Так они и просидели всю ночь у коптильни. Под воздействием нахлынувших чувств и Василий припомнил что-то, когда-то напеваемое его предками. Только Герасим, кроме своих «Зольдатен унд официрен» ничего не вспомнил. Поэтому он старательно подпевал то одному, то другому. Лида дремала в причудливом плетеном кресле. Сначала она, помыв и прибрав посуду, приснула было в доме, но, заслышав пение, вышла во двор, да так и осталась, завороженная…
16.
Проснувшись, Валерий обнаружил, что они с Герасимом лежат валетом на полатях. Василий похрапывал на печи. Похоже, близился полдень.
Лида хлопотала у стола, расставляя закуски. Разнокалиберные миски наполнялись грибами, картофельным салатом со сметаной, квашеной капустой, полупрозрачными ломтиками редьки. Оставшиеся с ночи колбаски, присыпанные зеленью, слегка дымились, разогретые на углях. Вина не было. Вместо него хозяйка принесла большой кувшин квасу.
— Подъем! — скомандовала Лида, закончив приготовления.
Валерий тут же встал. Его слегка качало, но голова не болела. Он быстро помылся, попил квасу и впервые за эти дни ощутил чувство легкого безмятежного счастья. Герасим сполз с полатей, кое-как добрался до стола, жадно припал к кувшину.
— Ветрено? — спросил Лиду.
— Тихо.
— Дым идет?
— Нет. Я притушила.
— Гнилушки отодвинула? А то опять займутся.
— Отодвинула.
— Рассол прибрала?
— Прибрала.
— От мух прикрыла?
— Нет сейчас мух, но прикрыла.
— Есть хочу, — сказал Герасим, поняв, что придраться не к чему.
— Ешь…
— А где рябиновка?
— Всю выпили.
— Неужто всю. Так много?
— Бывало и поболе, — сказал Василий, слезая с печи. Он тоже хлебнул квасу и принялся за еду.
— Надо бы попробовать копченого. — Герасим отодвинул картошку и поглядел на хозяина дома.
— Не рановато ли? — усомнился Василий.
— А вдруг, что не так. Вдруг испортили?
— Не бывало такого.
— Вот не бывало, не бывало, а когда-нибудь и случится…
— Ну, пробуй. Будто кто супротив.
Герасим принес одну колбаску и маленький шматок сала. Порезал все кусочками. Вкусно запахло копченым.
— Пробуйте…
Кусочки тут же разобрали.
— Добре, — сказал Василий. — Но еще ночку подымим.
— Отлично, — похвалил Валерий.
— М-м-м… — одобрила Лида.
— Что-то не так, — засомневался Герасим.
— Если не так, сам и навахлял чего-то. Ты же там все командовал… Вот человек суемный!
— Ладно-ладно, это я для порядка. Похвалишь — сглазишь. А вообще, ничего будто…
Примерно через пару часов Лида засобиралась домой. Там тоже ждали дела. Брюкву надо выкапывать, да и редьку пора. У Валерия никаких личных дел еще не назрело, но он так толком и не поговорил с Николаем. А надо бы…
Удерживать здесь, по-видимому, было не принято. Надо, значит надо, никто не фальшивил показным радушием.
— А кабанчика? — спохватился Василий. — Я же кабанчика обещал. — Он тут же поспешил в хлев и выгнал здоровенного борова.
— Спятил ты, майн херр, — засмеялся Герасим. — Как же такого по гати проведешь? На руки не поднимешь, а сам он вмиг в трясину врюхается.
— Так на веревку привяжем.
— Да он всех потопит. Головой подумай! Аль заслепоумил совсем?
Василий смутился. Очень ему хотелось сделать подарок, но Герасим не преувеличивал. Переправить поросенка по гати не представлялось возможным.
— Да, дело самовидное, — сдался Василий. — Ну и ничего. Мы его потом… по частям перенесем. Пусть подрастает. А рюшку возьмешь на будущий год, как Варька опоросится. Так ведь?
Валерий поспешно кивнул. Не входило в его планы разводить хозяйство. Да и не умел он и не желал. Хотя понимал, что если скоро побег не состоится, заниматься этим придется. Но, торопиться не стоило.
— Мы тут с Герасимом скоро капусту квасить начнем. Приспело, — сказал Василий на прощанье. — Помощь не помешала бы. Так что если кто не против, то милости просим…
— А иконка у тебя в доме есть? — спросил немец.
— Есть.
— А то я прямо сейчас и сварганю.
— Такую же, как профессору? Что-то он не обрадовался.
— Подумаешь! — сразу заартачился Герасим, — живет себе безбожником, да и капризничает еще…
— Ладно тебе кощунить, — вмешался Василий. — Профессор все-таки не изумок, какой, чтобы твоего Хитлера в красный угол вешать.
Лида вела по гати уверенно, не задумываясь и не притормаживая в сомнительных местах. Потом она где-то повернула, так что теремок Аркадия Аркадьевича миновали стороной. Валерий крутил головой, пытаясь сориентироваться, но так и не разобрался в маршруте, пока не вышли к дому Ивана.
— Что делать будешь? — спросила девушка.
— Не знаю. Погуляю немного. Да и не выспался я как следует.
— Ну, спи.
— Мы и не поговорили вчера.
— Да где вам было, коль заутре гуляли.
— Мы не гуляли — работали.
— Да, мужики любят скопом одну чурку колоть.
— Чего-чего?
— Ничего. — Лида махнула рукой и ушла как-то поспешно, ни разу не оглянувшись. Валерию показалось, что она сердится. — «Ну и пускай. Не жена, не сестра и не родственница даже. Чего бы это мне перед ней перышки пушить?»
Он проснулся вечером.
Стоило к кому-нибудь заявиться в гости. На ужин. Не хотят отпускать — пусть кормят. Может начать по гостям ходить? Чтобы сами были рады от него избавиться. Валерий усмехнулся, отбросил шкуру, слез с полатей. Кажется, единственный человек, с которым он еще не общался — Прокофий. — «Вот к нему и пойду. Необходимо вести себя понапористее. Не со всеми, конечно, но с теми, кто сам его провоцирует».
17.
Валерий подошел к жилищу Прокофия. Стал перед окнами. Покашлял. Крикнул: «Есть кто дома?». — В ответ — тишина. Хотя… в одном из окон мелькнула тень, но возможно и показалось. Оставалось попытаться войти без приглашения, как здесь и делали, или заявиться с кем-нибудь из местных жителей, как недавно предлагала Лида. Первый вариант подходил к любому другому дому, но не к тому, из которого грозили кулаком. Второй в сложившейся ситуации выглядел явно предпочтительнее. «Пойду к Николаю, — решил Валерий, — расспрошу об этом Прошке, а может, уговорю сходить к нему в гости».
Николай сидел за столом и перебирал орехи. Осматривал — нет ли дырочек. Плохие кидал в корыто, хорошие складывал в корзину. Валерий присел к столу и стал помогать. Хозяин никак не отреагировал на это, он просто продолжал работу.
— Окна у тебя из стекла, — сказал Валерий.
— Из стекла, — согласился Николай.
— С вездехода снял?
— С вездехода.
— Давно?
— Не помню. Много лет прошло.
— Откуда здесь взялся вездеход?
— Я на нем приехал.
— Издалека?
— Издалека, надо понимать.
— А все-таки?
— Что именно?
— Как назывался тот населенный пункт, из которого ты сюда приехал?
Николай насторожился. Вопрос пришелся ему не по вкусу. Он посмотрел на Валерия тяжелым взглядом и нехотя проговорил:
— Деревня Усадьба. Знаешь такую?
— Нет, конечно.
— Зачем спрашиваешь?
— Что, трудно ответить?
— Вспоминать не люблю. — Николай встал, подошел к печи и пошерудил там порезанные для сушки яблоки.
— Скучаешь, наверное?
— Вовсе нет. Неприятен сам процесс воспоминаний.
— Надо же…
— Вот так-то…
Немного помолчали. Валерий решил продолжить расспросы:
— Тебе здесь нравится?
— Здесь не хуже, чем там.
— Привык?
— Скоро и ты привыкнешь.
— Да, у вас не забалуешь. Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Так?..
Николай криво усмехнулся:
— Остроумно.
— Ты по этому принципу адаптировался?
— Не умничай. Я сначала тоже дурью маялся, все метался, дороги искал, а потом привык. Просто привык. И тебе советую.
— Да я уже начинаю.
— Ну и продолжай, — хозяин дома опять заговорил вяло и равнодушно.
— Послушай меня. — Валерий перешел на несколько заговорщический тон. Его вдруг осенило: надо разыграть с этим человеком несколько иную партию. — Мне показалось, ты как-то заинтересован в Лидии?
Николай резко встал, с тревогой прислушался. Подошел к двери, жестом пригласил гостя следовать за ним.
Они брели по тропинке в лес и Николай опять расслабился: слушал вполуха, отвечал неохотно.
— Знаешь, я хотел бы разрешить одну проблему, — произнес Валерий.
— Какую такую?
— Насчет Лидии.
— А я тут при чем? — Николай явно переигрывал, если судить по его недавней реакции при одном упоминании имени девушки.
— Лида сказала, что ты хочешь на ней, ну это самое… типа жениться.
— Я? Странно… у меня же сама Пелагия.
— Пе-ла-гия? Вот сравнил. Она же…
— Нечего тут и сравнивать. Понимал бы ты что…
— Ладно-ладно. Слушай дальше… — Пораженный такой реакцией Николая, Валерий мучительно искал продолжение темы. Он ощущал, что теряет эту нить, и почти не соображает, о чем следовало бы говорить дальше. Бывший водитель вездехода заметил это смятение и противно усмехнулся. Казалось, он хорошо понимает, что происходит с его собеседником, и ему это приятно. А тем временем затмение в голове Валерия продолжалось. На какое-то время мысли перестали облекаться словами и завертелись в вихре образов: «гать; шипящие на углях колбаски; Лида, кусающая яблоко; Гитлер в рамке; крутящиеся все быстрее и быстрее жернова; лицо маячившего перед ним мужчины». Надо было зацепиться за последний образ: «лицо, лицо, лицо… чье оно… ах, да… водителя вездехода» и, сконцентрировавшись, выбираться из плена наваждения. Однако сделать это помог сам Николай.
— Ты что-то хотел еще спросить, я чувствую. Говори.
И Валерий словно очнулся. В его мозгу все еще мельтешили обрывки воспоминаний, но уже появились четкие мысли, хотя процесс их возникновения происходил как бы параллельно первому. Он потряс головой и заговорил глухо, но связно:
— Слушай меня: я не собираюсь жить в вашей деревне. Мне очень интересно здесь, но я хочу домой. Ты же когда-то пытался выйти из болот?
Николай молчал.
— Помоги мне. Если не знаешь, как это сделать, расскажи хотя бы о путях заведомо невозможных. Мне не хочется повторять чужие ошибки. Учти, Лида хочет, чтобы я остался, и собирается завести детей. От меня. Она сама говорила.
— Она каждому это говорит.
— Ладно, это не главное. Но, ты единственный, кто может мне помочь. На остальных у меня надежды нет.
С лица Николая вдруг начала сползать маска невозмутимости.
— Я не сумел выбраться и не знаю никого, кто бы это сделал успешно.
— И все-таки расскажи об этих… других.
— Был такой, Алексей. Корреспондент, кажется. Они вместе с профессором сюда притопали. Здоровенный парень. Несколько дней носился тут, как угорелый, с фотоаппаратом, приставал ко всем, расспрашивал… Потом набрал еды, воды и решил искать выход. Деревенские смеялись, грозились, — то ли шутя, то ли серьезно, но его ничего не остановило. Вернулся через три дня. В жутком состоянии, смертельно уставший, измученный, доведенный почти до сумасшествия кошмарами. Его отпоили морсом, он оклемался и опять ушел. Долго бродил, пока не увяз в трясине. А они смотрели, как он тонет, и не помогли. Вытащили мертвого. Сом сказал — съели…
— Это правда, или местечковый юмор?
— Не знаю. Я живу здесь давно, и сам до сих пор не разобрался во многом. Однако одной вещи ты еще не видел. Массового психоза, который случается редко, но… — Николай сглотнул слюну, — метко. Не дай бог тебе это увидеть. Причем причиной этого можешь явиться только ты сам.
— Опять черные загадки, — нахмурился Валерий. — Но взглянуть интересно.
— Попытаешься отсюда сбежать — увидишь.
— Совсем запугал, — решил пошутить пленник деревни. — Объясни, что к чему и внятно, а я постараюсь вести себя правильно.
— Объяснил бы, но не вижу как. Я сам не знаю причин многих местных явлений. Расспрашивать кого-либо бесполезно. Одни скажут так, другие над этим пошутят, третьи выдвинут собственную теорию. Например, профессор уверен, что виною всему болотные испарения и дурман, источаемый багульником. Где правда, где фантазия — никто не знает.
— Никто?
— Тот, кто знает — помалкивает. Или давно умер.
— Кто еще уходил из деревни?
— Мать Лидии. — Николай нервно засмеялся. — Тоже съели…
— А отец ее кто?
— Лидии?
— Ну не матери же…
— Сом, конечно.
Валерий с трудом переваривал новые сведения. Вопросы еще оставались, но ответы не радовали. Полезной информации — ноль, зато жути всякой…
— А вот и вездеход, — сказал Николай.
Они подошли к яме, заполненной черной водой.
— Сом с местными эту яму рыли. За день не выкопали, а ночью вода подошла. Сом сказал, что постепенно глина разжидится, и вездеход сам в яму ухнет. Больше десятка лет прошло. Пока не ухнул. Хотя уже накренился. — Николай вцепился руками в дугу кузова и попытался раскачать машину. — Ладно, пусть стоит…
— Зачем им понадобилось топить вездеход?
— Непонятного боятся. Что непонятное, то от дьявола. А дьявола с глаз долой. Хотя… — Бывший водитель вездехода усмехнулся недобро. — Не в дьяволов ли мы тут все верим? Там у нас, помнится, один Бог был, а здесь… — Николай поморщился. На его лбу выступила испарина. Глаза округлились, словно от испуга, но тут же заволоклись тупым равнодушием, и он продолжил говорить, как ни в чем не бывало: — Да… о чем это я? Топили, но… не утопили. А потом и привыкли. Ни зла, ни добра от него нет. Так и стоит.
— Как же ты здесь оказался?
— С геологами работал. Напился самогону, ну и выпендрился. До сих пор не понимаю, какой бес в меня тогда вселился. Гнал, пока бензин не кончился. На этом самом месте мотор и заглох. И никак до меня не доходит, как вообще я сюда доехал. Ведь топи кругом, а по трясине эта машина не ходит.
— По следу выйти не пробовал?
— Пробовал. Но не сразу. Меня кошмары мучили, я только через несколько дней оклемался. В общем, не нашел я следов. Как будто мой вездеход по воздуху летел. А может, следы и были, да не видел я их…
— Как это?
— А вот так. В этих болотах и не такое бывает.
— Какое такое?
— Всякое. И страшное и удивительное.
— А больше не пытался выбраться?
— Второй раз решил уйти зимой. Рассудил просто: след в снегу виден отчетливо, значит, меньше шансов сбиться с верного направления. Выбрал время безветренное, чтобы без метели, и пошел. Зря пошел. Нельзя зимой отсюда выйти. Летом надо, в засуху.
— Почему?
— Трясины зимой не видно. Она снегом засыпана и не везде замерзает. Есть такие места, вадьи называются. Летом это окошки в трясине, в них и трава не растет почему-то. Хотя, помнится, далеко я ушел тогда. Умудрился как-то… Только они меня все равно отыскали. Сзади, что ли, шли? До дому дотащили в шкурах. А потом такое началось, такие глюки!.. Нет, не хочу вспоминать. Но уши я отморозил.
— Мисос говорил: тебе их отрезали.
— Он всем так говорит. Пугает. Отморозил я их, понятно?
— Но есть же все-таки какой-то выход? Или это место заколдовано?
— Выход есть. На воздушном шаре.
— Профессор говорил, что они с корреспондентом на вертолете летели. И в аварию попали.
— Да? — Николай сильно удивился. — Мне он рассказывал, что они про эту болотную деревеньку легенду слышали. Якобы с древних времен скрывались в ней раскольники. Решили ее специально искать. Вот и нашли на свою голову. Они сюда пешком притопали.
— Зачем ему врать?
— Почему врать. Мне он так свою историю изложил, тебе по-другому…
— Значит, и мне ты говоришь не то, что другим?
— Очень возможно, — засмеялся бывший водитель. — Что помню, то и говорю. Хотя в голове такой кавардак бывает!.. Поэтому совсем не исключено, что завтра мои воспоминания изменятся… — Николай опять попытался раскачать вездеход. — Крепко стоит, — сказал он многозначительно. — Интересно, сколько лет пройдет, пока он в труху превратится?