— Хорошего? Хорошее в том, что болота нам, как отец и мать. Строгие, но никогда не отринут. Вы вон какие с чужбины приходите: больные, голодные, злые. Не любят вас болота, потому и морочат, кружат.
— Понятно.
— А на людей не ропщи. Они разные тут. Я вот к примеру сам Прошку не люблю. Встретишься с ним, потом всякие пиявки мерещатся, пауки огромные, а то и чудища невиданные. Но ведь живем…
На тропинке он повстречал Пелагию. Та метнулась к нему, вроде как присосаться, но Валерий толкнул ее и сказал:
— Нехорошо, мать, к чужим мужикам приставать.
Пелагия посмотрела на него. Насмешливо хихикнула.
— Ой, ли? Тут чужих нету. Будет тебе чваниться. Хочешь, ночью приду. Или не понравилось?
— Что?! — не понял Валерий. — Да иди ты куда идешь…
— Совсем глупый, — опять хихикнула Пелагия и легкой девичьей походкой поспешила дальше.
Стоило заглянуть к Николаю. При отсутствии своей странной сожительницы он становился разговорчивым. Заодно не мешало расспросить его насчет костей. Когда многие врут об одном и том же, возникают противоречия, из которых можно извлечь истину. Это из детективов, но это правильно.
Николай сидел за столом. Он не повернул головы на приветствие, лишь что-то невнятно буркнул.
«Расценим это как приглашение», — решил Валерий, прошел в комнату и уселся напротив.
Бывший водитель вездехода колупал в носу. Вернее рвал из ноздрей волосы. По всей столешнице валялись эти короткие кривые волоски.
«Не замечал, что у него такие заросшие ноздри», — подумал гость брезгливо.
Хозяин отвлекся от своего занятия, посмотрел недружелюбно. Вроде как раздумывал: выгнать немедленно или подождать. Победило любопытство. Николай криво ухмыльнулся, глянул на стол, удивился, покачал головой и дунул. Волоски закружились как снежинки. Они долго не хотели падать и лишь через некоторое время куда-то исчезли.
Валерий потряс головой.
— Пообедаем? — предложил Николай. — Вдвоем. Как мужик с мужиком. — Усмешка так и не сползла с его лица.
— А Пелагия?
— Она к Прошке пошла. Что-то у него кудесы не проходят. Полечит она его.
— Я мясо не буду.
— Почему ж?
— Боюсь, рыбака того кушаете. У Прошки рука варилась. А у тебя что. Ребрышки?
Николай сморщился. Прикрыл глаза, будто с досады, потом посмотрел на Валерия. Пристально посмотрел…
— Капри-и-изный, — протянул недоброжелательно. — Нет у нас мяса сегодня. Вчера доели. Козленок то был. Пелагия уже и кости выбросила. Ты ж сам видел…
— Как видел?
— Да в кустах прятался… Ладно-ладно, неси вон корчагу с шестка. Щи там. Постные. Как раз по тебе.
Стали ужинать. Николай ел нехотя, что-то все время в своей тарелке отпихивал, хлеба почти не кусал. Потом ни с того ни с сего поперхнулся. Крошки полетели на стол. Он схватился за рот. Его губы и щеки ходили ходуном, как будто там что-то билось и пыталось вылезти. Николай изо всех сил сжимал челюсти, но вдруг из его рта, сквозь губы прорвался какой-то бурый отросток. Он стал биться по щекам, подбородку и все тянулся и тянулся дальше. Николай прихватил его зубами. Закапала кровь. Отросток еще раз дернулся и, выскользнув изо рта, шлепнулся в тарелку. Извиваясь как змея, он проплыл по поверхности щей и скрылся в глубине. Черная кровь все капала из раскрытого рта Николая. Он сплюнул ее на пол, вытер губы тыльной стороной ладони и, как ни в чем ни бывало, продолжил хлебать щи ложкой.
— Не лезь, — ворчал он, отпихивая кого-то невидимого в тарелке.
Валерий оцепенев наблюдал за происходящим.
— Тебе нужен магнит, — неожиданно сказал Николай.
— Зачем?
— Чтобы сделать компас.
Гость оторопело кивнул.
— Запомни это. А его не бойся. — Хозяин ткнул ложкой в щи. — Это пияв. Он у меня во рту живет. Кровь дурную отсасывает, да зубы чистит. Поплавать ему видишь ли захотелось…
Валерий встал и, пятясь спиной к двери, пробормотал:
— Пойду я.
— Иди, — кивнул Николай. — Но помни: тебе нужен компас.
24.
Дом Ивана за время отсутствия своего нового хозяина сильно выстыл.
Вязанка хвороста радостно затрещала в печи, тепло пошло в горницу, дым устремился в небо. Но не прошло и десяти минут, как без стука и приглашения на пороге возник Николай. Молча поманил Валерия пальцем. Очень не хотелось так сразу подчиняться этому нехитрому жесту, но пришлось. Уж больно ответственным и серьезным было у визитера лицо. Вышли на улицу. Валерий уже догадался о причине вторжения, и действительно: Николай выразительно ткнул пальцем в сторону дыма, потоком струившегося в небо, потом, так ничего и не сказав, ни грубого, ни обвинительного, вернулся в дом, вошел в горницу и жахнул в печь целое ведро воды, которое подхватил, проходя через сени. После чего, уже не совсем без эмоций, как папаша на шалопая, глянул на Валерия укоризненно и пошел к двери.
— Бдите? — то ли спросил, то ли утвердил Валерий.
Он прилег, накрылся шкурами, чтобы не мерзнуть. Почему-то с запозданием явилось волнение. Он снова ощутил свою жалкость и слабость перед силами «местного правопорядка». Не стоило так глупо нарываться, но он просто забыл об этом дурацком правиле. И то, что Николай не кричал, не топал ногами и не брызгал слюной, не утешило, а скорее насторожило. Это говорило о реальной силе, потому что психуют и злятся тогда, когда в чем-то не уверены, когда сами боятся или не верят в свою правоту.
Странное общество. Самодостаточное и жизнестойкое, несмотря на невероятные трудности выживания. Но не гармоничное. С клубком загадочных противоречий и тайн. Почему так упорно местные не хотят отпускать никого из этой болотной ловушки? Дело здесь не только в стремлении пополнить деревню новыми жителями за счет заблудившихся в болотах людей. Нет, все не так просто. Казалось бы каждый здесь только выиграл бы, довестись наладиться контакту с внешним миром. Инструменты, стекло, да сколько всего… если для них пластиковая бутылка — чудо. Но они и слышать не хотят ни о каких контактах. Они боятся их, предостерегают и даже запугивают, как Сом. И Василий, стоило заговорить с ним на эту тему, сразу дал уверенный ответ: уйти отсюда невозможно. Но почему? Какая сила порождает эту замкнутость пространства? Или это всего лишь мистический психоз? Гипноз? Одержимость? В чем его первопричина? В болотных газах? Наркотическом дурмане багульника? Утешительная точка зрения, высказанная профессором. Вот только не все в ней вписывается в реальность. Например, местная религия. Та еще загадка, особенно если учесть, как ортодоксально всегда любое верование, как трудно в нем что-либо изменить. Но в этой деревне с верой в Бога творится что-то неладное. Никто, можно сказать, не молится, в домах вместо икон — что попало. Стеб какой-то. Причем дурацкий и глумливый. Даже большевики до такого не додумались. То есть вешали портреты своих вождей, но все-таки на стены, а не в божницы…
Пригревшись под шкурами, Валерий вздремнул. Ненадолго, но сладко. В легком полусне привиделась Лида. Они от кого-то убегали, прятались в кустах, высокой траве и неожиданно оказались в бане. Стояли тихо, прислушивались и только робко трогали друг друга. Потом разделись. Лида, с игривой грацией кошки, прижалась к нему, но когда они уже вот-вот готовы были совокупиться, что-то насторожило ее, она резво отстранилась. И пропала. Зато откуда-то из темноты возникла Пелагия. Злорадно ухмыляясь, она показывала ему две фиги. Вертела ими у самого лица и радостно хихикала.
Профессор генетики самозабвенно лузгал семечки. Увидев несколько удивленное лицо Валерия, пробормотал:
— Дрянное занятие. — После чего отодвинул мешочек в сторону. — А то присоединяйтесь. Будем соревноваться — кто быстрее.
— У нас на работе семечки называли наркотиком. Антиработином.
— У нас тоже, — кивнул профессор. — Обедали?
— У Николая. И опять такое наехало… Как приду к ним, и начинается.
— Это все Пелагия.
— Да не было ее.
— Ну и что. Аура там такая.
— Вы верите в ауру?
— Конечно. Многое из того, что вначале отрицала наука, например домовых, потом подтверждалось экспериментально. И все, что не доказано до сих пор, имеет под собой научную подоплеку.
— Так уж и все?
— Абсолютно. Любая мистика. И колдовство в том числе.
— И Бог?
— И Бог, если хотите. Я могу это обосновать.
— Любопытно.
— Вас интересует эта деликатная тема? Странно…
— Мне и самому странно. Раньше вопросы религии меня волновали лишь поверхностно. Как, скажем, вопросы реальности полтергейстов. Хотя… в отличие от всяких там барабашек, я, конечно, был бы рад существованию направляющей и руководящей высшей силы.
— Вы имеете в виду Бога или КПСС? — улыбнулся профессор.
— Конечно, Бога. Вот только в отличие от вездесущей КПСС, которая когда-то совала свой нос во всё, присутствие Творца очень уж незримо. Что представляется мне большим упущением. Незримость эта настораживает, вернее сказать, расхолаживает. Ведь если не веришь истово, то чувствуешь себя почти что глупо, когда крестишься, например, или читаешь молитву.
— Действительно. Я все это испытал на себе когда-то.
— Но именно здесь, как ни странно, я впервые почувствовал смятение. Вместо привычных, а потому почти не замечаемых, христианских персонажей, в большинстве домов в божницах красуются всяческие уроды рода человеческого. Сначала я отмечал это вскользь, как некий забавный выверт, но мне вдруг показалось, что за всем этим кроется нечто большее. Какая-то тайна. Вот почему тема религии стала беспокоить меня всерьез.
— Со мной случилась та же метаморфоза. Только в этой болотной деревеньке я принялся размышлять о вечном. Ничего, что я выражаюсь высокопарно?
— Выражайтесь, как вам удобно. Меня интересует ваше личное мнение. В моей голове вопросов пока что намного больше, чем ответов.
— Правда? И вы будете слушать? Я так соскучился по аудитории. Здесь в одиночестве я много думаю. А поделиться не с кем. Слушать никто не хочет. У здешних, действительно, очень странное отношение к религии и Богу. С одной стороны, они вроде бы почти не религиозны, с другой — попробуйте что-нибудь оспорить. Алексей, корреспондент тот самый, все пытался разобраться в этом вопросе и, видимо, что-то унюхал, но, поскольку я не хотел с ним уходить, он со мной не делился. Так-так… с чего же мы начнем?
— С вашего мнения о местных религиозных обычаях.
— Признаться, я не пытался углубиться в исследование конкретной темы. Для этого нужно сотрудничество с изучаемыми субъектами. А оно оказалось очень затруднительным. Многие просто не понимают сущности вопросов. А кто понимает — реагирует нервно. Да вы и сами наверняка с этим сталкивались. Не так ли?
— Постоянно.
— Поэтому я компилировал свои идеи в более, так сказать, глобальную концепцию. Можно сказать, размахнулся на вселенские масштабы. Во как! Ха-ха…
— Поговорим о глобальном. Может тогда разберемся и в частном. С вашей помощью.
— Ах, как я рад, что… Ой, извините. Забываюсь. То есть забываю, что вы не разделяете мою радость по поводу вашего здесь пребывания. Извините.
— Пустяки. Вас, в отличие от других, понять можно. Вам просто скучновато. Теперь вы меня извините.
Аркадий Аркадьевич смутился и почти что покраснел.
— Не берите в голову, — продолжил Валерий, — Я ведь уже не тот, каким был в первые дни. Пообтерся. И вы мне искренне симпатичны.
— Вы… ах, не буду. Перебор получится. Будем друг друга хвалить весь вечер. Вернемся к теме. Бог, вера, религия. Признаться, человечество за свою совсем не безразмерную историю, такого в ней наворотило, что диву даешься. Вот вдумайтесь… Две тысячи лет от рождества Христова. Разве это много?
— Не мало. Сколько поколений сменилось.
— Поколений много. Но оценим это время в другом масштабе. Всего двадцать долгожителей от рождения до смерти. Веди кто-то подробный учет своих прадедов, и мы могли бы запросто знать имена тех, кто жил при Христе.
— Действительно. Нет, удивительно! Такой подход как бы резко сужает временные рамки. Пять моих дедов… каждый из них вполне мог знать внука, которому предстояло прожить следующий век. И не только знать, но что-то ему рассказать, передать свои воспоминания. Всего пять посланий, и мы приближаемся к пятнадцатому веку, в котором и историки-то путаются. Пять посланий… Ну, пусть шесть, семь, ведь не все они жили по сто лет. Все равно поражает!
— И вот за эти две тысячи лет человечество не только не прояснило для себя истину о себе, о Боге, о грехе, а еще больше все запутало. Одних христианских религий, наверное сотни. А сколько всяких личностных мировоззрений. Человечество погрязло в религиозных деталях, выясняя, как правильно креститься, сидеть или стоять в молельном доме, оно до полного абсурда запутало простой и ясный вопрос о вере. Как будто высшей сущности — Творцу, так невыносимо важно, двумя пальцами ты крестишься или тремя. Как будто он пристально за этим наблюдает и не простит того, кто нарушает установленный, опять же заметь не Богом, а какими-то конкретными личностями, ритуал.
— Вы сами-то в Бога веруете?
Аркадий Аркадьевич вздохнул, грустно улыбнулся, немножко подумал над вопросом.
— Верую ли? Я не верующий в религиозном понимании. Для меня Бог — это сущность, но никак не субъект. Субъект, по моему разумению, не может повелевать вселенной и уж тем более ее создать. Я не могу согласиться, что высшей сущности нужны наши молитвы, поклоны, славословие, на которых так настаивает церковь. По моему это принижает Господа до уровня примитивного тщеславного господинчика. Поэтому я не молюсь, не считаю себя рабом Божьим, но верю, что Бог — пастырь. Не верю, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию, но верю в существование силы Всевышней, по воле которой появился человек разумный. Я не верю в историю Адама и Евы. Ведь родословная их потомков замешана на сплошном инцесте.
Валерий озадаченно посмотрел на неожиданно разошедшегося лектора.
— Еще я надеюсь, что душа бессмертна, иначе, зачем было все это затевать? Вам интересно?
— Да. Как и большинству то ли верующих во что-то, то ли неверующих, но интересующихся этим вопросом, людей. Порою мне кажется, что человек создан для чего-то… задуман, как некий механизм, о предназначении которого мы можем только гадать.
— Конечно, вы правы. Знать, что конкретно нужно Господу от человечества — высокотехнологичная цивилизация или, наоборот, полное слияние с природой — спор бесперспективный. Одни считают так, другие иначе. Я, например, придерживаюсь первого мнения. А давайте поразмышляем. Не против?
— С удовольствием.
— Всевышний создал живую материю и создал разумное животное — человека. Зачем? Ради прихоти, забавы? Не верю. И вот тут я позволю себе следующую мысль. Бог всесилен в масштабах Вселенной, но не всесилен, как ни странно, в мелочах. Например, он не в силах сдвинуть вот этот камень с места прямо сейчас. Для этого ему надо создать ус-ло-ви-я, чтобы этот камень сдвинулся. Вызвать бурю, землетрясение, с абсолютной точностью рассчитать их силу, а если сделать это элементарное действие как чудо, то задействовать какие-то неведомые нам и, возможно огромные энергии. Или… подвигнуть к этому… маленькое разумное существо, которое протягивает руку и перекладывает камень на другое место. Как вы думаете, что проще?
— Конечно, второе.
— Итак, предположим, что Создателю нужны во Вселенной помощники, которые способны решать любые срочные задачи. И Он задумывает человека. Именно задумывает, а не создает. Потому что, если бы он мог, хлопнув в ладоши, получить готовый результат, то никогда не стал бы создавать человека по подобию животного, а сделал таким, каким хотел видеть его в своем окончательном замысле. Без всяких промежуточных этапов. Вы понимаете мою мысль?
Валерий возразил:
— Священники говорят, что он его таким и сотворил. Без всех этих страстей, вечного желания секса, денег, власти и множества других искушений. И только согрешив, скушав запретный плод с древа познаний, человек приобрел все эти отвратительные качества.