Воздух стал остывать и над болотом опять заслоился туман. Подступил голод. Валерий присел к кочке и принялся собирать клюкву. Потом опомнился, горько усмехнулся, снял рюкзак и принялся есть ягоды горстями. — «Язва обеспечена, — подумал невесело. — А сколько дней ее надо есть, чтобы сдохнуть с голода? Вряд ли организм сможет жить, переваривая одну клюкву». — Валерий посмотрел на часы. Они стояли. «Это надо же — забыл вчера завести. Дернул его черт взять в лес „Командирские“ — механические. Как же, в болотах сыро, можно промочить. Практичный… а вот еды не догадался взять побольше. Буханку хлеба, например, баночку тушенки. „Шелонской“. Даже жир сейчас съел бы. Корочкой все бы выскреб». — Валерий встал. — «Скоро стемнеет. Еще одна ночь в лесу. Ах, если бы в лесу! Или на том островке хотя бы… Надо идти куда-то. Подвернется место посуше — там и заночую».
…Утро. По бескрайним болотам бредет смертельно уставший человек. Его лицо заросло щетиной, глаза ввалились. Никаких эмоций, он просто идет вперед. Видит большую топь, обходит ее равнодушно. Идет по опасной трясине. Он уже не помнит, сколько прошло дней, сколько ночей провел в сыром мху и не понимает, почему еще жив. Почему не утонул и почему просто не умер от отчаяния. — «А потому и не умер, что отчаяния уже нет», — думает человек. Он часто падает, но встает и упрямо продолжает свое движение…
Валерий остановился. Он решил поесть клюквы, но вдруг сообразил, что рюкзак больше не тянет плечи. — «Потерял, — пробормотал равнодушно, присел к кочке и одеревеневшими пальцами стал собирать ягоды. — Кажется, вечереет. Спички не потерял? Нет, здесь, в кармане». — Он встал, всмотрелся в горизонт и увидел зыбкий, полуприкрытый туманом… лес.
Хотелось засмеяться, захлопать в ладоши, сплясать гопака, но он заплакал. — «А может мираж? Нет, нет — это лес… В лесу еда, в лесу со спичками можно прожить хоть месяц. В лесу есть дороги…».
3
…Он вошел в лес и вскоре заметил тропу, вернее проход в примятой кем-то траве. Достал из кармана нож. — «Может быть, зверь здесь бродил недавно. Да хоть волк. Зарежу его и съем». — Внимательно прислушался… Тишина. Он двинулся по тропе и впереди сквозь заросли кустарника и молодых осин увидел… неказистую избушку. Странные окна без стекол, словно затянутые полупрозрачной пленкой, крытая соломой крыша. Валерий сделал еще несколько шагов, хотел крикнуть, но последние силы покинули его, и он упал беззвучно лицом в траву…
— Э — хей, — услышал Валерий чье-то ласковое бормотание. — Приблудничек. О-го-го. Лида! Лиду-у-нь. Подсоби-ка малость. Человек же тут у нас. Хе-хе…
Валерия уложили на полати. Он открыл глаза. Увидел деда, маленького, бородатого, волосатого, пристально всматривающегося в его лицо. Глаза у деда были живые, с хитринкой, искрящиеся неподдельным жадным интересом.
— Очнулся? — обрадовался старичок и побежал куда-то.
Валерий повернул голову. В комнате царил полумрак. В углу в божнице чуть теплилась лампадка. Он увидел женщину у стола, одетую во что-то нескладное, вязаное. На голове платок, почти скрывавший лицо.
— Давай, Лидунь, давай, стряпай быстрее. Бедолаха видать оголодался. Как бы не подох, спаси и помилуй. И морсику принеси. Морсик и силы возвернет, и разум просветит. — Дед опять подбежал к полатям. — Кушать-то хочешь?
Валерий кивнул.
— Тода подымайся, я подмогну. Давай-давай, покушаешь, а потом уж и спи, скока влезет.
Женщина вышла. Гость, постанывая, перебрался на лавку у стола. А дед все суетился, поддерживая Валерия то с одной стороны, то с другой.
— А кличут-то тебя как? — спросил хозяин избушки.
Гость молчал. В голове все еще плавал туман. Колыхнулись, словно живые, стены. Лицо деда то удалялось, то приближалось вплотную. Синеватый нос почти тыкался в глаза. Что-то забормотали губы, и вдруг изо рта его посыпались гнилые зубы. Дед засмущался будто, подставил ладонь, стрельнул глазками, и по одному стал прилаживать зубы на место. Один никак не вставлялся. Дед его и так и этак примерял, даже побагровел от досады.
— Лишний что ли? — забормотал удивленно и кинул зуб на стол.
— Имя у тебя какое? — В голосе деда явно зазвучал металл. — Или ты оборотень безымянный? А может, синец?
Валерий вздрогнул. Поднял глаза. Дед сидел все такой же ласковый и внимательный, как будто и не сердился только что. Зуб со стола исчез.
— Валерий, — чуть слышно выдавил из себя гость.
— Вот и славненько, вот и добре, — как-то чрезмерно неискренне обрадовался старик. — Вот оно, значит, какое имя…
Валерий взял из глиняной миски картофелину, но она выскользнула и шлепнулась на стол с каким-то странным звуком. Как будто резиновым ластом стукнули.
— Эх, умаялся, — посочувствовал дед. Поковылял к полке, достал маленькую бутылочку. — Вот, настоечки хлебни. На травах, на корешках целебных…
Вернулась Лида, держа в руках берестяной туесок.
— Так-так, морсику попей. — Хозяин избушки отобрал туесок у женщины, которая тут же ушла куда-то в угол.
Валерий глотнул, по его подбородку потекла красная струйка. Морс был странный, соленый на вкус, и он отставил туесок в сторону.
— Ничего, ничего, отдохни чуток и опять попей. Скоро и оклемаешься. Это доброе средство.
Валерий подышал. Грудь сдавило судорогой, как будто не хватало воздуха. Но в голове стало проясняться, а вскоре исчезло и чувство тяжести. Тогда он допил морс до конца и начал есть.
— А почему он соленый? — спросил деда.
— Кто. Морсик-то? А каким же ему быть, интересно? Он всегда соленый. Может еще грибочков?
— Спасибо. Сыт я уже, да и нельзя мне объедаться. Сколько дней не ел, совсем не помню.
Дед согласно хихикнул:
— Ага! Было такое. Летось забрел тут скитунь один. Сказывал: девять дней не емши. Говорили ему, не кушай много, но он с топором был. Да такой суемный — страсть! Всех разогнал и стал объедаться. Ан зря видать — рот раззявил и хлоп… сдох. Одно приятно — не мучился. А уж мы потом… — Женщина стукнула чем-то в углу. Дед вздрогнул, спохватился, перекрестился и опять заулыбался гостю.
— Полегшало?
— Да, спасибо большое, спасли вы меня, — Валерий с трудом приподнял голову.
— Ну, приляг, коли сидеть тяжко.
— Нет-нет, я уже в порядке. Вас-то как звать?
— Ее, вот, Лида, а меня кличут Сомом. Сом, значит. Такое, вот, имя. — Дед озадаченно, и как бы извиняясь, покряхтел.
— А что это за деревня. Куда я попал?
— Деревня? Да… Деревней и зовется… Х-м-м…
— Автобус сюда ходит?
Старик стрельнул глазками на женщину, потупился.
— Нет? А машина у кого есть? Я рассчитаюсь. Деньги, вот, целы…
Дед вскочил и поставил бутылочку на полку. Он явно нервничал, даже руки дрожали.
— Неужели никакого транспорта? Мне же домой завтра надо.
— Домой? Ну, и тут можно жить… Мы живем, вот, и никуда уходить не собираемся. Да и зачем? Здесь, поди, самое лучшее место в едмищах. Землица паханая, ухоженная… А может тебе в баньку сходить? Я намедни как раз стопил. Мы с Прошкой помылись тока что. Он домой пошел, а я об тебя споткнулся. Радость-то, какая! Еще один человек… — Женщина опять чем-то стукнула. Дед снова вздрогнул, но тут же заговорил: — Сходи-сходи. После усталости болотной очень доброе оно дело — помыться, попариться. И Лидку с собой возьми. А то она Николая ждала, да он в едмищах где-то запромышлялся. Видать севодня и не явится. Лидка тут и разнылась, мол, спину потереть некому. Сказала, что и мыться тода не будет. Да…
Валерий удивленно слушал.
— Идите, идите. Все новые поначалу стясняются, а у нас так… Народу мало, и нече тут стясняться. Скоро попривыкнешь.
Женщина полезла под полати, выдвинула сундук, достала полотенце.
— Пойдем уж, что ли. — Она направилась к двери.
Гость растерянно посмотрел на деда.
— Иди, не обижай девку. И спину ей потри. Не убудет от тебя с этого.
«Старообрядцы, наверное, — пришла в голову единственная здравая мысль. Когда-то Валерию приходилось слышать о совместных помывках в бане в староверческих селениях. Все это казалось и странным и забавным. — Расскажу друзьям — не поверят». — Он встал с лавки и пошел за женщиной.
4.
В предбаннике было темно. Они разделись. Женщина толкала его в спину, направляя в нужную сторону.
— Пригнись только, а то низко очень. Голову ушибешь.
— Да как же тут мыться, — забормотал Валерий, — тьма кромешная.
— Сейчас свечку зажгу, — проговорила женщина. Она пошерудила чем-то в топке, подула на угли, поднесла к ним свечку. Кисть руки у нее была тонкая, изящная. Вспыхнул фитиль. Валерий дернулся от удивления, стукнулся головой о потолок.
— Низко тут, — посочувствовала хозяйка, прикрепляя свечку к деревянной колоде, — зато тепло и дров мало надо. В деревне лес не рубят, а издалека тяжело таскать.
Гость молчал, с изумлением рассматривая хозяйку — девушку лет шестнадцати-семнадцати.
— Мойся, — подбодрила его Лида, наливая воду в деревянное корыто. — Вот мыло.
Валерий ополоснулся и стал намыливать бока и руки. Замер, заметив, что мыло не мылится, а покрывает тело чем-то голубоватым.
— Что это? — изумился он.
— Да глина такая, хорошая глина. Не бойся. Ополоснешься и будешь чистым. Возьми мочалку. — Девушка протянула ему сплетенный замысловатым способом пук длинного слегка колючего мха. Гость озадаченно покачал головой. Лида натерла свою мочалку глиной и стала намыливаться.
— Лезь туда — попарься, погрей коленочки, — кивнула она в сторону полка.
Валерий стегал себя веником, а сам все посматривал на Лиду. Та не стеснялась, не отворачивалась. Фигурка у нее была складная, не по-деревенски стройная. И очень милое, просто волшебное личико.
— А теперь мне спину потри.
Он суетливо спрыгнул с полка, осторожно повел мочалкой по гладкой мокрой коже.
— Да сильней три, сильнее. Вот так! И попу.
Неожиданно он почувствовал, что возбуждается. Резко присел, прикрывая ногами свою неловкость.
— Что с тобой? — удивленно проговорила Лида. В ее глазах промелькнула тревога. — Живот кольнуло? Может, объелся?
— Да… Что-то такое…
— Помять надо. Давай-ка я. — Лида решительно приступила к делу. — Да распрямись, ты. Свернулся, как ежик — мне же неудобно. — Девушка потянула парня за ногу. — Ой! Что это? — Она отдернула руки. Ее рот раскрылся от удивления и интереса. Лида хлопнула кончиками пальцев по его вздыбившемуся … и засмеялась. Подняла глаза. — Ребеночка хочешь? — спросила с довольной ухмылкой.
Гость озадаченно покряхтел.
— Рано мне ребеночка еще. Дед Сом не велит. Вот через годик можно будет. Тогда… если захочешь… — Лида стала ополаскиваться. Набрала воды и для Валерия. Окатила его из корыта и опять щелкнула пальцами по непослушному зверю. — Ложись. Нельзя еще. Рано. Маленькая я, говорят тебе. — Лида погрозила пальчиком. — А ты, красивый… — Девушка пододвинулась поближе и стала всматриваться в лицо гостя. — А вот Николай мне не нравится. И уйти он, по-моему, хочет. С Мисосом шатается. С дурачком этим. Все бродят они по едмищам, бродят… наверное, дорогу ищут. И дед Сом и Прошка давно бы… — Лида вдруг спохватилась, прервала монолог, искоса глянула на изумленно слушающего Валерия. Погрузив руки в воду, начала переливать ее из ладошки в ладошку.
— Странная какая-то у вас деревня. Староверы вы, что ли?
Лида недоуменно поджала губки.
— Какие еще староверы?
— Ну, есть такие поселения, говорят. Люди там по своим порядкам живут. Не так, как все. Я не знаю тонкостей. Просто слышал что-то.
— Как это, не как все? Мы тут одни живем. Живем и живем. Хорошо живем. И не бывает других деревней.
— Не бывает? Да их тысячи, сотни тысяч…
— Замолчи, замолчи. Что ты врешь. Зачем? Все вы, приблудники, врете такое. И мама моя врала. Все говорила, говорила… вот и договорилась… ушла и пропала. Все кто уходят, пропадают…
Валерий оторопело посмотрел на Лиду. Ее лицо вдруг стало злым и неприятным. Она била ладонью по воде и чуть не плакала.
— Если других не бывает, так откуда же я взялся?
— Не знаю, откуда. И знать не хочу! Наверно, с другого света приблуждаетесь, или с неба падаете, но не надо врать, что за болотами другие деревни есть. Мисос их всю жизнь ищет, и ничего не нашел. И дороги никакой не нашел, потому что не бывает дорог в болотах.
— Да чего ты сердишься. Что я сказал такого страшного?
— А то! Кто про деревни выдумывает — все время уйти пытается, а потом… — Лида вывернула воду на пол. — Все, не хочу я мыться больше. Чистая уже. — Она задула свечку и вышла в предбанник. — Вот полотенце — вытрись. А завтра я одежду твою постираю. Грязная она, воняет противно. Я ее в травах замочу. Будет душистая…
5.
В избушке дед сразу начал присматриваться. То на Лиду взглянет, то на Валерия. Девушка запахнулась платком и ушла в уголок. Взяла спицы.
— Сердитая, что ли? — спросил Сом раздумчиво. — Спину ты ей потер?
— Потер, — буркнула из угла Лида.
— Небось, про деревни да города завирался? — догадался дед.
Валерий хотел ответить, но отмахнулся. Сел на лавку. Что взять с сумасшедших?..
— Уйду я завтра, — сказал он, — дорогу покажете?
— Да какую такую дорогу?! — Ни с того ни с сего разозлился дед. — Нету тут дороги. Кочки, дрягвы, мох, трясины с вадьями, кое-где камыши… Озерца встречаются, да вакорники — вот это все есть, а дорога — то сказки ваши, фантасии. Вы как с неба грохнитесь, так у вас, видать, разум вредится от удара. Мох хоть и мягкий, но с высоты, небось, больно получается. Отшибает малость умишко. Да, Лидусь?
— Ладно, — согласился Валерий, — направление мне покажете?
— Какое направление. Куда?
— Туда, где люди жи… в общем, на юг хотя бы.
— Какой такой юг?! Еще одна выдумка. Николай поначалу что-то про юг бормотал. Даже искать пытался. Такой швыдкий был. Пока в мочилище не угряз. Пока уши не обкромсали. Теперь сам удивляется, что искал, зачем искал. Я помоложе был — все болота в округе обходил, все Чарусы знаю, где какая забока проходит, где зыбень, где вадья прячется, а вот юг ни в одной стороне не видел. Что за место такое? Наверное, далеко очень, не бывали мы там…
— Видать не бывали, — вздохнул Валерий. — Это действительно не близко.
— Ой, парень, зря я видать размечтался. Не отдам я за тебя Лидку. А направление покажу. В Читовую. Там за Солохиными зыбунами, прямо перед Гнилыми Топями, островок притулился. Какие там подосиновики растут!.. Жирные, вкусные, что свиньи. К озеру Мореному — там рыбу ловить можно. В Сосновую Гриву направление покажу — деревья там хорошие, толстые, но далековато. А хочешь в Замошье — там ничего нет, одни трясины, но я покажу. Не жалко. А вообще-то, иди-ка ты куда хошь, что тебя направлять. Тебе ж юг надобен, а где он — не ведаю. Тока все одно назад возвернешься, а заблудишься, так мы тебя сами разыщем, а потом посоветуемся: может, жить отпустим, а может, и съедим…
Валерий, уже совсем не слушавший бормотание Сома, вздрогнул. Лида уронила спицы.
— Дед… хватит… ну что ты злишься? Хочет уйти, пусть уходит. Сам знаешь, что никуда он не денется. Вот только если утонет — жалко. И зачем пугать человека? Пусть идет. Пусть походит, пока не надоест. Он и до деревни нашей пока добрел, небось, дорогу искал. Или этот самый, как его — юг. А видишь, к нам пришел. Нету юга. Не нашел он его.
— А ну вас, — отмахнулся дед. — Спать буду. Что-то сомжа одолела. — Он полез на полати, с них на печку. Повозился там, покряхтел и затих.
— И ты ложись, — сказала Лида. — Давай-давай… вот одеяло. А завтра к Николаю пойдем. Может, он присоветует чего, а может, отговорит…
Гость забрался на кровать, вернее некое сооружение, настланное из жердей от печки и вдоль стены. Лида накрыла его одеялом, сделанным как будто из шкур, затушила лампаду и сама, отвернувшись, легла рядом.…