Корм, красный от злости, с набухшими на шее венами, встретил ее взгляд молча. Марис снова повернулась к залу.
– Вы боитесь? – Теперь голос ее звучал спокойно, взгляд выражал поддельную озабоченность. – Крылья пока еще у вас просто в силу традиции. И вы боитесь, что маленькие хваткие рыбацкие дети придут, отберут их и докажут, что они летают лучше вас, а вы останетесь в дураках?
Слова иссякли, пропала злость… Марис села в кресло, и в зале повисло тяжелое молчание. Наконец кто-то поднял руку, потом еще, но Джемис задумчиво смотрел перед собой невидящим взглядом. Никто не двинулся с места до тех пор, пока он, словно во сне, не пошевельнулся и не указал на кого-то рукой. Высоко, под самой крышей, поднялся в слабом свете факелов однорукий мужчина. Все обернулись.
– Расс с Малого Эмберли, – начал он негромко. – Братья, Марис права. Мы все были глупцами. И я – самым большим. Не так давно я заявил, что у меня нет дочери. Сегодня я сильнее всего хотел бы забрать свои слова обратно, чтобы снова называть Марис дочерью. Я горжусь ею. Но она не моя дочь. Действительно, она родилась в семье рыбака, человека, видимо, более достойного, чем я. Какую-то часть жизни мы прожили вместе, и я учил ее летать. Впрочем, мне даже не пришлось затрачивать больших усилий, она сама так хотела… Помните песню о Деревянных Крыльях? Ничто не могло ее остановить. Даже я. Как глупец, я пытался сделать это, когда родился Колль… Марис – лучший летатель на Эмберли, но здесь нет моей заслуги. Только ее стремление, только мечта… Если вы, братья-летатели, относитесь с таким пренебрежением к детям бескрылых, значит, вы боитесь их. Вы столь мало верите в собственных детей? Вы думаете, что они не выдержат вызова и потеряют крылья?
Расс замолчал, покачал головой и продолжил:
– Должно быть, я старею, и так много всего случилось за последнее время… Но я твердо знаю: если бы моя рука была здорова, никто не отнял бы у меня крыльев, будь его отец хоть ночной сокол! И никто не отнимет крыльев у Марис до тех пор, пока она сама не снимет их. Так вот! Если вы будете учить своих детей хорошо, они останутся в небе. Если в вас жива та гордость летателя, которой вы похваляетесь, вы докажете это, позволив только достойному носить крылья, только тому, кто заслужил это право, кто доказал, чего он стоит.
Расс сел, и полутьма верхнего яруса поглотила его. Корм попытался что-то сказать, но Джемис-старший остановил его:
– Хватит. Мы слушали тебя достаточно.
Корм удивленно моргнул и замолчал. Джемис поднялся со своего места.
– Теперь кое-что скажу я, – медленно произнес он, – а затем мы проголосуем. Расс сказал за всех нас мудрые слова, но я должен добавить. Разве все мы не потомки Звездоплавателей? Вся Гавань Ветров – одна большая семья. Значит, у каждого из нас среди предков есть летатель. Подумайте об этом, друзья. И помните, если ваш первенец получает крылья, то его братья, сестры и их потомки будут бескрылыми. Имеем ли мы право закрывать им дорогу в небо лишь потому, что они или их предки родились вторыми, а не первыми? – Джемис улыбнулся. – Возможно, мне следовало бы добавить, что я второй ребенок в семье. Мой старший брат погиб во время шторма за полгода до того, как должен был получить крылья. Незначительная деталь, как вы думаете?
Он замолчал и оглянулся на Правителей, которые по правилам Совета за все время не проронили ни слова. Они переговорили о чем-то шепотом, затем Джемис размеренно произнес:
– Мы нашли, что предложение Корма объявить Марис с Малого Эмберли вне закона необходимо отвергнуть. Теперь проголосуем по поводу предложенной Марис доступной для всех школы летателей. Я голосую «за».
После его выступления итоги голосования ни у кого не вызывали сомнений.
Когда Совет закончился, Марис долго не могла опомниться. Голова кружилась от одержанной победы, ей с трудом верилось, что все действительно кончилось, что больше никого не нужно убеждать, доказывать, бороться. Снаружи ровно дул ветер с востока. Она стояла на ступенях у входа в зал, вдыхала чистый влажный воздух, а вокруг толпились знакомые и незнакомые летатели. Все хотели о чем-то поговорить. Доррель молча обнял ее за плечи, и было так хорошо просто стоять, прижавшись к нему, и молчать. Что теперь? Домой? И где Колль? Должно быть, он отправился за Баррионом.
Толпа расступилась, пропуская Расса и Джемиса. Ее приемный отец держал в руке сложенные крылья.
– Марис.
– Да?.. – Голос ее дрожал.
– Наверно, так должно было быть с самого начала, – сказал Расс, улыбаясь. – Я буду горд, если ты позволишь мне вновь называть тебя своей дочерью. И я буду гордиться еще больше, если ты примешь мои крылья.
– Крылья твои, – добавил Джемис. – Старые правила отжили свой век, и ты более чем достойна. Пока мы не организуем школу, кроме тебя и Девина, их некому носить. Но ты заботилась об этих крыльях лучше, чем Девин о своих собственных.
Руки Марис сами потянулись вперед. У нее снова есть крылья! Марис улыбнулась, усталость куда-то исчезла. Крылья, знакомые крылья звали ее в небо.
– Отец… – только и смогла вымолвить она и, всхлипнув от счастья, прижалась к Рассу.
Когда слезы высохли, все направились к прыжковой скале. Собралась огромная толпа.
– Полетим на Эйри? – спросила Марис у Дорреля. Сзади подошел Гарт – раньше в толпе она его не видела. – Гарт! И ты тоже? Устроим праздник!
– Согласен, но, может, Эйри не самое подходящее место? – спросил Доррель.
Марис покраснела.
– И правда. – Она оглянулась. – Мы отправимся домой, на Малый Эмберли, и все смогут прийти к нам: и отец, и Правитель, и Джемис, и Баррион будет петь, если мы его найдем, и… – Тут она увидела бегущего Колля.
– Марис! Марис! – С сияющим лицом он подлетел к ней и крепко обнял.
– Куда ты исчез?
– Я с Баррионом… Надо было… я песню пишу. Только начал, но получится здорово, я чувствую… Про тебя.
– Про меня?
Колль явно был доволен собой.
– Да. Ты прославишься. О тебе все узнают.
– Уже знают, – сказал Доррель. – Можешь мне поверить.
– Нет, я имею в виду – навсегда. Сколько эту песню будут петь, столько о тебе будут помнить. О девушке, которая так сильно хотела крылья, что изменила мир.
«Может, так оно и есть», – подумала Марис позже, когда вместе с Доррелем и Гартом они поднялись в небо. Но сейчас перемены в мире представлялись ей гораздо менее важными, чем ветер, раздувающий волосы, и знакомое напряжение мышц при подъеме в воздушных потоках. Еще недавно она думала, что потеряла все это безвозвратно, но теперь у нее снова крылья и небо. Она вновь была собой и была счастлива.
Часть вторая
Однокрылые
Умирать оказалось легко и спокойно.
В штиль Марис попала совсем неожиданно. Еще мгновение назад вокруг нее бушевал шторм; крупные капли дождя били в глаза и стекали по щекам, хлестали по серебристым крыльям; буйный ветер то толкал ее в спину, то качал, будто ребенка, из стороны в сторону; руки от непрерывной борьбы с ним ныли; от горизонта до горизонта протянулись темные тучи, океан внизу вздымался пенными валами; земли видно не было.
И вдруг наступило полное затишье. Разом унялся ветер, прекратился дождь, поверхность океана, успокоившись, превратилась в тусклое зеркало. Тучи над головой, казалось, разбрелись в разные стороны и вскоре скрылись из виду. Наступила неестественная тишина, словно само время затаило дыхание.
Широко расставленные крылья уже не держали Марис в неподвижном воздухе, и она начала опускаться.
Спуск был медленным. Без ветра она не падала, а величественно скользила вперед и вниз. Прошла, казалось, вечность, прежде чем она увидела место, где коснется океанской глади.
В ней заговорил инстинкт самосохранения. Марис, отчаянно ища в воздухе сносную опору, свернула сначала налево, затем направо. Не найдя восходящих потоков, она в отчаянии замахала крыльями. На серебряной ткани внезапно заиграли солнечные блики, но все усилия оказались тщетны, она по-прежнему плавно опускалась.
Тогда Марис, как и окружающий воздух, успокоилась, душа ее, подобно океану внизу, застыла. Она смирилась с судьбой и даже почувствовала облегчение от окончания долгой битвы с ветрами. Ветры дики и сильны, она слаба, летатели никогда не управляли ими, всегда зависели от их воли, и Марис оказалась бы набитой дурой, считая по-другому. Она поискала взглядом летателя-призрака, который, как утверждали легенды, появляется при штиле, но ничего не увидела.
Ноги Марис коснулись воды, а через секунду она, разбив зеркальную гладь океана, с головой ушла под воду. Холодная вода, точно пламя, обожгла тело. Марис стремительно пошла ко дну…
…и проснулась, судорожно хватая раскрытым ртом прохладный воздух.
Уши закладывала тишина, по лицу стекали соленые капельки. «Пот», – догадалась Марис и села, потерянно озираясь. В дальнем углу комнаты в очаге тлели угли. Будь она на Эйри, очаг находился бы с противоположной от кровати стороны, а если бы дома, на Малом Эмберли, то ближе.
Воздух пах сыростью и морем. И этот запах подсказал ей, что она на острове Сиатут, в академии «Деревянные Крылья». Напряжение постепенно спадало, и, окончательно проснувшись, Марис стянула через голову ночную рубашку, подошла к очагу и зажгла от углей свечу. В дрожащем свете стал различим глиняный кувшин рядом с кроватью. Марис улыбнулась, уселась на кровати, скрестив ноги, и, глядя на пламя свечи, принялась мелкими глотками пить прохладное терпкое вино.
Сон не на шутку обеспокоил ее. Она, как и все летатели, боялась штиля, но прежде этот страх не вызывал у нее кошмаров.
В дверь постучали. Марис поставила кувшин с вином на пол и ответила:
– Войдите.
Дверь распахнулась, на пороге застыла С’Релла – стройная смуглая девочка, коротко подстриженная по обычаям островов Южного Архипелага.
– Скоро завтрак, Марис, – сообщила она. – Но тебя срочно хочет видеть Сина. Она в своей комнате, наверху.
– Спасибо.
Марис улыбнулась. Она работала с группой претендентов на крылья уже десять дней, и С’Релла нравилась ей больше других студентов академии «Деревянные Крылья». Хотя между их родными островами пролегло полмира, Марис с удовольствием подмечала в девочке присущие ей самой в юности черты. Не выйдя ростом, С’Релла обладала решительным твердым характером и поразительной выносливостью. Ее полеты пока не отличались грациозностью, но С’Релла была упорной ученицей, и Марис уже мысленно зачислила ее в тройку наиболее одаренных студентов.
– Хочешь, я подожду, пока ты собираешься, и покажу дорогу? – спросила девочка, видя, что Марис поднялась с постели и, собираясь умыться, направляется к большой каменной чаше с водой в дальнем углу комнаты.
– Нет, спасибо, доберусь сама, а ты отправляйся на завтрак, – улыбнулась Марис.
Девочка, робко кивнув в ответ, ушла.
Несколько минут спустя, шагая по узким темным коридорам в поисках комнаты Сины, Марис пожалела, что отказалась от помощи. Академия «Деревянные Крылья» располагалась в древнем лабиринте из естественных и рукотворных коридоров и пещер. Нижние помещения стояли постоянно затопленные, в коридорах и даже во многих верхних комнатах не было окон, и в них, отрезанных от свежего воздуха и солнца, пахло морем. Когда, многие годы назад, жители Сиатута воевали за независимость с Большим Шотаном, они возвели здесь крепость. Затем форт долго пустовал, пока наконец семь лет назад Правитель Сиатута не предложила летателям устроить в древнем строении академию. С тех пор Сина и ее помощники многое здесь переделали, но большинство помещений до сих пор оставались необитаемыми, и заблудиться в них было легче легкого.
Время в стенах «Деревянных Крыльев» тянулось незаметно. Факелы в нишах быстро прогорали, в лампах кончалось масло, и порой проходили недели, прежде чем кто-нибудь это замечал. Сейчас Марис осторожно шла именно по такому темному коридору. Как и все летатели, она не любила узких, особенно подземных помещений. Ей казалось, что стены и невидимый в темноте потолок древнего форта давят на нее.
Вскоре, к радости Марис, впереди забрезжил свет. Еще один поворот, и она очутилась на знакомой территории. Первая дверь налево вела в комнату Сины.
Сина сидела в плетеном кресле и вырезала из кусочка дерева.
– Марис. – Она подняла глаза, улыбнулась, затем, положив костяной нож и незаконченную скульптурку на стол, кивком пригласила Марис в комнату. – Тебя так долго не было, что я уже собралась вновь позвать С’Реллу и отправить за тобой. Ты заблудилась в лабиринте?
– Почти, – ответила Марис. – Позабыла прихватить с собой свечу. Как выяснилось, я знаю дорогу от моей комнаты к кухне, к учебному классу и наружу, но и только.
Сина засмеялась, но веселья в ее смехе не чувствовалось. Она была старше Марис почти втрое. Лет десять назад в результате несчастного случая, нередкого среди летателей, она стала калекой и потеряла крылья. Ее энергия и энтузиазм обычно скрывали возраст, но этим утром она выглядела старой и уставшей, а поврежденный глаз цвета молочного океанского стекла, казалось, оттягивал книзу всю левую щеку.
– Плохие новости? – спросила Марис.
– Да, новости… – Сина тяжело вздохнула. – И именно плохие. Хотела обсудить их с тобой, прежде чем сообщу студентам.
– Что случилось?
– Восточные закрыли «Воздушный Дом».
Марис, внезапно тоже почувствовав усталость, откинулась на спинку стула. Новость хотя и не удивила ее, все же привела в уныние.
– Но почему? – спросила она. – Всего три месяца назад я была с посланием на Дальнем Хандерлине и разговаривала с Нордом. Он уверял, что их академия будет работать по крайней мере до следующих Состязаний, и даже заявлял, что выставит на них нескольких весьма многообещающих студентов.
– Один из студентов погиб, зацепив утес крылом, а Норд беспомощно наблюдал, как он, вернее, она – тринадцатилетняя девчушка – падает на острые камни в шестистах футах под ней. И что самое печальное, рядом с Нордом стояли богатые, влиятельные родители девчушки – владельцы целого флота из более чем дюжины торговых кораблей с Чеслины. Дочь как раз демонстрировала им свое мастерство в воздухе. Родители, конечно, тотчас, взывая к правосудию, отправились к Правителю. Они утверждали, что в гибели их дочери виновен именно Норд.
– А по-твоему, он в самом деле виновен? – спросила Марис.
Сина пожала плечами:
– Летателем он был весьма посредственным, и вряд ли из него получился хороший учитель. Он всегда стремился пустить пыль в глаза и постоянно захваливал и переоценивал учеников. На Состязаниях в прошлом году я выставила троих, он же – девятерых. Все его протеже, конечно, проиграли, но самое досадное то, что большинству из них было еще рано участвовать в поединках. Погибшая девочка занималась в «Воздушном Доме» всего год. Год, Марис! Возможно, у нее был врожденный талант, но Норд слишком рано позволил ей летать самостоятельно. Но что сделано, то сделано. Как ты, без сомнения, знаешь, на содержание академий уходит прорва средств. Уходит впустую, как вода в песок, считают большинство Правителей, и чтобы закрыть академию, им нужен лишь предлог. – В голосе Сины слышалась нескрываемая горечь. – И, получив его, они тут же уволили Норда и закрыли школу. Теперь мечта о небе для восточных детей навсегда останется мечтой.
– Значит, наша академия – последняя, – мрачно пробормотала Марис.
– Да, последняя, – подтвердила Сина. – Пока мы открыты, но как скоро прикроют и нас? Прошлой ночью Правитель прислала за мной гонца. Я доковыляла до ее дворца, и она сообщила новость о закрытии «Воздушного Дома», а затем мы долго беседовали. Правитель недвусмысленно намекает, что вот уже семь лет снабжает нас пищей и топливом, тратит на нас железные деньги, но мы до сих пор не отплатили ей – на Сиатуте по-прежнему нет собственного летателя. Марис, она недовольна нами.
Марис хоть и ни разу в жизни не видела Правителя Сиатута, но по слухам знала, что та обладает несносным нравом. Остров Сиатут, находясь рядом с Большим Шотаном, многие века вел борьбу за независимость. Лет сорок назад его жители наконец-то одержали победу, но на острове никогда не было своего летателя, и нынешний Правитель Сиатута – властная надменная женщина – считала это личным оскорблением. Добившись после долгих интриг открытия академии Западного Архипелага именно на Сиатуте, она не скупясь вкладывала в нее деньги, требуя взамен немедленных результатов. Теперь же, всего через семь лет после основания академии, она выражает недовольство.