Уилбур провел нас в соседнее помещение, в святилище робота. Профессор достал скрипку и спокойно приблизился к своему сопернику. Робот стоял в центре комнаты — внушительное сооружение из блестящего металла и пластмассы. По бокам у него свисали многочисленные щупальца. Сзади была панель управления. Впереди темнел выключенный экран и ряд сигнальных лампочек.
Я искоса взглянул на Бейерса. Он уже потерял всякий интерес к происходящему — сидел в углу и смотрел на висящую фотографию Шерон в полный рост. Через несколько лет, подумал я, эта девочка станет настоящей красавицей — и горе тому молодому человеку, который вздумает за ней ухаживать!
Уилбур нервно суетился, подкручивая ручки на роботе. Он поднял экран до уровня глаз профессора, а его самого подвинул немного вперед, так, чтобы тот встал в специальное углубление в основании робота. После этого Уилбур скрылся за панелью управления.
— Начинающий? — хихикнул он.
— Как тебе будет угодно, — ответил профессор.
— Сделаем «Продолжение обучения», — сказал Уилбур. Он нажал кнопку, и робот тихо загудел. На экране зажглось слово «Настройка». Профессор презрительно провел пальцем по струнам. При каждом звуке на панели вспыхивала зеленая лампочка. Уилбур ошеломленно уставился на робота.
— Ого! — воскликнул он. — Большинство учеников тратит минут десять, пока у них загорится зеленый!
— Я верю, — отозвался профессор.
На экране появились ноты, но профессор, казалось, не собирался поднимать скрипку. Неожиданно его окружили щупальца. Я смотрел, потрясенный, как робот осторожно установил ему скрипку, поднял локти до нужной высоты и поставил смычок. По комнате поплыли звуки — хрупкие, механические звуки. Я понял, что это играет не профессор.
— Я совершенно расслаблен, — сказал он мне. — Я ничего не делаю, но робот все-таки заставляет меня играть. Видишь, Джонни?
— Невероятно! — вырвалось у меня.
Сэм Бейерс тихо фыркнул.
— А теперь играю я сам, — продолжал профессор. Музыка сразу стала теплой и выразительной. — Робот сейчас отдыхает. Но предположим, я попытаюсь допустить ошибку. Вот, видишь? Ошибки не было. А вот сейчас этот пассаж, фортиссимо, я попробую сыграть его пианиссимо. И не могу — видишь? Если я расслабляюсь, робот сам ведет смычок так, как нужно.
— Невероятно, — повторил я.
Музыка продолжала звучать. Иногда я слышал профессора, иногда — робота. Профессор продолжал комментировать все, что происходило. Потом щупальца опали, экран погас, и снова появилось слово «Настройка».
Уилбур гордо хихикнул. Сэм Бейерс подошел к профессору и собрался положить ему руку на плечо. Но передумал. Улыбка его казалась вполне нормальной, но глаза блестели мстительным светом.
— Готовы ли вы признать, что мой робот может вас кое-чему научить? — спросил он.
— Ну конечно. У меня уже появилась парочка идей. Но мне не очень нравится звучание. Вы позволите мне сменить струны?
— Конечно. Меняйте.
Профессор достал из футляра новые струны, в этот момент в приемной раздались голоса. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула светловолосая миссис Андерсон.
— Я привела Кэрол на урок. О! — она уставилась на профессора.
— Входите, миссис Андерсон, — сказал профессор. — Я сейчас закончу, и начнется урок Кэрол. — Он повернулся к Уилбуру: — Правильно?
— Правильно, — хихикнул Уилбур и подмигнул Кэрол. Та покраснела и поспешно уселась рядом с матерью, строго глядя перед собой.
— Я вас не задержу, — успокоил их профессор. — Еще, может быть, одно упражнение. У вас есть что-нибудь трудное?
— Конечно, — отозвался Уилбур. — Я вам дам одну хорошую и трудную штуковину. Я сам ее вчера играл.
Профессор подошел к роботу, встал в углубление и провел пальцем по струнам. Зажглись зеленые огоньки, и на экране появились ноты.
— А, Паганини, — произнес профессор. — Так ты теперь играешь Паганини, Уилбур? Но это же замечательно!
— А я в жизни не брал ни у кого ни одного урока, только у робота.
— Не может быть!
— Шерон тоже играет Паганини, — вырвалось у Бейерса.
Профессор улыбнулся, но ничего не сказал — его уже охватывали щупальца. Я невольно наклонился вперед, чтобы сразу услышать, кто играет — профессор или робот.
Но после первых же звуков даже Сэм Бейерс понял, что что-то не так. Он вскочил и бросился к панели управления. Ревущие, искаженные звуки не имели ничего общего с музыкой. На панели судорожно зажигались и гасли красные лампочки. Гудение робота стало громче. Уилбур с отвисшей челюстью сражался с панелью управления.
— Что-то случилось, — сказал Бейерс. — Что ты сделал, Уилбур?
— Ничего… здесь все в порядке, — выдавил из себя тот.
Гудение превратилось в громоподобный рев, изредка прерываемый глухим стуком. Скрипка продолжала звучать, и робот вздрогнул так, что затряслась вся комната. Из его основания поднялась тонкая струйка дыма.
— Выключай! — закричал Бейерс.
Уилбур потянулся к рубильнику — слишком поздно! Все лампочки на роботе погасли, экран потемнел, щупальца отпустили профессора и повисли, изредка подергиваясь.
— Что произошло? — невинно спросил профессор.
Я взглянул на него и увидел, что он с трудом сдерживает улыбку.
Бейерс пропустил вопрос мимо ушей.
— Уилбур! — рявкнул он. — Вызови Эда, пусть посмотрит, в чем дело.
Уилбур выбежал из комнаты. Дым продолжал подниматься из отверстий в основании робота, и Бейерс принялся открывать окна.
— У Кэрол что — не будет урока? — спросила его миссис Андерсон.
— Не знаю, — ответил Бейерс. — Подождем, пока Эд… А, вот и он. Эд, что случилось с этой штуковиной?
Эд пожал своими широкими плечами, бросил на пол ящик с инструментами и начал отвинчивать заднюю стенку робота. Он снял ее, посветил фонариком и присвистнул.
— Это мне не починить. Что произошло? Здесь все сгорело внутри.
— Что? — не веря своим ушам, переспросил Бейерс. — Ты не можешь это починить?
— Его придется отправлять обратно на фабрику. Здесь нужен целый новый блок.
— Так будет урок у Кэрол или нет? — повторила миссис Андерсон.
Бейерс беспомощно развел руками.
— Боюсь, что нет. Как только мы его починим, я дам вам знать.
— Это мне нравится! — возмущенно воскликнула она. — Как же Кэрол будет учиться играть, если она не может положиться на своего учителя? Профессор, вы можете дать ей сегодня урок?
— Позвоните Хильде, — ответил профессор. — Она занимается расписанием.
— Подождите минутку! — вмешался Бейерс. — Все будет готово через несколько дней.
Миссис Андерсон смерила его взглядом.
— Профессор берет деньги за свои уроки, но, по крайней мере, на него можно положиться.
— Это верно, миссис Андерсон, — отозвался профессор. — Я ем витамины, принимаю таблетки от простуды и аллергии, иногда я могу порезать себе палец и растянуть лодыжку. Но я еще ни разу не пропускал урок из-за того, что у меня перегорел предохранитель.
Миссис Андерсон вышла, твердо ведя за собой Кэрол. Я тоже направился было к двери, но остановился, чтобы подождать профессора, который подошел к Уилбуру и похлопал его по спине.
— Какая жалость, Уилбур. Может быть, ты переутомил робота, слишком часто играя Паганини. Дай мне знать, когда вы его почините, я приду, и мы закончим урок.
Сэм Бейерс повернулся и погрозил профессору дрожащим пальцем.
— Это ваша работа, Перкинс. Я не знаю, что вы сделали, но я выясню и подам на вас в суд и потребую в качестве компенсации все, что у вас есть. Я знаю, что имущества у вас немного, но я заберу его у вас!
— Мистер Бейерс, — мягко сказал профессор. — Я дам вам дружеский совет. Отошлите робота обратно на фабрику и забудьте про него. Это замечательная машина, но она никогда не сможет быть учителем музыки. Я играю на скрипке уже шестьдесят лет и пятьдесят из них преподаю, так что я знаю: робот или человек — никто не может быть учителем музыки, если у него нет чувства юмора. Пошли, Джонни!
Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Профессор тихо улыбался, мурлыкая какую-то мелодию. Если бы мне не было так интересно узнать, что же произошло, я бы, наверное, сам начал петь.
— Ну ладно, — сказал я, когда сдерживаться уже было выше моих сил. — Как вам это удалось?
— Фокус, Джонни. За пятьдесят лет преподавания музыки детям я узнал такие фокусы, какие роботу никогда не узнать. Я помню даже кое-что из своего детства.
— В это я могу поверить. И какой же фокус вы сыграли с роботом?
— Я в свое время учился в консерватории. Ребята любят всякие шалости, и однажды мои друзья надо мной подшутили. На концерте я должен был играть одну пьесу соло. И перед моим выходом на сцену они взяли и поменяли местами все струны. Струны на скрипках всегда располагаются в определенном порядке — наверное, с того самого времени, когда были сделаны первые скрипки — от нижней к верхней: соль-ре-ля-ми. Ребята поменяли мне струны так, что самая верхняя оказалась там, где должна быть нижняя, а нижняя — где-то в середине, в общем, все они были не на месте.
Как только я вышел на сцену и начал настраивать скрипку, я понял, что они сделали, но было уже поздно — я стоял перед зрителями. Пьеса, которую мне предстояло сыграть, была несложной, и я решил попробовать. Я не смог сыграть даже первый такт! Я остановился, произнес короткую речь с объяснением того, что произошло, и переставил струны, как надо. Зрители были довольны, и мне долго аплодировали, а ребята потом сложились и купили мне маленькую медаль за мужество в сложных обстоятельствах. Она до сих пор у меня хранится.
— Значит, когда вы достали новые струны…
— Я поменял их местами. Вместо соль-ре-ля-ми я поставил ми-ля-ре-соль. Человек, в принципе, может приспособиться практически ко всему, но такое не под силу даже опытнейшему музыканту. Робот был обречен. Приборы показывали ему, что инструмент настроен, но куда бы он ни направлял мои пальцы, раздавались неправильные звуки. Единственное, что ему оставалось, — перегореть. Может быть, из-за меня Бейерс потерял много денег, но, честно говоря, мне его не жаль. Уроки у робота ученикам не на пользу. Они бы никогда ничему не научились — он все делал за них.
— Бейерс не в убытке, — сказал я. — Он слишком умен для этого. У него наверняка есть гарантия на эту машину или он взял ее на испытательный срок. Но он починит робота и начнет все сначала и уж точно не даст вам снова его сломать.
— Это не имеет значения, — ответил профессор. — Я лишь немного ускорил ход событий. Это все равно бы произошло рано или поздно. У мальчишек всегда что-нибудь есть в запасе. Будь то подрезанные струны или смычок, намазанный вазелином, как ты сделал в свое время, — нет, я не забыл этого — или по-разному переставленные струны — робот все равно бы отправился на фабрику. Если у ребят кончатся их шалости, я всегда могу шепнуть какому-нибудь ученику Бейерса:
— А что будет, если попробовать сделать вот так?
Родителям быстро надоест, если робота будут все время отправлять на фабрику. У учителя музыки…
— Знаю, — перебил его я. — У учителя музыки должно быть чувство юмора.
Он остановился и схватил меня за руку:
— Джонни, мы поспешили. Надо было подождать.
— То есть? — спросил я. — Что вы имеете в виду?
Он хитро посмотрел на меня, его глаза блестели, губы сложились в лукавую улыбку — улыбку мальчишки, который набедокурил, но знает, что его не накажут. Мне вдруг стало даже немного жаль, что я столько волновался — и все напрасно. Профессор мог справиться с любым роботом — и он это знал. Он надеялся, что Бейерс починит свою машинку, — для того чтобы еще раз подложить ей свинью. Я представил себе, как он собирает ребят и говорит им:
— А теперь попробуем…
Неудивительно, что дети его любили.
Он отвернулся и грустно покачал головой.
— Надо было подождать. Я готов отдать все на свете, лишь бы узнать, что робот станет делать с Коротышкой Джонсом и его дрессированным сверчком.
Уильям Ф. Нолан
СЛУЖИТЬ КОРАБЛЮ (Пер. с англ. М.Гресько)
Он шагнул в тускло освещенный отсек и остановился, прислонившись к двери. В мягком полумраке пахло чем-то совсем домашним. Ровно светились шкалы приборов. «Господи, как же здесь хорошо», — подумал он, глубоко вдыхая этот воздух и стискивая пальцы в кулаки. Он стоял в ласковой, привычной темноте, закрыв глаза, и в голове кружилась одна-единственная мысль: вот оно, мое место… вот чему я принадлежу безраздельно, душой и телом.
Я Норман Джером Халандер. Служитель Корабля.
Он поднял веки, глаза привыкли к темноте. Впереди мигала и переливалась стена крошечных разноцветных лампочек, мерно подрагивали стрелки на круглых циферблатах, тихонько жужжали приборы, обуздывая исполинскую мощь Корабля, ведя его сквозь космические просторы, туда, где…
Чертыхнувшись, Норман Халандер ударил себя по лбу. Думать о том, куда направлялся Корабль, он не хотел. Все было так ужасно несправедливо. Но так, наверное, думает в подобной ситуации каждый Служитель, — опомнился он. Каждому приходят в голову одни и те же печальные мысли, и каждый клянет бессердечную машину с ее безапелляционным заключением.
Он медленно приблизился к мерцающей панели и опустился в мягкие недра штурманского кресла. Вокруг, огромный и всемогущий, дышал Корабль. Реактор, глубоко упрятанный в ребристый панцирь, едва уловимо вибрировал. Норман ощущал эту вибрацию каждым нервом, каждым мускулом. Негромко гудели приборы, вращались колесики механизмов, пели провода. Корабль жил своей жизнью. И он, Халандер, уже не был его частью. Он был просто пассажиром. И направлялся он в пункт назначения, достичь которого так не хотел. Вздохнув, Халандер вынул из кармана тонкую металлическую пластину. Чтобы прочесть написанные на ней слова, ему не надо было света. Они прочно врезались в его память.
РЕЗУЛЬТАТ ТЕСТА А176Х:
29 июня 2163 года
ОПЕРАЦИОННЫЙ СТАТУС:
непригоден
…Серебряные иглы проникли в его вены. Электронные приборы измерили ритм сердца, давление крови, скорость реакции. Его тело было придирчиво обследовано в поисках малейшего отклонения от нормы. И неполадка была найдена. Приговор вынесен. Непригоден. Всего одно слово, которого он так боялся, означавшее, что работа его окончена, что отныне он уже не часть Корабля и не может служить ему. Все восемьдесят лет, что Корабль скитался по космосу и кружил над неведомыми мирами, собирая богатые рудные ископаемые чужих планет, Норман заботливо руководил его усилиями, своей рукой оживляя хрупкие металлические щупальца, которыми Корабль брал пробы незнакомых пород. Это был Корабль-Вековик, специально созданный и собранный, чтобы на протяжении полных ста лет странствовать в космосе, постепенно заполняя свои огромные кладовые рудами и топливом. И только потом, наконец, вернуться домой. Исключение делалось лишь в случае, если…
Если его Служитель откажет первым, закончил мысль Халандер. Если еще до истечения установленного срока Корабль признает своего Служителя непригодным, неспособным выполнять свои функции, — тогда он отвергнет его, возвратит на Землю.
Халандеру было сто пять лет — по земным меркам возраст всего лишь средний. Но для космоса он был стар. В идеале, он, видимо, сумел бы остаться с Кораблем еще на пятнадцать столь драгоценных лет. Но человеческая немощь сыграла с ним злую шутку. Наука сохранила ему молодость, но даже ее чудеса были бессильны сделать его совершенным. Таким, как Корабль. И поэтому Корабль возвращал его домой
— Когда его ожидать? — спросил доктор Баррак.
— Завтра утром, — ответил его ассистент Иллер, развернув на столе расписание рейсов.
Баррак поднял глаза от расписания и встретил холодный взгляд Иллера.
— Господи, сделай, чтобы хоть на этот раз нам повезло. Ваши люди готовы?
Иллер кивнул.
— За ним будут следить с момента посадки. Лично я не питаю иллюзий. Похоже, схема всегда одна.
— Схему можно сломать. Это и есть главная цель нашей работы. Как обычно, я буду ждать сообщений каждый час. Нам еще многому придется и предстоит научиться, но с каждым разом решение становится все ближе. Почем знать, а вдруг именно на этот раз мы выиграем?