Стокилограммовый атлет в дорогом «прикиде», принятом среди здешнего народца, живущего «по понятиям», короткая стрижка и физиономия, подобная некоему железобетонному изделию, — таков был облик Ларри Браги. Правда, из общей картины выпадали глаза Ларри — слишком живые и выразительные для людей его круга. Выдававшие наличие незаурядного ума, пусть даже ума, используемого не по назначению.
Но предполагать, будто Ларри принадлежал к числу тех паразитов, что кормятся от Закона, точнее от его несовершенств, было бы просто глупо. Скорее наоборот. Ларри улаживал «вопросы», в которых от адвокатов и стряпчих нет ровным счетом никакой пользы, кроме вреда. Ларри требовался Гарри Гордону только в тех щекотливых ситуациях, в которых в основном слово имел «товарищ Маузер». Впрочем, любителем стрельбы (и чего-то вроде того, чтобы самому быть мишенью) Ларри не являлся. Он очень ценил то разрешение на ношение огнестрельного оружия, которое выбил для него Секач. Но никогда и нигде не забывал, что всегда и в любой ситуации крайне желательно, чтобы «товарищ Маузер» высказывался как можно более лаконично, а лучше всего — и вовсе не появлялся на месте действия. В этом отношении его функции были прямо противоположны функциям Себастьяна Горнецки.
Сегодня, за два часа до начала очередного подпольного матча, Ларри зашел в кабинет мистера Гордона, чтобы доложить, что конфликт между парой людишек из Красных Камней и Грибных Мест больше не будет отвлекать внимание Секача от более важных дел.
То, что Секач слушал его вполуха и пребывал в некоей эйфории, будучи чем-то к делу не относящимся до крайности доволен, Брага заметил сразу. Но это касалось его в наименьшей степени.
Закончив краткий доклад, он уже было повернулся к двери, но немного притормозил и, откашлявшись, сказал довольно равнодушным тоном:
— Может быть, это не мое дело, мистер Гордон, но... Вы знаете, что на воротах заднего двора у вас кто-то висит?
— В самом деле? — поразился Секач. — И что же так просто и висит?
— В петле. На ремне, — уточнил Ларри. — Судя по всему, на собственном. Я имею в виду, что штаны с него свалились. Но его это, наверное, уже не волнует. Покойники, как я заметил, удивительно спокойно относятся к подобным вещам... Я просто думаю, что кто-то что-то, может быть, этим хотел вам сказать? Например, сам покойный.
— Кто бы это мог быть? — задумчиво поскреб подбородок Гордон.
Всяко бывало в Чоп-хаусе. Было разок так, что один очень сильно загнанный в угол подполковник Городской Стражи вышиб себе мозги прямо в кабинете у Секача. Бывало и так, что игроки «ставили на перо» друг друга и лиц к их неудачам непричастных. Бывало, что и вешались — с горя. Вообще много чего бывало. Так что ничем особо поразительным новость, принесенная Ларри, не являлась. Однако требовала-таки внимания.
— По-моему, — все так же равнодушно заметил Ларри, — это один из братьев Хого-Фого.
— Тогда, — умозаключил Себастьян, — я бы даже сказал, что это, скорее всего, Хого. Потому что Фого сегодня поутру Дорожники замочили на Тракте. И кроме того...
Секач остановил его, придержав за руку.
— Всего один Дорожник, — внес свои дополнения Ларри. — Шишел-Мышел. Вы его знаете.
— Ты это точно знаешь? — Секач вскинул на него пристальный взгляд.
— Я, мистер Гордон, никогда не говорю того, в чем не уверен, — напомнил ему Ларри. Это было святой истиной.
— Пошли, — мотнул головой Секач. — Я должен убедиться... И надо убрать это украшение. Скоро народ начнет собираться на Игру. Мне такая реклама — без надобности.
* * *
Ларри примерился к узлу ремня, затянутому на верхней перекладине решетчатой створки ворот. Потом терпеливо воззрился на Гордона. Тот кивнул. Ларри перерезал ремень и спустил покойника наземь.
— Да, он, — заключил Секач и пнул Хого в бок носком остроносого полуботинка. — Вот что, Ларри... — Он достал из внутреннего кармана роскошный бумажник и отсчитал из него несколько купюр. Купюры протянул Браге. — Не сочти за труд, Ларри... Вывези эту падаль на Трясины и определи в топь ненадежнее. Ну, в том, что трепаться ты не будешь, я уверен, так что даже не напоминаю. А вот завтра с утра зайди — будет работа... Впрочем... Вот что — завтра, если сможешь, то сегодня найди Шишела и выясни, как он намерен распорядиться тем трофеем, что ему достался от Фого... У него должен объявиться такой трофей. Про меня — ни слова... Ну ты у нас не глупый. Как только узнаешь, сразу мухой ко мне...
— Я вас понял, мистер Гордон, — с вежливым равнодушием произнес Ларри.
Он достал из кармана пультик и набрал команду своему кару. Меньше чем через минуту из сгущающихся сумерек выкатилась серебристая тушка «Форда Торпедо» и тихонько просигналила хозяину подфарниками. Еще через минуту Себастьян и Секач были лишены приятного общества покойного Хого и остались вдвоем в пустом и безлюдном пока что дворе.
— Не ожидал я, — задумчиво бросил Секач, — что у парня такие хлипкие нервы...
— Может быть... — задумчиво молвил Мочильщик. — Может, он и не сам...
Секач решительно повернулся спиной к воротам и зашагал в Чоп-хаус.
Себастьян поторопился за ним.
— Прикинем, — рассуждал Секач, меряя двор широкими шагами. — В середине дня Хого вваливается ко мне в расстроенных чувствах... Вообще весь из себя никакой. И сообщает, что хочет ни больше ни меньше как со мной махнуться. Магию — на Магию. Свой меч — «левый» из пары — на Зеркало Смерти. Ни фига себе заявочка! Я честно предлагаю ему просто сыгрануть — тут же, на месте. Одно против другого. Долго торгуемся. Выставляем в дополнение всякую мелочишку. Наконец играем. Игра складывается сложно. По дороге Хого пьет все, что может гореть. Выкладывает мне, что Зеркало сдалось ему, чтоб мстить за то, что брата его замочили. Мы, конечно, ему сочувствуем и подливаем. В конце Хого проигрывается вчистую и лезет драться. Но уже плохо стоит на ногах. Я забираю меч, и вы, ребята, вышвыриваете его на задний двор. Следующий раз мы его видим уже в петле...
— По пьяни еще не то мужики творят, — резонно заметил Мочильщик, взбегая по лестнице вслед за шефом. — А Хого, уже когда к тебе заявился, был здорово подогретым. Больно за брата своего кручинился, наверное. А может, и не по пьяни... Может, у ворот повстречал кого-нибудь... Из тех, кто давно с ним хотел вот этак поговорить...
Секач молча вошел в кабинет, кивнул Себастьяну, чтобы тот закрыл дверь, и подошел к тяжелому железному шкафу — из тех, в которых в казармах хранят огнестрельное оружие. Отперев его, Гордон осторожно и с нежностью извлек на свет божий нечто, завернутое в тонкую шкуру местной козлоногой обезьяны. Положил сверток на стол, развернул и некоторое время любовался похожим на иней узором клинка, явно вышедшего не из рук мастеров, ведущих свой род от Адама и Евы. Потом достал из бара бутыль виски и подошел к другому шкафу — полки в нем были заставлены алтариками божков, в которых никто не верил всерьез. Чарка виски досталась Коварному богу Желаний.
— В конце концов, — бросил Секач, рассеянно созерцая миниатюрный, жадный лик божества, — не наше это дело, сам ли Хого отправился к праотцам или кто-то ему с этим делом слегка помог. Не фига вдребезину бухим шататься по таким местам, как наш дворик! Верно, Себастьян?
Мочильщик отозвался одобрительным «гы!».
Глава 3
БОГ ОТЧАЯНИЯ
— Папеле, — обратился к старику Зильберману его почтительный, уже сорокалетний сын Мордехай (для близкого круга — Мордка). — Я хотел спросить вас: вы опять собираетесь в бега, папеле? Или мне просто так кажется?
— Не будь идиотом, сынок, — дал ему добрый совет старый Ари. — А лучше помоги поднять эту глупую крышку... Неужели ты, прожив так долго в этом месте, так и не понял, что когда твой папа берет свой кейс, с которым он прилетел сюда, и берет с собой Тору, то это всегда значит, что твоему папе надо немного убежать? Чтобы у всех нас не было неприятностей. Боже мой! Что это за место, куда ты нас определил, чтобы мы тут мучились, как в аду?! — возвел он глаза к потолку подвала. — Что это за место, Господи, где старому Ари приходится раз в год лезть под землю, словно кроту? Я ведь уже не так молод, Господи. Ты это заметил?
— Что случилось, папеле? — с тревогой спросил Мордка. — Почему вы так волнуетесь? Вы хорошо поужинали, вы хотели пройтись до реки. Но вместо этого я прихожу и нахожу вас в нашем погребе с вашим старым кейсом и Торой?
— Ты бы тоже так волновался, сынок, если бы узнал, что тобою очень сильно интересуется Лео Байер и его архангелы.
— Но ведь сэр Байер только поговорил с тобой и спокойно ушел... И, по-моему, он вел себя очень почтительно...
— Настолько почтительно, что поставил четырех своих человек присматривать за старым Ари, — отозвался папеле с большой горечью в голосе. — По крайней мере, я вижу четырех. Этот Родни Паркер — я хочу сказать тебе, сынок, — он оказался очень нехорошим человеком. Он нас всех — своих честных партнеров — втравил в такое дело, которым немножко интересуется сэр Байер. А нет ничего хуже, чем заниматься делами, которыми интересуется сэр Байер, сынок. Родни Паркер очень нехорошо сделал нам всем. Я даже думаю, — тут старый Ари перешел на шепот, — что он сделал так потому, что он антисемит!
Мордка тяжело вздохнул. «Вот доживу я до тех же лет, что папочка, — подумал он, — и тоже в каждом прохиндее, который меня надует, буду видеть антисемита... Дайте только дожить, и вы увидите...» Вслух же он согласился с отцом:
— Да, папеле, Родни Паркер — очень нехороший человек. Настолько нехороший, что его убили. Сегодня в обед. Взяли и убили человека, как будто он для этого родился! И говорят, это сделали люди Байера. В доме у этого смешного грека. — Он подумал и добавил: — Или итальянца.
— Перестань болтать языком! — решительно приказал Ари. — И помоги мне наконец поднять крышку!
Речь шла о крышке, хорошо замаскированной в полу подвала. Она скрывала спуск в туннель, промытый обмелевшей теперь подводной рекой. Отсюда можно было пройти в места, где переждать опасность было надежнее, чем по своему адресу. Ари искренне считал, что о туннеле этом люди Закона и люди Страшного Коннетабля не догадываются. Был ли он прав, сказать трудно.
Вид разверстой пасти спуска в здешний Аид вызвал у старика прилив сентиментальности.
— Давай попрощаемся, сын! — сказал он с чувством. — Я уже очень старый человек, и мы можем больше не увидеться.
— Типун вам на язык, папеле! — дрогнувшим голосом молвил Мордка. — Но... Но если вы так сделаете, я хотел бы, чтобы вы меня простили... Я чуть было не совершил великий грех сегодня, папеле...
Глаза его наполнились слезами.
— Говори, сын... — голосом, исполненным подозрения, благословил сына на исповедь старый Ари.
— Я хотел этим вечером пойти в Чоп-хаус и играть там в магические кости...
— Это очень глупо, сын, — сухо сказал Ари. — Для того чтобы играть в магические кости, надо иметь магические монеты. Целых три магические монеты. Не меньше. Или другие магические предметы, которые можно выставить на Игру...
— У меня была магическая монета. Та, которую вы подарили мне на день сорокалетия, папеле...
— Ты очень, очень огорчил меня, сын, — еще более сухо дал оценку намерениям своего отпрыска Ари.
— А остальные две вложил в Игру Рябой Али, — совсем упавшим голосом уведомил его сын. — И, по-моему, одна из них была фальшивой.
— Но ведь Али исповедует веру в Аллаха. Он мусульманин... — не понял его старый Зильберман.
— Суннит, — уточнил Мордка.
— Я прокляну тебя, сын, — уведомил его Ари и стал пробовать носком ботинка, не скользко ли будет спускаться по вырубленным в черной скале ступеням.
— Но Бог не дал нам согрешить, — горячо заверил его Мордка.
— Это хорошо, сын, — дал оценку ситуации старик и приготовился к спуску в здешний филиал Аида.
— Ты не хочешь знать, как он это сделал, папеле? — огорченно спросил Мордка.
— Долго ты будешь отнимать у меня время? — возмутился Ари. — Его и так уже мало осталось у старого Зильбермана.
— Он послал к нам того из братьев, что разбойничают на Трясинах. Того, что тогда — помнишь, три года назад? — загнал в Трясину караван вездеходов с оборудованием для новой больницы? Мы должны были получить за эти вещи хорошие деньги. Ты хорошо помнишь этого человека?
— Их было-таки двое. — Ари хорошо помнил тот случай. — И один вездеход вел твой брат Шлойме...
— А еще один вездеход вел сын Рябого Али — Джибраил, — напомнил отцу обстоятельства дела Мордка. — Всего в караване было шесть машин, шесть водителей и пятеро человек охраны — из Ордена Охраны Путников. Братья Хого-Фого обещали, что если эти люди отдадут им свой груз, свои деньги и свое оружие, то они помогут им выбраться из Трясин. Те им отдали всё, а братья их всех расстреляли из их же пулеметов. Только двое охранников остались живы. По ошибке, наверное. Или они были очень хорошими людьми и Бог сохранил им жизнь... Но ведь и Шлойме был очень хорошим человеком, хотя и играл иногда в карты?
— Это было большое горе для всех нас, сын, — вздохнул отец.
— И для семьи Али тоже, — уточнил Мордка. — Именно после этого случая мы с ним стали лучше относиться друг к другу.
Ари промолчал, поджав губы.
— И вот мы встретили этого человека... — продолжил его сын. — Это было на заднем дворе Чоп-хауса.
— Вряд ли он узнал вас, — подумав, определил старик. — Но вы правильно сделали, что поняли этот знак, который послал вам Бог, и вернулись по домам.
— Он нас не мог узнать, — объяснил ему сын. — Да и мы бы его не узнали, наверное. Но он был сильно пьян и пристал к нам. Нес всякую околесицу. Он, оказывается, был очень огорчен тем, что какой-то хороший человек зарезал его брата на Тракте. Сегодня утром.
— Я знаю об этом, — кивнул Ари. — Я думаю, ему многое простится на том свете. Этому хорошему человеку, я имею в виду.
— Ну и когда мы поняли, кто это... — несколько запинаясь, продолжил Мордка. — Когда м-мы это поняли... То мы... Мы ушли не сразу. Но ушли. Никто не видел... Ну а Хого остался висеть на воротах у Секача. А душа его — гореть в геенне огненной... Я надеюсь, что это так... А потом мы пошли... Я — в синагогу, а Али — в мечеть... Ты простишь меня, отец?
Наступила пауза.
Потом Ари поставил свой кейс на пол и молча положил освободившуюся руку на голову сыну. Другой рукой, левой, он крепче прижал к себе том Торы. Если бы Мордехай осмелился поднять глаза, то увидел бы, что по устам папеле змеится счастливая улыбка. Улыбка отмщения.
Старик чтил Тору. А Тора никогда не советовала, получив по одной щеке, подставлять другую. Человек, которому пришла в голову подобная идея, явился на далекую отсюда Землю много позже, чем была написана мудрая книга.
* * *
— Ладно, — бросил Секач, покончив с принесением жертвы божку Пестрой Веры. — Нас сильно отвлекли. А времени у нас почти не осталось. — Он пристроился на краешке своего стола и плеснул виски себе и Мочильщику. — Ты вроде говорил, что у тебя против каждого из игроков есть свой убойный прямо-таки ход... Меня интересует, какой ход у тебя припасен для этого русского приемыша.
Себастьян лукаво ухмыльнулся. Это у него получилось в точности на манер одного из политиков двадцатого столетия — лучики-морщинки легли вокруг его глаз.
— Дело в том, что где-то к концу игры у нас будет возможность схватить этих обнаглевших птенчиков за ручку...
— Неужели этот парень думает, что сможет «передернуть», играя в такой компании? — поразился Секач, как будто Себастьян сообщил ему о какой-то уж и вовсе из ряда вон выходящей непристойности.
— Да нет... — покачал головой Мочильщик. — Правил Гринни не нарушит... Не такой человек. Просто у него одна монета будет кривая...
— Это как? — Секач подлил себе еще виски. — Порченая, что ли?
— А так, — отозвался Себастьян и тоже плеснул себе спиртного. — И магическая, и, однако же, людьми сделанная. Большая редкость, замечу. Такими иногда цыганские маги играют. А строгими правилами их ставить в Игре запрещено. Наравне с фальшивыми. У тех, кого на этом ловят, «все ставки аннулируются и уходят в джек-пот». А самих таких игроков, бывает, что и бьют... Нужен только специалист, чтобы распознать мог. У меня такой есть на примете...