Карл Эдвард Вагнер
Они отдыхали, еще в единении, в бадье красного дерева, полной воды, крутящейся и пузырящейся вокруг их тел. Элайн наблюдала, как горячий водоворот подхватывал струю ее семени, закручивал ее как кипящее конфетти, разгонял по воде.
«Я рассеиваюсь», – подумала она и сказала:
– Я перерождаюсь.
Аллен поцеловал ее сзади в шею и потеребил ее смягчающиеся соски кончиками пальцев.
– У тебя такие большие груди. Ты принимаешь гормоны?
Его опавший пенис, все еще скользкий от вазелина, высвобождаясь, приятно щекотал ее ягодицы. Поведя под водой правой рукой, Аллен выдоил последние капли оргазма из бессильного члена Элайн. Мягко развернув к себе, он нежно поцеловал ее – просунув язык глубоко ей в рот.
– Сюда, – оборвав поцелуй, он взял ее за плечи, толкая под пенящуюся поверхность. Элайн согнула колени, погрузилась в воду, крутящуюся вокруг бедер Аллена. Когда его руки обхватили ее голову, она открыла рот, чтобы принять его скользкий член и почувствовала сладковатый привкус собственного дерьма, когда заглотила его на всю длину. Неожиданно разбухая, член заполнил ее рот, затвердевая по мере того, как проникал все глубже ей в горло.
Элайн почувствовала рвотный позыв и попыталась отодвинуться, но руки Аллена еще сильнее прижали ее голову к его лобковым волосам. Вода заливалась в ее ноздри, челюсти рефлекторно сжались. Отделенный член Аллена, откушенный у самого основания, соскользнул вниз в ее дыхательное горло.
Элайн вырвалась из рук Аллена. Кровь и сперма наполняли ее легкие и вырывались изо рта непристойным фонтаном, когда она попыталась вынырнуть. Но ее голова не могла подняться над поверхностью воды, покрытой черным пружинящим веществом, как бы отчаянно Элайн не пыталась преодолеть этот слой, отделявший ее от воздуха снаружи, будто воском покрывавший ее лицо, вталкивавший рвоту в ее легкие.
Водоворот крови и спермы втянул ее душу в свои жаркие недра.
* * *
Первое, что она услышала – монотонное «черт-черт-черт», будто осенние листья касались оконного стекла. Почувствовав резкий толчок в живот, Элайн чуть не захлебнулась, когда ее рот заполнила рвота.
Она открыла глаза. Клейкое черное вещество пропало.
– Черт побери, – произнес Блэклайт, стирая рвоту с ее лица. – Никогда больше не пытайся проделать такое в одиночку.
Элайн молча смотрела на него, пока кислород постепенно оживлял ее мозг. Рядом на ковре валялась кожаная маска с обрезанными ремешками. Кляп в виде фаллоса на ней, прокушенный насквозь, был покрыт рвотой. Шипастый кожаный ремень, тоже разрезанный, намотался на маску.
– Господи! – сказал Блэклайт. – Ты теперь в порядке?
Он достал шерстяное одеяло и заботливо ее укутал. Что-то не давало Элайн покоя, какое-то жжение, то ли в голове, то ли в заднице – она не была уверена. Но память понемногу возвращалась.
– Мне виделось, что я мужчина, – произнесла она, с трудом заставляя себя говорить.
– Охренеть… Ты довиделась почти что до смерти. Знал я одного чувака в Наме , который развлекался такой же лажей. Он два дня как помер, когда его нашли.
Элайн взглянула на балку, проходившую высоко над дверью в прихожую. Кожаная маска с мягкой повязкой на глаза и кляпом – потеря чувствительности и чувственная извращенность – отделяла от мира. Застежку ремня, обернутого вокруг шеи, Элайн придерживала рукой, оттолкнув табурет. Она должна была открыться, когда девушка ослабела бы от недостатка кислорода. Вместо этого ремень запутался в постромках маски и, не распустившись, едва не задушил ее. Друзья, показавшие ей, как погружаться таким образом в видения внутреннего мира, предупреждали об опасности, но до сих пор никаких проблем не возникало. Не более чем со «вспомогательными препаратами».
– Я услышал, что что-то мотается по полу, – пояснил Блэклайт, проверяя ее пульс. Он был военным врачом, пока его не уволили по восьмому параграфу– не оставив никаких перспектив здоровенному, шести с лишним футов ростом медику, подверженному неконтролируемым припадкам ярости. – Сначала решил, может, ты развлекаешь кого, но было не похоже. Я сломал твою дверь.
Ничего себе, преодолеть два замка и цепочку, но Блэклайт мог такое проделать.
Ее соседи по разделенной надвое мансарде разъехались на прошлой неделе, а пиццерию этажом ниже переделывали в вегетарианский ресторан. Элайн могла валяться здесь мертвой, а кошки обглодали бы ее кости.
– Мне виделось, что у меня есть член, – сказала она, массируя шею.
– Может, так оно и есть… – ответил Блэклайт. Посмотрев на свои руки, он отправился в ванную комнату, чтобы их вымыть.
Элайн с удивлением подумала, что он имел в виду, затем сообразила. Наклонившись, она щелкнула выключателем вибратора на гротескном фаллоимитаторе, который был прицеплен ремнем к ее бедрам. Поплотнее закутавшись в одеяло, она бросила агрегат себе под ноги и стала дожидаться, когда Блэклайт освободит ванну.
Сняв остальные части своего костюма и приняв душ, Элайн облачилась в кимоно китайского шелка и пошла искать Блэклайта. Она чувствовала некоторое замешательство: большую часть своей жизни Блэклайт занимался тем, что выжигал свой мозг – всем, от дешевой травки в Наме до убийственной кислоты в Хайт . Но он более подходил для доставки, чем колумбийцы, а старые знакомые поддерживали его и его привычки.
Блэклайт стоял в центре ее студии – мансарда была чуть больше обычной комнаты, с несколькими полками и шкафами для разделения пространства – с сомнением разглядывая неоконченные полотна.
– Ты бы повнимательнее смотрела на своих моделей, а то получается фигня, – ткнул пальцем Блэклайт. Картина была размером во всю стену, когда-то заказанная, но так и не оплаченная очень быстро закрывшимся садомазо баром. – Яйца не болтаются рядышком, как здесь. Одно всегда чуть ниже. Даже лесби должна это знать.
– Эта картина не закончена, – отмахнулась Элайн. Она смотрела на пакет порошка, который Блэклайт бросил на столик.
– Знаешь, зачем?
– Что?
– Для того чтобы они не стучались друг о друга.
– Кто?
– Яйца. Одно скользит по другому, когда держишь ноги вместе.
– Прекрасно, – рассеянно ответила Элайн, погружая палец в порошок.
– Тебе нравится?
– Нет, я про яйца, – Элайн слизнула кокаин с пальцев.
– Неочищенные перуанские хлопья, – похвастал Блэклайт, забыв предыдущую тему.
Элайн попробовала наркотик, втянув каждой ноздрей по небольшой порции. Ясная горечь кокаина заглушила привкус рвоты. Клево!
– Это как Инь и Янь, – пояснил Блэклайт. – Добро и Зло, Тьма и Свет.
Никто не стал бы одергивать этого здорового чокнутого байкера. Он свел вместе кулаки.
– Ты когда-нибудь слышала историю о Любви и Ненависти? – на костяшках его правой руки была татуировка LOVE, левой – HATE.
Элайн видела фильм «Ночь охотника », так что на нее это не произвело впечатления.
– Хочешь немного? – протянула она пакет.
– Такая многозначительная штука, – Блэклайт изобразил, что его руки борются друг с другом. – Они должны держаться раздельно, Любовь и Ненависть, но они не могут удержаться и не пытаться проверить, кто из них сильнее.
Элайн открыла ящик телефонной тумбочки и просмотрела отложенные счета. Блэклайт тут же забыл свое подражание Роберту Митчемуи принял деньги.
– Мне нужно закончить еще пять картин до открытия моей выставки в Сохо , понимаешь? Уже в следующем месяце, а этот заканчивается. У меня дофига работы и меня просто распирает от вдохновения. Так что отстань от меня и слейся, ладно?
– Только не обкурись слишком сильно этой штукой, хорошо? – посоветовал Блэклайт. Он вытянул толстую шею, рассматривая другое полотно. Оно напомнило ему кого-то, но он забыл об этом еще до того, как сумел оформить мысль.
– А мозги, они как яйца, ты в курсе? – он продолжил разговор с того места, какое смог вспомнить.
– Нет, я не знала.
– Два куска перекатываются у тебя в черепушке, – Блэклайт сплетал и расплетал пальцы. – Плавают там рядышком, как яйца в мошонке. Но почему мозгов две половинки, а не один кусок, – как, например, сердце?
– Я сдаюсь.
Блэклайт свел кулаки вместе:
– Так они не сталкиваются, понимаешь? Так их можно держать раздельно. Любовь и Ненависть. Инь и Янь.
– Послушай, мне надо работать, – высыпав около грамма порошка на стеклянную поверхность кофейного столика, Элайн выровняла его полосками.
– Ладно. С тобой точно все будет в порядке?
– Больше никаких игр с кислородным голоданием и маской. И спасибо.
– У тебя есть пиво?
– Посмотри в холодильнике.
Блэклайт обнаружил бутылку Сен-Паулии пальцем отковырнул с нее металлическую крышку. Элайн подумала, что он напоминает чернобородого Вуки.
– У меня был приятель в Наме, который доигрался так, прикончил себя, – внезапно вспомнил Блэклайт.
– Да, ты говорил.
– Просто, как бы это не торкало, не жми на газ, если не хочешь угробиться.
– Хочешь немного? – снова предложила Элайн.
– Не. Я завязал с Чарли . Заканифолил мне все мозги, – Блэклайт уставился в одну точку, пытаясь сосредоточиться. – К черту выпивку, – произнес он, – к черту все это.
Старые шрамы сплелись в битве с татуировками, когда он поднял руку чтобы допить пиво.
– Точно все будет окей? – он вытягивал очередную бутылку пива из-под салата с тунцом.
Элайн была на фут ниже и на сотню фунтов легче, а наработанной аэробикой мускулатуры было недостаточно, чтобы устрашить Блэклайта.
– Слушай, я уже в порядке. Спасибо. Просто позволь мне теперь поработать, ладно? Сроки поджимают!
– Хочешь немного пудры? У меня улетная цена.
– Уже есть. Слушай, я боюсь, меня сейчас опять вывернет. Может, оставишь меня, наконец, в покое?
– Не напрягайся, – Блэклайт сунул бутылку в карман рубашки, где она казалась не толще карандаша, и направился к двери.
– А, – вспомнил он, – я могу достать для тебя кое-что получше. Новенькое. Убирает все белые пятна из твоей башки. Встретил одного, он просто гений в придумывании химии. Таинственный чувак. Работает над какой-то новой штукой.
– Я возьму немного, – сказала Элайн, открывая дверь. Она подумывала проспать с недельку.
– Тогда еще увидимся, – пообещал Блэклайт.
Он остановился на полпути и порылся в кармане своей джинсовой куртки.
– Клевая штука, – сказал он, демонстрируя ей замусоленный квадратик изрисованной дельфинами бумаги. – Очень вдохновляюще. Смотри и учись. С тобой точно все в порядке?
Элайн захлопнула дверь.
* * *
Плотник обещал зайти завтра, или, точнее, на утро послезавтра.
Элайн заменила оборванную цепочку той, что сняла с двери в ванной комнате, вбила на место вывороченные и теперь бесполезные замки – просто для собственного душевного спокойствия, – а потом приперла дверную ручку креслом. Чувствуя себя лучше, она натянула рабочий комбинезон и приняла еще по грамму, или что-то около того, всякой всячины.
Она сосредоточенно работала, аэрограф работал довольно шумно, да и стереосистема заглушила бы любые посторонние звуки, если бы кто попытался войти.
– Это голубой, – сказал Кейн, стоявший позади нее. – Лазурный, если быть точным, но зачем? Это создает у меня впечатление противопоставления преувеличенно телесным цветам, которыми написаны лица любовников.
Элайн не закричала. Все равно некому было бы ее услышать. Она обернулась очень осторожно, вспоминая, как ее друзья советовали вести себя в подобной ситуации.
– Вы критик? – кресло по-прежнему подпирало дверь. Разве что, возможно, стояло немного криво.
– Всего лишь любитель, – солгал Кейн. – Интересующийся покровитель искусств уже многие годы… Это не женская промежность.
– И не должна быть.
– Возможно…
– Вот-вот должен прийти мой друг. Он приведет нескольких покупателей. Вы ждете их?
– Блэклайт связался со мной. Он считает, что тебе нужно что-нибудь посерьезнее кокаина, чтобы закончить картины к выставке.
Элайн перевела дух, разглядывая незваного гостя. Он был крупным, просто огромным. В его плащ могли бы поместиться двое таких, как она, да еще зонтик. Дружок-байкер Блэклайта, – сперва подумала девушка. – Видимо, они еще не решили, кем лучше стать, наемными убийцами для мафии или их конкурентами на прибыльном рынке наркотиков. Он был на голову ниже Блэклайта, но, судя по всему, весил больше, хотя было бы неверно назвать его толстым. Движения этого человека напомнили Элайн ее тренера каратэ, а лицо, несмотря на отсутствие шрамов, вызывало ассоциацию с нападающим Национальной футбольной лиги, не прошедшим рекламную кинопробу. Волосы незнакомца были гораздо темнее ее собственных, окрашенных хной и остриженных в стиле Грейс Джонс. И Элайн не понравились его голубые глаза – она поспешила отвести взгляд.
– Держи, – произнес Кейн.
Она взяла с его похожей на лопату ладони двухграммовый стеклянный пузырек – штука из хэдшопа [9] на углу, с небольшой ложечкой на алюминиевой цепочке.
– Сколько стоит? – в ящике телефонного столика лежал баллончик слезоточивого газа, но она не надеялась, что он ей поможет.
– Это новинка, – ответил Кейн, осторожно усаживаясь на ручку одного из широких кресел. Хотя его движения были точно рассчитаны, девушка невольно вздрогнула, ожидая, что мебель тут же сломается. – Я пытаюсь воссоздать древний утерянный рецепт. Все совершенно легально.
– Насколько древний?
– Настолько, что ты вряд ли можешь себе представить. Это что-то вроде супер-наркотика.
Кейн, наконец, устроился в кресле, которое выдержало его вес, и продолжил:
– Можешь ли ты вспомнить все, что происходило с тобой, все, что ты делала за последние сорок восемь часов?
– Конечно.
– Тогда расскажи мне, что происходило в 11.38 сегодня?
– Ну ладно, – Элайн решила попытаться. – Я была в душе. Всю ночь я провозилась с картинами для выставки. С утра позвонила своему агенту, вызвала машину, и пошла в душ. Потом решила немного помедитировать перед тем, как снова браться за работу.
– Но о чем ты думала в это время?
– О мытье.
– Нет.
Элайн решила, что пытаться добраться до телефона было бы слишком рискованно.
– Я не помню, о чем именно думала тогда, – уступила она. – Не хочешь кофе? – обжигающий напиток, выплеснутый в лицо, должен неплохо подействовать.
– А что происходило в 9.42 прошлым вечером?
– Я наливала кофе. Не желаешь?…
– В 9.42, точно тогда, – повторил Кейн.
– Хорошо. Я не помню. Висела на телефоне, наверное. Может, просто мечтала.
– Лакуны, – сказал Кейн.
– Что?
– Провалы, пропущенные кусочки. Потерянные мгновения памяти. Время, выпавшее из твоего сознания, и, значит, из твоей жизни. Куда? Почему? – он крутил пузырек в широкой ладони. – На самом деле, никто не помнит все до единого моменты своей жизни. Всегда есть забытые минуты, мечты, пропажи – называй как хочешь. Это потерянное время в твоей памяти. Куда оно делось? Этого не вспомнить. Не помнишь даже, когда успела забыть. Часть жизни теряется в этих незаполненных кусочках, пропусках сознания. Куда они уходят и почему?
– Это, – он бросил пузырек обратно ей, – вернет все потерянные моменты. Никаких пр’опусков – гаданий, где лежат ключи от машины, куда делись солнечные очки, кто звонил перед обедом, что за мысль крутилась в голове, когда ты проснулась. Это лучше, чем кокаин. Полное осознание и абсолютный контроль. Никаких пробелов.