оказался во дворе соседа Рустама Удугова. Взревел рвущийся с цепи черный пес. Хусейн пронесся по огороду, спеша к хлеву, где местные содержали рабов.
Укрываясь за постройками, в селение вторглись отстреливающиеся мужчины — почти все, судя по крикам, русские.
Острый речитатив автоматных очередей огласил округу. Жители прижимались к полу в своих домах. Кто успел — прыгнули в подпол. Шальные пули разбивали стекла, калечили убогую мебель. С противоположной стороны аула тоже началась стрельба: круг замкнулся. Бежать преследуемым теперь было некуда.
Прямо навстречу Хусейну из-за курятника выскочил высокий темноволосый мужчина в защитного цвета одежде. Глаза его были безумными от ужаса. Горец успел заметить, что парня преследует человек в черной маске — либо «альфовец», либо «вымпеловец». Не до раздумий. Усманов первым дал очередь в бандита.
— Ложись! — рявкнул на Хусейна спецназовец и, убедившись, что темноволосый мертв, помчался дальше.
Хусейн пополз по-пластунски, однако понял, что так он достигнет цели очень нескоро. А там, у рабов, сейчас начнется ад. Они заперты, их просто покрошат, если ворвутся в хлев…
И, когда он, оторвавшись от дерева, перебегал улицу, хлесткая, короткая боль прошила его висок…
* * *
Старый Махмуд, опираясь на свою палку, торопливо шел к хлеву. Стреляли пока еще далеко, и он успеет.
Бледное, перепуганное лицо сторожа-Вахи.
— Х’унда сацу?! Винтов’к таса! Даувал цигара![66] — скомандовал дед, махнув рукой в сторону леса, за огороды.
Мальчишка выронил оружие, заметался в секундной растерянности и ринулся прочь со двора в указанном стариком направлении.
Аксакал засеменил к воротам хлева, отодвинул засов.
— Еще успеешь, — сказал он вчерашнему пленнику-новичку; тот, как сорвавшийся с цепи волкодав, со всех ног бросился в сторону дома старосты, сопровождаемый настоящим волкодавом Эпцаром. — И вы бегите отсюда. Туда! — обратился дед Махмуд уже к остальным рабам, показывая на огороды, а сам развернулся и ушел в дом своего престарелого внука.
У рабов не было сил бежать. Но страх прибавил им прыти, и они, толкаясь, заспешили вон.
Роман замешкался. Он увидел винтовку Вахи. Пригодится ведь, а никто об этом и не подумал!
Он схватил оружие и ринулся вслед за остальными. И тут с крыши дома напротив спрыгнул мужчина в натянутой на лицо черной шапке с прорезями для глаз…
…«Альфовец» увидел толпу бегущих оборванцев («Рабы!») и уже хотел догонять своих, как тут из ворот выскочил темноволосый бородатый мужчина с винтовкой в руках («Чеченец!»). Боец спецназа не успел рассмотреть одежду этого человека и просто выстрелил ему в лоб. Бородатый упал, «альфовец» побежал дальше.
* * *
Все закончилось через пять минут. Выживших захватили в плен. Двое успели сбежать.
Влад был свидетелем окончания боя. Окончания операции «Захват»…
Закрыв глаза своего друга, он, чуть пошатываясь, оглушенный внезапной тишиной, сопровождаемый поскуливающим Эпцаром, брел обратно, к хлеву рабов. Навстречу ему попадались бойцы «Альфы» и «Вымпела». Ромальцев будто бы и не видел их. Они же кивали, узнавая его. Некоторые задавали вопросы, куда он направляется сейчас, однако молодой человек не отвечал. Разбитые губы слегка двигались, словно он что-то бормотал.
* * *
Старый Махмуд вышел во двор, оперся на клюку и долго смотрел на русского парня, который, встав на колени возле трупа одного из рабов, застыл в неподвижности. Перед смертью Комаров успел закрыть глаза. Он лежал с винтовкой в руке, в нелепой позе, но следов мучений на его лице, обросшем темной бородой, не было…
Аксакал без всякого выражения взирал на Ромальцева, а тот, склоненный к губам мертвого раба, с беззвучным шепотом слегка приотворил рот убитого, коснувшись пальцами его подбородка.
И, плавясь, задрожал, затрепетал воздух между живым и мертвецом. И ощутил старик вначале холод, а затем зной, что охватил его высохшее тело. Как давно все это было!.. А теперь
* * *
…Лик Ра затмили тучи — тучи свистящих стрел. И прежде всех в стан врага врубается колесница Ал-Демифа, заговоренного, неуязвимого. И разит противника рука Ал-Демифа со сверкающим перстнем и обоюдоострым мечом правителя Тепманоры — страны деревьев с белыми стволами.
Сетх обгоняет приемного сына на своем красном коне, знаками показывая оставить в живых сестру, Исет.
Смяты отряды безгрудых амазонок, гибнут гергара, атлантиды, собар и воины Кемета, приверженцы Исет. Мары дерутся отчаянно, много демонов погибло от их кривых мечей, но и девственницы падают замертво со своих коней. Гудит Ростау от злых заклинаний Разрушителя, звенит Ростау от лязга оружия, свистит Ростау от срывающихся с тетивы стрел.
Кривая амазонка повержена, ее воительницы смешались с египтянами, ведет их теперь Исет и военачальники Усира.
Кровь павших заливает пески, души павших заполняют пространство Ростау и еще сражаются, дерутся в немыслимой горячке, в последнем запале боя…
Богиня Исет творит заклинания, творит заклинания бог Сетх. Вот они уже друг против друга. Их кони — братья, рожденные от одной кобылицы в ночь улыбки Хонсу.
А Гелиополь, великий Инну, пристанище справедливых богов Нетеру, по-прежнему далек и недоступен…
Львы и ягуары воинов Исет рвут и терзают львов и ягуаров воинов Сетха. Люди, звери, боги…
Тут Исет вновь воздевает руки к небу, призывает в свидетели их с Сетхом общую мать, Нут.
С двух флангов, пожирая отряды демонов, далеко вторгшихся в ряды армии Исет, врубаются египтяне Хора и египтяне Хентиаменти. Огнем палит Инпу, льдом разит Хор. Они начинают окружать врага, смыкаться у него в тылу, но у того еще есть время для отступления.
Сетх видит перед собою лишь улыбающееся прекрасное лицо по-прежнему недоступной Исет.
И гонит демонов Хор на своем коне, а саблерукие сторонники Инпу — Имахуэманх и Джесертеп — рубят головы отступающим. Творит заклинания Инпу-Хентиаменти, огонь вырывается из очей его. Творит заклинания Хор, и ледяные стрелы падают из его ладоней на армию Сетха.
И сходятся в битве Ал-Демиф и Инпу. Жизнь всегда сводит их, отца и сына, в поединке, но не может поднять Ал-Демиф свой меч на Инпу. Оружие помнит родство лучше, чем помнят родство люди и боги.
Инпу целит в наследника Сетха из своего лука, сверкает изогнутый скорпион, шипит, но не стреляет. Ал-Демиф и рад был бы размахнуться своим мечом, да перстень с отчеканенными клешнями тянет руку вниз.
— Уходи! — говорит Инпу любовнику своей матери. — Да не поднимется оружие сородича на оружие сородича!
И оборачивает юный Ал-Демиф меч свой против себя, ибо ни плена, ни позора не потерпит замороженное, окаменевшее сердце. И падает военачальник демонов, пронзенный проклятым лезвием. И дробится сущность его, как сущность предательски убитого бога, и забывает Ал-Демиф, забывает все, что было… И вскрикивает Хор от боли, но уже поздно: Ал-Демиф, частица самого Хора, сердце Хора, теперь мертв…
Отступает Сетх с остатками армии своей, гонимый сыновьями Исет. Путь к Гелиополю, к судилищу, свободен! Но все же Хор одновременно и выиграл, и проиграл: смерть Ал-Демифа тому свидетельством…
Белый, забрызганный кровью конь встает на дыбы. Глас Солнца, Мелх-Азни, срывает с себя белый шлем, и замирают в то же мгновенье уцелевшие воины, утопив клинки в ножнах. Бой окончен.
Встает на дыбы огненный конь. Дочь Нут, богиня Исет, скрещивает руки перед грудью, сверкает посох-джед и крест-анкх в кулаках ее. И опускаются на колено верные ей и Усиру воины Та-Кемета, касаясь остриями копий и мечей кровавого песка, покорно склоняя головы. Бой окончен.
Встает на дыбы вороной скакун. Но некому и не для кого подавать знак окончания битвы со спины коня: все амазонки полегли на поле брани.
Тишина простирается над пустыней близ Гелиополя. А сверху — легкое, невесомое — на пески, перенесшие сечу, на землю Ростау, медленно, играя и кувыркаясь в воздухе, опускается перышко. Перышко из крыла Маат…
Путь к судилищу свободен! Да будет так!
ПО ПРОШЕСТВИИ ТРЕХ ДНЕЙ
— Почему не доложили сразу? — коротко, по-деловому, осведомился Константин Геннадьевич Серапионов, не позволяя говорившему вдаваться в подробности.
Из трубки ему ответили, что пытались разобраться с ситуацией на местах. В голосе осведомителя звучали панические нотки. Серапионов тут же осадил его: не хватало только обсуждать такие вещи по телефону:
— Будьте у меня к вечеру. Крайний срок — завтрашнее утро. Все. Отбой.
Вот так начало дня! Вот так повеселили, подняли настроение Константину Геннадьевичу «расторопные» исполнители…
— Не понос, так золотуха… — проворчал бизнесмен, просовывая руку в рукав пиджака, одергивая борта, застегиваясь — всё машинально, всё с думами о другом.
Саблинов был в отъезде. Может, и к лучшему: выслушивать его нытье Серапионову хотелось меньше всего.
— Очень тревожные симптомы, Витя… — пригласив компаньона в свой кабинет, сказал Константин Геннадьевич.
Весельчак Рушинский сразу посерьезнел и попросил подробностей.
— Я и сам еще подробностей не знаю, Вить... — Серапионов подвигал сцепленными между собой пальцами обеих рук, и это было признаком сильного внутреннего смятения у скрытного и предприимчивого Константина Геннадьевича. — Сообщение звучало примерно так: «Клубы по интересам распались»… Какие уж тут детали? Я затребовал курьера, даст бог — будет здесь лично сегодня же вечером.
— Из Москвы звонили?
— Ну конечно…
— Плохие вести… — нахмурился толстяк.
— Да, хорошего мало. Видимо, какое-то звено прогнило… Иного предположения пока нет. Кто-то из цепочки — «дятел»… Я уже сделал пару звонков, но до получения полной информации не могу предпринимать каких-то активных шагов…
— А просто рейдом «Альфы» это может быть? Они ведь частенько «просыпаются»…
Серапионов криво усмехнулся и снисходительно взглянул на неосведомленного приятеля. «Просыпаются»… Знал бы Витька, из-за чего они «просыпаются»… Эхе-хе… Но всего даже компаньону не расскажешь…
А здесь… нет, здесь дело другое. «Клубы по интересам». Было произнесено именно во множественном числе. Значит — широкомасштабная облава. Значит — неожиданное нарушение схемы. Значит — плен большинства посвященных, которые теперь будут колоться у «фискалов», как орешки… Скорее всего, уже колются. А там — цепная реакция… Все верно, все правильно сделал Серапионов, отменив дальнейшие операции. Глядишь, еще и сворачиваться придется. Арабам пока знать не нужно… В прессу это не просочится. Опять же — пока. Там — неизвестно. Прежде победоносные рейды спецслужб с тем и затевались, чтобы «сороки» разнесли победные вести о доблести борцов с терроризмом. А борцы с терроризмом делали свою работу и гибли в святой уверенности, что достигнут чего-то, что пресекут, что защитят… Кремль раздавал награды, все были довольны: и публика, радующаяся торжеству справедливости, и спецслужбы, и зарубежные партнеры… Теперь же что-то оборвалось. Рано пока метаться, еще неизвестно ни о чем. Может, и не так черт страшен, как его малюют. Уберут предателя, почистят ряды, устранят ненужных свидетелей — и все войдет в прежнюю колею. Скоро все уладится и поутихнет…
Но прилетевший вечером курьер из Москвы принес очень тревожные сведения о происшедшем.
Встретились дома у Серапионова. Рушинский выстукивал на подлокотнике ритм бетховенского марша, а разговор вел Константин Геннадьевич. Приехавший мужчина был молод. Ну, может, чуть постарше Костиного Андрюши. И куда вы все лезете, молодежь? Уж лучше бы компьютерных монстров гоняли, что ли, если гормоны играют… Или уж пейнтбол какой-нибудь, на крайний случай… Жаль ребят: сколько их уже полегло, сколько еще поляжет… Виктор Рушинский вздохнул.
Курьер говорил, картавя и временами сбиваясь от волнения: он впервые видел перед собой основателей корпорации, на которую работал, и самого Серапионова — тем более… Серапионов был почти легендой криминального мира, хоть и жил далече от столицы.
— Во вторник, в восемь тридцать, состоялась встреча в Беное. Встречающие груз и наши поставщики попали под обстрел двух групп спецназа. Как выяснилось, в перехвате участвовали «Альфа» и «Вымпел»… Погибло шестеро наших, остальных захватили… Двух арабов — тоже…
Константин Геннадьевич поглядел на Рушинского. Тот развел руками, мол, увы…
— Уже вчера утром сорвались две операции: в Инчхе под Махачкалой и в Грузии у Сачхере… Снова — пленные… Арестованы в Москве Варгузов и Зугашев, оба — в курсе. Что с ними, где они — пока неизвестно…
— Что с ними, где они… — пробормотал Серапионов. — Где они — понятно: в «Лефортово» или в «Матросской тишине»… Если в «Лефортово» — то проще… Угу, дальше…