— Вера, ты только посмотри, посмотри, милая, как будто и не птицы вовсе, посмотри, тот правый птенец очень похож сейчас на ощетинившегося ежа, а вон тот — на кобру с раздутой шеей. Они устали, надо их посадить в клетку.
Наступила пауза. Машина обдумывала новое к ней обращение «милая», а Василий — новую свою оплошность, ведь машина не имела рук и поймать птенцов не могла, а тем более посадить их в клетку.
— Вера, я сам помогу птицам, отдыхай, — нашелся он.
Василий поймал птиц и поместил их в клетку, они обрадованно уцепились за жердочки так, что лапки побелели.
— Наверное, их теперь из клетки не выгонишь, напугались до смерти, проворчал Василий, ему стало неловко за потеху над бедными птицами.
— Знаешь, Василь, а мне их очень жаль, зачем их оторвали от Земли, зачем? Они были бы там счастливы, а здесь что с ними станет, когда мы вернемся на Землю… вернее, ты вернешься? — Машина всхлипнула и умолкла.
Василий вздрогнул, он никогда не задумывался над тем, что они обязательно расстанутся, что он, только он вернется домой, а она, «Вера», останется здесь, а потом сгорит в атмосфере родной планеты. Это была грустная мысль, и Василий попытался отвлечь от нее и «Веру» и себя.
— Вера, ты права, действительно только человек может так ловко приспособиться к воде, к воздуху, к космосу, мы научились жить везде, даже вот здесь.
— Да, Василий, вы можете жить везде и даже на далеких звездах тоже, наверное, для этого и создала вас природа — дерзких, смелых, напористых… Ты очень хороший, Василий, я тебя очень люблю, спасибо тебе за твои слова, ты назвал меня милой, спасибо тебе, я чувствую себя действительно человеком…
Прошел год, настал день возвращения. Посадка была удачной. Василия окружили врачи. Он лежал на носилках рядом с горячим, обгоревшим кораблем, счастливый и улыбающийся. Над ним по очереди склонялись друзья, поздравляли его, что-то говорили, а он думал о своей «Вере», оставшейся там, наверху, в пустом корабле, в одиночестве; слезы были на его глазах, и все принимали их за слезы радости.
Еще один человек подошел к нему, на него в упор смотрели влюбленные глаза, Василий приподнялся на носилках…
— Ты уже здесь, Вера, родная, наконец-то, я люблю тебя, Вера; за этот долгий год, что мы были вместе, я понял, что не могу без тебя.
Вера зарделась и поцеловала Василия.
— Поздравляю тебя, Василий, я горжусь тобой, — сказала Вера.
Василий все понял: он слышал голос «Веры», оставшейся на орбите, он видел перед собой ту «Веру» и Веру, ждавшую его здесь, на Земле.
— Вера, я так страдал, расставаясь с тобой там, в космосе, а оказалось, я не улетел от тебя, а вернулся к тебе, если бы ты знала, какое это счастье — вернуться к тебе!
А потом была свадьба, свадьба космонавта Василия и лучшей программистки.
Через много лет они часто рассказывали своим детям и внукам, как летали вместе в космосе целый год и как были там счастливы.
А ГДЕ ЖЕ РОШАР?
Двигатель взревел столь неожиданно, что Рошар, отброшенный в кресло, завертел головой, как бы отыскивая, кто бы его мог включить. Конечно, никого не было, он стартовал один. Никакие попытки выключить двигатель не привели к успеху, корабль все стремительнее пронизывал пространство. Выручила автоматика. Защита от перегрузки отключила ревущего за кормой монстра, пламя задрожало и скрылось в керамическом чреве. Теперь корабль мчался, как брошенный пращой камень. Скорость его была огромной.
«Куда же я теперь лечу, — подумал Рошар, выбираясь из кресла и подплывая к пульту, — надо бы затормозить этот сумасшедший бег».
Двигатель не включился ни с первой, ни с десятой попытки. Топлива не было. Рошар не хотел в это верить, но это было так — на счетчиках светились нули. Он представил себе траекторию полета: узкую вытянутую петлю, начинающуюся у Земли и устремленную в никуда.
«Может, еще вернусь в перигей, какая все-таки орбита?»
Рошар взглянул в бортовой хронометр — он стоял. Включил электронный хранитель времени — он не работал. Схватился за наручные часы — стрелки намертво влипли в циферблат.
Время на корабле остановилось, но сам он несся с бешеной скоростью: в иллюминаторе проплывали звезды…
«И они бесполезны», — подумал Рошар, со злостью глядя на далекие светила. Он вспомнил, как снимали секстант и телескоп, чтобы освободить место, как напихали корабль всякой всячиной для снабжения лунной базы.
«Хорошо, хоть продуктов вдоволь, на всю базу загрузили, воды и кислорода тоже хватает», — подумал он.
«Связь, — промелькнула мысль, — с Земли или Луны подскажут…» Связи тоже не было.
Рошар проверил отсек за отсеком — работало все, что было связано с жизнью: действовала система терморегулирования, осуществлялась регенерация воды и кислорода, готовилось трехразовое питание. Не было топлива, не было связи, не было времени, не было ни дня, ни ночи. Мгновения сливались в одну бесформенную, безликую, липкую массу, в которой барахтался Рошар.
«Летящая тюремная камера, да и только, — еще сохраняя присутствие духа, размышлял он. — Ладно, надо поесть».
Он уселся за стол, отменно поел, выпил банку пива, устало прикрыл глаза. Ему снилась родная Бретань, море, залив, песок на берегу и любимая Жаннет… Он был молод, капитан Рошар, ему было всего 28 лет.
Проснулся он как от толчка, резко выпрямился и долго не мог понять, где он и что с ним. Потом вспомнил. Бессилие душило его, превращаясь в нестерпимую злобу, злоба переросла в ярость. Рошар бросился к пульту и вжимал, вжимал со всей силой кнопку включения двигателя, но тот по-прежнему был мертв. В танках корабля топлива не было, а на счетчиках сияли нули. Рошар размахнулся, и брызги стеклопластика разлетелись в стороны. Нули больше не горели, но топливо от этого не появилось.
Обессилев от этой вспышки гнева, Рошар снова заснул. Сон был короткий, осколок коснулся его лица, и он открыл глаза.
«Сколько я спал, час, два, шесть?» — Рошар не мог отвязаться от настойчивой мысли: «Сколько?»
Он потерял счет времени и пытался найти хоть какую-то ниточку, чтобы понять: сколько прошло часов. А время шло, бежало, летело, стояло на месте и было неподвластно Рошару, он жил вне времени, отдельно от него, и сознание не могло постичь его течения. Еда, сон, еда, звезды в иллюминаторе, тоска по Земле, воспоминания, воспоминания, сон, еда, еда, сон… Рошар летел среди ярких красивых звезд, для него не было ни дня, ни ночи, для него был полет и звезды. Рошар летел, стараясь подчинить себя обстоятельствам, но вопрос: «Сколько я лечу?» — все настойчивее стучал молотом в его голове. Эта мысль становилась все навязчивее и навязчивее, и казалось, в мире нет более существенного, лишь бы узнать: сколько?
Этот вопрос преследовал его даже во сне. Он задавал его и вслух и про себя.
Биоритм, взращенный Землей, был потерян, жизнь его не подчинялась земным часам.
Рошар сходил с ума от потери времени. Чтобы хоть как-нибудь вернуть себе время, он все чаще и чаще начинал считать пульс: «…раз, два, три… пятьдесят шесть».
«Вот и минута, — радовался пилот, — вот вторая, третья… пять, десять минут, двадцать».
Он долго просиживал, держа руку на пульсе, и с каким-то исступлением подсчитывал его. Он жил с временем, он был не один. Но надо было что-то сделать, руки Рошара оказывались занятыми, пульс исчезал, соприкосновение с временем кончалось. И опять тоска и бессилие наполняли его.
Однажды, проснувшись, Рошар решил поесть и набросился на еду, но оказалось, что желудок его еще полон, прошло слишком мало времени. Пилот зарыдал, как ребенок, испугавшийся одиночества. Успокоившись, он занялся физическими упражнениями. Удерживаясь за поручни, Рошар почувствовал, что ему мешают ногти.
«Эврика! — обрадовался он. — Да я их стриг обычно раз в три недели, не чаще. Что же это? Прошло не более трех недель, а я думал, что несколько месяцев. Слава богу! Я теперь знаю, как считать время».
Жизнь на корабле, заточившем его, стала не столь томительной. Теперь Рошар знал время. Как-то, заглянув в зеркало, он заметил, что волосы его спадают до плеч.
«Надо же, как выросли, в юности я отращивал такую шевелюру месяцев пять», — вспомнил он и осекся… это совершенно не совпадало с его «календарем ногтей». Рошар разбил зеркало.
И все-таки этот француз был твердый орешек. Он решил жить ритмом желаний. Пил и ел, когда хотел его сильный организм, а аппетит его был поистине волчьим. Время бежало вслед за его желудком, ритм жизни наладился, свой особый, гастрономический ритм.
Прошло десять лет. Наземные пункты слежения за космосом отметили в районе Марса яркую точку. Она стремительно приближалась к Земле. Ее перехватили на полдороге от Марса. Сенсация мгновенно облетела планету:
«Космический корабль, потерянный 10 лет назад, вернулся! Пилот Рошар жив!», «Встреча на космодроме завтра!!!»
К встрече готовились друзья Рошара и Жаннет. Буксир доставил корабль на Землю. Из него вышел пилот… Неловкое молчание прервала Жаннет:
— А где же Рошар? — спросила она и заглянула в открытый люк корабля.
Старик с густой белой бородой тихо спросил:
— Жаннет, который час?
ДИССЕРТАЦИЯ
Профессор был доволен. Защита проходила просто блестяще. Вся комиссия одобрительно кивала головами в такт уверенному, сильному голосу аспиранта, который смело и непринужденно расправлялся с целыми звездными скоплениями, галактиками и метагалактиками.
Волна одновременно кивающих седых голов напоминала церковный молебен, когда молчаливо склоняются перед всевышним.
— Таким образом, исследования нашей лаборатории, основанные на эпохальных наблюдениях нескольких поколений астрономов, убедительно доказывают, что Вселенная стационарна. Так было и так будет, нашим поколениям не надо бояться свертывания пространства и времени, дыхание Брахмы не остановится! — звучали уверенно слова молодого человека.
— Мистер Огион, — обратился к нему из зала обладатель густой белой бороды, — значит, вы утверждаете, что Вселенная неизменна. А как быть с ассоциацией двойной звезды, образовавшейся несколько сот лет назад?
— Уважаемый профессор Гордон, природа созидает, а разрушаем в основном мы, люди. К счастью, мы еще не научились разрушать звезды. Два ярких огненных шара летят вместе, в дружеском взаимопонимании. Наступило энергетическое равновесие, звезды, их гравитационные поля нашли между собой компромисс. Природа закончила еще одно свое творение… образовалась двойная звезда… Таковы законы природы, они, очевидно, более точны, чем наши понятия о них, — театрально ответил Огион.
Зал зааплодировал молодому ученому, особенно усердствовали две престарелые профессорши. Они не спускали восхищенных глаз со стройной фигуры Огиона и даже подпрыгивали, как школьницы, тянущие руки, чтобы первой ответить на вопрос учителя.
— Ну что ж, — попытался спасти свое положение профессор, — нас рассудит «Сверхнадежный», который долетит до звезд через сто пятьдесят лет. Совсем недавно мы получили его сигналы, он продолжает свой долгий путь, и мы надеемся, что ничто и никто не помешает ему… Жаль, что нас уже не будет.
Председательствующий объявил голосование. Несмотря на тень сомнения, брошенную выступлением профессора, результат был более чем очевидным. Мистер Огион стал доктором философии в области астрономии.
Таков был один из жизненных эпизодов будущего председателя Комитета науки и техники…
Мелькали десятилетия… «Сверхнадежный», давно потерявший связь с Землей, летел и летел, ослепший, оглохший, с пустыми батареями. Ток не оживлял его систем, корабль был мертв. И только скорость и масса сохраняли энергию этой песчинки бесконечного океана. Он ворвался в гравитационное поле двойной звезды и стремительно помчался к ней навстречу. Хрупкий энергетический баланс нарушился, на небосводе вспыхнуло яркое свечение, раскаленные частицы бывших звезд устремились в дальние дали Вселенной для нового созидания, среди них были и частицы «Сверхнадежного», теперь уже окончательно потерянного Землей.
Премьер-профессор, Дающий знания, как теперь стало принято говорить, был доволен… Его ученик показывал свой талант, глубину мастерства и знаний со всех сторон. Это был действительно одаренный психолог, математик, поэт, художник, гуманист, певец…
— Ищущий знаний, Пит, скажите, что вы думаете о звездных мирах, о двойных звездах, — спросил Обогащенный знаниями Гильберг.
— Учитель, природа созидает, но и разрушает, иначе не будет материала для созидания. В вечном слиянии, единстве успехов Великого архитектора и Великого разрушителя Вселенной есть смысл и суть существования пространства, времени и материи. Двойные звезды не вечны, более того, их ассоциации неустойчивы, они обязательно распадутся, они…
В зал заседаний быстро вошел сам председатель.
— Я прерву вашу комиссию для того, чтобы сообщить сенсационную новость. Только сейчас мы зарегистрировали взрыв двойной звезды. Ассоциация распалась… Таким образом, впервые мы получили подтверждение теоретических расчетов практическим деяниям природы. Причем блестящее подтверждение. Я думаю, вы поддержите меня, чтобы Ищущему знания Питу без голосования было присвоено звание Дающего знания, минуя звание Обладателя знаний. Поздравляем вас, Пит.
Зал аплодировал. Особенно усердствовали две престарелые профессорши, они не сводили своих восхищенных глаз со стройной фигуры Пита.
— Как он похож на своего прапрапрадеда, председателя Огиона, прямо живой портрет из Храма науки, — шептала обладательница седой головы с причудливой шляпкой.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Проснувшись, Жан по привычке посмотрел в иллюминатор и обомлел… там, за обшивкой корабля, в космосе, на солнечной батарее сидело существо в ярком скафандре. Солнце освещало его, и оно переливалось всеми цветами, словно утренняя заря.
Первое, что Жан сделал от неожиданности, — это бросился к пульту и посмотрел на приборы системы энергоснабжения. Полеты в космос научили твердому правилу — прежде всего безопасность, а остальное потом. Все было в порядке, существо не повредило батарею, и она давала ток кораблю.
Тогда Жан резко крутанул корабль, существо не пропало. Жан не менее резко крутанул головой — существо сидело как ни в чем не бывало.
«Наигрались? Доброе утро, спали вы очень хорошо, будить не хотелось, я уж прямо заждался, благо солнце не буянит. Как вы себя чувствуете?» — послышалось в голове у Жана.
— Спасибо, хорошо, а вы что там делаете? — оторопело спросил Жан.
«Да вот ждал, пока проснетесь».
— А кто вы? — поинтересовался несколько запоздало Жан.
«…Меняла».
— Какой еще меняла? — не сразу понял Жан.
«Какой-какой, летаю, меняю».
— А… — неопределенно протянул Жан, — а откуда вы?
«Оттуда», — махнуло куда-то за горизонт существо и нетерпеливо заерзало.
— Осторожнее, — закричал Жан, — поломаете, а мне еще на Землю сесть надо. Как вы там живете на своей планете?
«Да ничего живем, строим, сеем, собираем, меняем, а вы?» успокоившись, спросило существо.
— Мы тоже строим, пашем, сеем, собираем. Значит, неплохо живете? старался поддержать разговор Жан, лихорадочно думая, чем все это кончится.
«Да, неплохо», — ответило существо, явно теряя терпение, оно явно чего-то ожидало.
— Ну а чем вы сами занимаетесь? — опять переспросил Жан, заполняя очередную паузу.
«Я же сказал — летаю, меняюсь: одним отдаю, у других беру… а вы меняете?» — наконец спросило существо.
— Нет, мы покупаем, продаем за деньги…. меняться мы давно бросили… — начал объяснять Жан, припоминая историю.
«У вас есть еще деньги?» — удивилось существо.
— Да, есть — недоуменно ответил Жан, не понимая удивления собеседника.
«Ну, тогда я полетел», — разочарованно протянуло существо.