- Он должен освободиться от наносов и заимствований. Сбросить костыли. И идти самостоятельно! – торжественно изрекла женщина. – И на переднем крае этой титанической борьбы стоим мы, филологи-конструкторы!
- То есть вы выдумываете слова, - подытожил я.
- Мы не выдумываем. Мы ловим божественные звуки, тихо звучащие в душе народа Шизады, и переводим их в буквы слов, очищаем от грубого шмуркальского налёта и грязи. Вон, был самолёт. Что такое самолёт? Почему он сам летает, когда у него пилот? Обычное шмуркальское убожество, а не слово. А теперь это летач! Как звучит. Лета-а-ач, - растягивая гласные, блаженно протянула филолог-конструктор.
– Был автомобиль, - продолжила она. - Ну что это такое? Почему именно авто, если у него, скорее всего, ручной переключатель скоростей? А сейчас – железяч! Это слово вскрывает глубинную суть взаимоотношения человека и металла - основы нашей цивилизации! Вот ещё наши последние новации. Компьютер у нас теперь дураскопус. Телефон – оральникус. Телевизор – ругальникус. Заметьте, «ус» - это подзабытое и очищенное от пыли веков окончание протошизиан… Так, куруклярий – это теперь у нас сельский житель Шизады.
- Сногсшибательно, - не забывал кивать я.
Мне вторил Абдулкарим:
– Это фантастика! Феерия!
У меня создавалось стойкое ощущение, что те, кто придумывал новые слова, или сильно веселились, или принимали какие-то забористые наркотические вещества.
- Да, у нас получается всё медленно. Постепенно. Мы работаем аккуратно, но наступательно, по всем фронтам. Пройдёт ещё каких-то пара десятков лет – и духа шмуркальского в нашем языке не останется! – сверкнула глазами филолог-конструктор. – И ни одна мразь шмуркальская не скажет, что наш язык – это их жалкий диалект! Ни следа, ни слова от них! Никогда!
Она часто задышала, и, казалось, её круглые глаза выпадут из орбит. Дрожащей рукой она нашарила в кармане халата пузырёк, отвинтила крышку и принялась глотать капли.
- Успокойтесь, леди Эпилептика, - засуетился заведующий лабораторией. - Попейте водички, посидите на диванчике. А я пока доложу гостям о наших последних достижениях…
Он повёл нас дальше по помещениям лаборатории. На стенах везде висели ватманские листы, отражающие творческий процесс. Наверху на них было написано большими буквами новое слово. Ниже - старое, идущее под снос. Дальше шло историческое, семантическое, лексическое и, главное, идеологическое обоснование. И в самом низу – план внедрения.
- Леди Эпилептика права - мы действительно на переднем крае борьбы. Только вместо пуль в нас летит критика злопыхателей. Вместо окопов врага перед нами инерционное неприятие консервативных слоёв нашего населения, половина которого не знает и знать не хочет шизианский язык. Новые слова приживаются с трудом. Критики издеваются, что они вовсе не новые, а просто адаптированы из ордынского, гордынианского и шпанского языков. Всё это наветы и клевета! - заведующий лабораторией сжал пудовые кулаки. И я бы не позавидовал тем самым злопыхателям, попадись они ему сейчас под горячую руку.
- Зависть – удел слабых, - дипломатично поддержал разволновавшегося оратора вежливый Абдулкарим.
- Именно! Но мы боремся. Мы пролоббировали закон, и теперь в школах и учреждениях проводятся медитации думания на родном языке, дни разговора на родном языке. И плевать на клеветников, утверждающих, что после этого у людей нестерпимо болит голова. Техническая документация отныне выпускается только на шизианском! И я смеюсь над клеветниками, которые утверждают, что в нём не хватает специальных терминов, а причина последнего взрыва на Дрекольской теплоэлектростанции в том, что персонал не смог понять в инструкции, какие кнопки что включают. Это ересь и поклёп!
Мне от этих речей становилось как-то жутковато. А ведь действительно, ещё пара десятилетий, и этот искусственный псевдоязык станет для новых поколений родным. И то, что уродливый язык проецирует уродливые смыслы – это вообще никого не волнует. Зато шмуркаль это никогда не выговорит!
Махлюк Чугундий немножко выдохся, поэтому свернул экскурсию и повёл нас в просторный кабинет со старомодной деревянной мебелью. Что характерно, в нем не было ни одной книги, зато все стены увешаны теми же ватманскими листами с презентациями новых словообразований.
На столе стоял настоящий самовар – такой я видел на этой планете в первый раз. Хозяин кабинета выставил на стол печенье в шоколадной глазури. Заварил крепкий чай с ароматом лимона и лесных трав, разлил его по красным, в белый горошек, чашкам. И вытер рукой пот:
- Тяжело это – воевать каждый день. Пусть и на полях филологических битв.
Тут я не сдержался:
- А вас не смущает, господа учёные, что в результате ваших филологических и исторических умозрительных изысканий льётся настоящая кровь?
- Да, это прискорбно, но неизбежно, - вздохнул Махлюк Чугундий.
- Пусть утонет весь мир в крови, и из этого алого океана взойдёт пылающее тяжёлое солнце Истины! – выдал на одном дыхании профессор Хлюмпель. - Вот как-то так… А хорошо ведь сказано. Включу эту фразу в свою монографию!
Заведующий лабораторией с улыбкой зааплодировал. А потом вдруг на его лицо легла тень, и он вполне адекватным голосом, перестав походить на городского сумасшедшего, произнёс:
- Ну а если говорить серьёзно, отбросив все сказки, которые так обожает наш уважаемый профессор Хлюмпель. Тогда мы увидим, что наш этнос находится в стадии формирования, отпочкования от большого этноса, то есть от альфа-лириан. А есть ли лучшие способы сплотить народ, чем тупые лживые мифы, новый язык, кровь и коварный враг?!
- Вы изначально закладываете дефект в этот новый этнос, - заметил я. - Выросшее на крови будет всегда стремиться к крови. Выросшее на глупости вряд ли будет отличаться умом.
- Ну, это уже детали, - отмахнулся Махлюк Чугундий. - Считайте, что мы растим тупого хищника. Но это наш хищник!
Спор накалялся, и я перевёл его в более мирную, но занимающую меня тему.
- А кто-нибудь изучал руны на традиционных шизианских сорочках?
- Это древние руны протошизиан, которые были ещё во времена формирования Млечного пути, как считают некоторые, - с усмешкой заведующий лабораторией покосился на профессора Хлюмпеля.
- А как считают другие? – спросил я.
- Это поздние узоры, им не больше полутора-двух сотен лет.
- Но это же смешно, мой дорогой коллега! – возмутился профессор.
- Высказывалась гипотеза, что эти руны занесены из космоса какими-то путешественниками лет двести назад, - продолжил Махлюк Чугундий. - И там же находятся истоки космогонических мифов Шизады.
- Легендарный Лех Сказитель? – спросил я.
- Вижу, что вы в теме, - с интересом посмотрел на меня филолог.
- Немножко.
Две сотни лет назад. Это время, когда на Земле были открыты способы проникать в Н-мерность, стоимость космических полётов упала в сотни раз, и в Дальний Космос рванула толпа авантюристов. Тогда на нашей Родине ещё не воцарились современные этические стандарты, и это было время разных неприятных эксцессов.
Интересно, что имел в виду землянин русского происхождения, когда вручал туземцам священный текст со словами «Ну, тупые»? И не он ли забросил в благодатную почву зёрна зловредных идей о том, что предки местных селян создали Млечный Путь? Тогда именно он положил начало информационному вирусу, пожирающему планету. Да, с этим надо разбираться.
- А как увидеть портрет этого Сказителя? У вас его нет случаем? – с надеждой спросил я.
- Нет, - с сожалением ответил филолог. - Это очень редкий святой лик. Один раз видел его, и то во время этнографических исследований в далёкой деревне.
Профессор Хлюмпель было нахохлился, но тут к нему вернулся его обычный оптимизм:
- Да найду я вам этот бесценный лик! Мне обещали его со дня на день! Готовьте деньги – удовольствие это не дешёвое! Это вам не клопов из пушки бить!..
***
На город упала страшная жара. В квартире дышать было совершенно невозможно, и хотелось куда-то на поле, в степь, в леса, к морям и рекам.
Похоже, такие же мысли одолевали не только нас. Позвонил профессор и с присущей ему легкомысленностью назначил встречу в городском парке на берегу реки.
- Прогуляемся, воздухом подышим, - объяснил он. – А то совсем вы зачахли в своей бетонной коробке.
- Вообще-то нас ищут, - слабо возразил я.
- Ой, ну что вы как дети, право! Ну кому вы нужны, кроме меня? А мне есть, что вам сказать…
Мы выкрасились в голубой цвет и отправились на встречу.
Хлюмпель сидел на лавочке, откуда открывался очаровательный вид на изгиб реки и промышленные районы с заводскими трубами, половина из которых давно уже не дымила. Он походил на мирного курортника в своей просторной национальной зелёной сорочке, широких бежевых шортах, растоптанных кожаных сандалиях. Его незаурядную голову защищала от палящих солнечных лучей широкополая соломенная шляпа. На первой полосе еженедельной газеты «Исторический вестник», которую профессор внимательно читал, красовалась передовица за его авторством «Не допустим фальсификации истинной истории!»
- Ну, - требовательно посмотрел он на нас, когда мы уселись рядом с ним на лавочку. – Как наши успехи?
- Какие?
- У нас одно дело – качать Рейтинг. Как сильно он вырос после вчерашнего посещения наших доблестных конструкторов-филологов? - глаза у профессора зажглись азартом, вот только порадовать его было нечем.
- Один процент, - нехотя произнёс я.
- Что? Не верю! – выпучил глаза Хлюмпель. – Один процент?!
Я осторожно, чтобы не пялились посторонние, пригнулся к нему и зажёг голографическую картинку.
- Даже меньше! – с отчаяньем произнёс профессор. – А сколько заработали на школе?
- Полтора процента!
- Катастрофа! – запричитал профессор. – Мои лучшие планы и наработки! И меньше двух процентов!
Он скомкал яростно газету и бросил её в урну.
- Это какой-то позор! Сколько лет вы собираетесь работать такими темпами?!
- Не знаю, - пожал я плечами. – Но знаю одно – мы уйдём с этой планеты, только когда эта цифра замрёт на ста.
- Тогда вы собираетесь жить вечно, - саркастически усмехнулся профессор, а потом весь ушёл в себя.
Мы по практике знали, что когда он находится в глубоком умственном погружении, его лучше не беспокоить. Поэтому Абдулкарим отошёл, купил нам два эскимо и зелёный воздушный шар. Теперь мы наслаждались мороженым, пейзажными просторами, тенью от раскидистого дерева и вообще жизнью. И нам не хотелось возвращаться в мир истинной истории.
Но тут профессор пробудился, обвёл нас суровым взором и отчеканил:
- У вас ошибка в методике. Вы фиксируете линейные процессы, вялотекущие, к которым все привыкли. Их можно смотреть до бесконечности, они поддаются обычному прогнозированию. А Системе для завершающих штрихов нужна картина борьбы. Драма идей!
- Никто не знает, что нужно Системе, - возразил я.
- Вы конформисты. Если никто не знает, это не значит, что никто не может узнать. Я составлю план информационного насыщения. И у нас будет не сто процентов Рейтинга, а сто пятьдесят! Двести!
- Ста достаточно.
- Мы это сделаем. Рейтинг качать – это вам не с зазнобой скучать!
На этом и расстались.
Мы были в расслабленном, благостном состоянии, которое не отпускало нас. Жара в наших нанокостюмах с заданной терморегуляцией переживалась безболезненно. Солнце радовало. Ветерок ласкал.
Из парка вышли на Главный проспект, оттуда свернули на улицу Жертв лирианских репрессий, чтобы напрямую дойти до остановки автобуса, которые ходили где-то раз в час. Или взять такси? Или ещё прогуляться?
Нам не хотелось в тесную квартиру в замызганном микрорайоне. Нам не хотелось в гущу событий растить Рейтинг. Мы сами не знали, что нам хотелось в этот странный день. Можно хотя бы раз расслабиться и придумать, как приятно провести время?
Вот только всё придумали за нас.
- Стоять! - послышался грубый хозяйский окрик.
Улица жертв тоталитарного произвола вывела нас на круглую Площадь страдальцев тоталитарного голода и мора. Жара выдавила оттуда всех пешеходов. И надо же так случиться, чтобы единственными людьми там оказались полицейские, скучавшие около своей патрульной машины. И на нашу беду это была старая полиция.
После свержения «кровавого прошмуркальского режима» создание причудливых полицейских структур стало одним из самых увлекательных развлечений местных и федеральных властей. Так в дополнение к старой полиции появилась свободная, муниципальная, ответственная, подпольная полиции. Позже возникли полиция чистоты нравов, полиция борьбы с гнусными побуждениями. Отдельно стояла милиция Истинных историков, куда собрали весь сброд, натасканный на человеческую кровь в националистических лагерях. В основном эти полиции занимались поборами с граждан и торговцев, а также продажей оружия, поскольку зарплату платили через два месяца на третий, а на инструктажах вместо постановки задач по часу и больше заставляли петь гимн Свободной Шизады и народные песни.
Функции у всех полиций были одни и те же, поэтому не работал никто. Единственно, где ещё остались люди, имеющие представление о правоохранительной деятельности – это старая полиция. Та самая, которую обвиняли в том, что она коррумпирована, воюет против собственного народа, и вообще там сплошь все шмуркали и шмуркальские шпионы, так что всех её сотрудников надо если не казнить, то люстрировать на веки вечные и запретить работать где бы то ни было. Но инстинкт самосохранения не давал властям её полностью уничтожить, ибо город тогда окончательно погрузился бы в хаос. И надо же нам было нарваться именно на усиленный патруль старой полиции!
Окрик был такой властный, что мы невольно застыли на месте. И я быстро оценил расклад. Двухметровый, похожий на старый добрый фанерный шкаф полицай-лейтенант исподлобья смотрел на нас, на его плече небрежно висел автомат, однако небрежность эта была нарочитая. Никто не помешает ему моментально вскинуть ствол и щедро угостить нас отборным свинцом. Около патрульной машины с надписью «ПП» - просто полиция, и зарешеченными стёклами, целясь в нас из пулемёта, ухмылялся полицейский сержант в лихо заломленной на затылок фуражке. Поодаль стоял рядовой, жующий сосиску в тесте, но однако правая рука у него тоже лежала на автомате.
- Чем-то знакомы мне ваши рожи, соотечественники! – осклабился лейтенант. Он изнывал от жары и опостылевшей работы. Ему хотелось тоже развлечься в меру своего понимания. – Кого-то вы мне сильно напоминаете. Эй, Шуляй, неси-ка ориентировки!
- Ага, щас! – рядовой зажал остаток сосиски зубами, как голодный пёс, и полез в салон машины. Вытащил из бардачка смятую пачку листов, многие из которых были помечены следами жира и кетчупа, и начал перебирать их, поглядывая на нас и сравнивая.
- Во, похожи! – он издалека продемонстрировал офицеру наши розыскные портреты, кинул пачку листов в салон и продолжил жевать. – А ничего сегодня сосиски. Свежие!
Офицер критически посмотрел на нас:
- Значит, шмуркальские террористы!
- Мы дипломаты с официальной миссией! – терять было нечего, врать бесполезно, так что я говорил открыто. - И вы не имеете права препятствовать нашему передвижению, поскольку между нашими державами имеется официальная договорённость. И применять по отношению к нам меры какого-либо административного воздействия запрещено. Выдворение и задержание допускается только с разрешения высших органов власти, а не районного отделения полиции! Вы это понимаете?!
- Да ничего я не понимаю! – лейтенант зевнул и побарабанил пальцами по ствольной крышке автомата. – Доставлю вас в участок, пусть там и разбираются те, кто понимает. Так, орлы?!
- Угу, - рядовой, прикончив сосиску, выудил из кармана на плече шоколадный батончик и принялся его разворачивать одной рукой, достаточно сноровисто. Вторая все так же лежала на автомате.