Не знаю страха и покаянья,
Но на границе чужого сна,
За дверью темной – сокрыто знанье.
Оно способно свести с ума.
Эол
Определенно, эта ночь складывалась удачно. Заноза даже успел в метро до закрытия.
Работающая подземка удобнее неработающей тем, что из точки в точку можно доехать, а не идти пешком. И еще одно немаловажное преимущество работающей подземки — многолюдье, в котором легко затеряться. Существование в посмертии, увы, диктовало свои правила, и Заноза куда чаще ходил по тоннелям пешком, избегая встреч с бригадами обходчиков, чем ездил на поезде.
Поговаривали, что из-за плохой вентиляции и сильно загрязненного воздуха одна поездка в вагоне метро приносила столько же вреда, сколько выкуренная сигарета. Стоило бы порадоваться за себя — гулять пешком по хорошо проветриваемым тоннелям всяко полезней, чем вдыхать отраву в вагонах. Но Заноза курил больше, чем дышал. Так что, нет, он не радовался.
И все равно предпочитал «Трубу» всем прочим видам транспорта. Включая автомобиль. Не важно, удавалось ли промчаться из точки в точку на поезде, или приходилось идти пешком. Все равно с поезда лучше сходить за несколько станций до нужной, и углубляться в лабиринт тоннелей Северной линии. В те из них, о существовании которых даже обходчики только догадывались и предпочитали тут же забыть о догадках.
Правильно делали, что забывали. Благодаря плохой памяти и нежеланию говорить о том, о чем говорить не следует, обходчики в метро исчезали реже, чем, например, одинокие припозднившиеся пассажиры. Те-то уж никогда никому ничего не рассказывали. То, что многие тоннели «Трубы», заброшенные пути, законсервированные станции, обитаемы, было секретом Полишинеля. Но о том, что подземелья не ограничиваются этими тоннелями, этими путями и станциями, знали уже немногие. И с тем, что обитало в темноте ниже метро, предпочитали не сталкиваться даже коренные жители подземелий.
Заноза тоже сначала опасался. В самых черных глубинах тийра таились безглазы, существа, чьи предки были людьми, но утратили все человеческое. А это почти то же самое, что одичавшие собаки, которые опаснее любых волков, койотов или гиен. Но он слышал, что по катакомбам безглазов можно прокладывать удобные маршруты в любую точку тийра.
Кто бы устоял перед соблазном?
Ну, хорошо, многие бы устояли. Почти все. Но не упырю же бояться чудовищ. Тем более, людоедов. Кто ж из людоедов польстится на падаль, если метро буквально кишит живыми и вкусными пассажирами?
Он подбадривал себя этими мыслями, когда впервые отправился на разведку в самые глубокие тоннели. И выяснил, что у него хотя бы мысли есть, чтоб приободриться, а у безглазов и того не нашлось. Живущие инстинктами, обонянием и слухом, с разумом искаженным вечной тьмой, с природой, навсегда извращенной людоедством, они боялись его до полусмерти. Боялись мертвеца, явившегося в их темные владения. Прятались от него по норам, затаив дыхание, выдавая себя лишь заполошным биением сердец.
Бедняги. Так же боялись вампиров животные, и Заноза, сначала опасавшийся безглазов, потом слегка брезгующий ими, начал их жалеть, когда понял, что они сродни городскому зверью и птицам, просто кормятся не отбросами с помоек, а людьми.
В прежние времена ему было бы жаль и людей тоже, но вот уже полсотни лет, как он знал, что люди жалости не заслуживают. Безглазы и то лучше.
Сегодня ему не нужно было домой. Сегодня ему нужна была машина.
В Рейвентире Заноза автомобилями почти не пользовался, садился за руль, только чтобы выбраться за город. Не железной же дорогой путешествовать вампиру, в самом деле. Он ведь не стокеровский Дракула, впечатленный европейским и британским прогрессом. Однако нынче ночью привычкам пришлось изменить. Очень много дел, очень много визитов. При всем уважении к возможностям «Трубы», с ее помощью везде не успеть.
Три из шести своих автомобилей Заноза держал в гараже при автомастерской в Хэкни, остальные перераспределял по тийру по мере надобности. Так, чтоб какой-нибудь всегда был под рукой. Нормальные люди, когда им срочно нужна машина, пользуются кэбами, нормальные мертвяки тоже, но где они, нормальные? Уж точно не мечутся из края в край тийра, не вламываются посреди ночи в чужие дома, не задают странные вопросы о Гэбриел Су-Лин и парне, которого кто-нибудь, возможно, видел с ней рядом.
Ни один кэбмен не выдержал бы такой ночки. Услужить был бы рад, даже без дайнов убеждения, но толку-то? А на своей машине можно ездить по-настоящему быстро. То есть, нельзя, конечно. Правила и все такое. Ну, и что?
Правила Занозу не интересовали. Они все, в сущности, сводились к одному — ездить так, чтобы не устроить аварию. Он так и ездил. И, придерживаясь главного, вникать в тонкости считал излишним. Самый верный подход, если пользуешься машиной для того, чтобы быстро добираться из точки в точку, а не для того, чтобы хвалиться перед публикой.
Он побывал у друзей мисс Су-Лин, у ее коллег, у режиссера, заехал в отель «Святой Христофор», где Брюс Шеди снял номер для замороченной Сары Смит, заглянул в «Химерию», откуда мисс Смит увезли на встречу с Эмрилом. Всюду успел. Всюду его приняли. Всюду рады были видеть. В самом деле, кто же не обрадуется визиту такого представительного упыря в любое время ночи?
Заноза не стеснялся пользоваться дайнами. Считалось, что это опасно для психики — постоянно использовать дайны власти, влиять на людей, злоупотреблять силой — но, какого черта, что может быть опасно для психики, вывернутой наизнанку и пропущенной через шредер? Он давно с трудом различал границу между дайнами и собственным умением убеждать. А если нет никакой разницы, то зачем себя ограничивать?
Людям тоже куда приятнее иметь дело с тем, кто им нравится.
На людей к исходу ночи было уже не наплевать. Эмпатия — это не дайны, ее нельзя использовать или не использовать, она просто есть. Эмпат, ощутивший чужую приязнь, неизбежно начинает испытывать ответные чувства, и Заноза, за несколько часов очаровавший одиннадцать человек, вновь, как когда-то в далеком прошлом, стал думать, что люди не так уж плохи.
Ошибочное ощущение. Но приятное. Пока оно сохраняется, кажется, будто люди в состоянии разумно распоряжаться своими жизнями и своим миром, кажется, что они могут понимать друг друга и умеют договариваться.
К завтрашнему вечеру все пройдет. А пока можно наслаждаться иллюзиями. Вера в людей — тоже что-то вроде наркотика. Только ломка потом куда хуже героиновой.
Суматошная ночка. Но результатами Заноза был доволен. Потому что ничего не понимал. А значит, дело становилось еще интереснее.
Он был прав, предположив, что Брюс Шеди — или как там звали этого типа, на самом деле? — тратил не свои деньги. Но насчет источника ошибся. За мистера Шеди платила не организация, не фирма, не ковен единомышленников. Отнюдь. Номер в «Святом Христофоре» оплатил управляющий отеля. За обед в «Химерии» расплатился метрдотель. Заноза был уверен, что по счетам за гардероб, собранный для мисс Смит, платили менеджеры бутиков, в которых покупали наряды. Но экскурсия по бутикам в ночи не имела смысла, нет там никого по ночам. Пусть люди Турка прогуляются туда днем, может, что-нибудь и выяснят.
И метрдотель, и управляющий «Святого Христофора» не смогли вспомнить мистера Шеди без подсказки с применением дайнов. Зато уж под дайнами вспомнили все. В том числе и потраченные деньги. Заноза погасил их возмущение, убедил, что они стали жертвами аферистов, что делом занимается полиция, а потом, уже успокоившихся, попросил не принимать потери близко к сердцу и забыть Брюса Шеди, как дурной сон. Сработало. Это всегда работает. Когда ты с людьми по-хорошему, они к тебе тоже со всей душой. Просишь вспомнить о чем-нибудь — вспоминают. Просишь забыть — забывают, как будто ничего и не было. А под предлогом полицейского расследования он забрал из «Химерии» записи с камер наблюдения. Мог просмотреть их и сам, пережидая световой день, но предпочел отвезти в «Турецкую крепость». Были люди Турка так хороши, как он говорил или не были, они все равно могли действовать днем. И если в записях найдется хоть что-то интересное, этим можно будет воспользоваться, не дожидаясь заката.
На том ночь и закончилась. Заноза едва успел спуститься в метро — до восхода оставалось каких-то полчаса, когда он нырнул в темноту тоннелей.
Как и положено упырю, сыну ночи, порождению тьмы, домой Заноза являлся из-под земли. И из дома, понятно, уходил под землю. Снаружи его склеп давно зарос плющом, хмелем и клематисом, выглядел крайне романтично, и даже самый невнимательный наблюдатель увидел бы, что каменные двери не открывались уже несколько десятков лет.
Удобно. Безопасно. Еще и красиво.
Фамильный склеп в фамильных владениях, в парке Семендер-холла. И его маскировка была естественной — цветы, плющ, мох — все выросло само. Заноза присматривал за клематисом — тот мог замерзнуть в особо суровые зимы, — но в остальном предоставил природе полную свободу. Да и о клематисе пекся не столько для поддержания маскировки, сколько из любви к красивым цветам. Он не беспокоился, что кто-то обнаружит его убежище. Склеп располагался в части парка настолько запущенной, что никто не полез бы туда добровольно. Кому надо прорываться сквозь подлесок, обдираться о колючки и спотыкаться на корнях, только для того, чтобы проведать чужих, давно истлевших мертвецов?
Если б в Семендер-холле водились дети, они, конечно, разведали бы тут все, содрали цветы и плющ с мраморных стен, обнаружили, что дверь склепа заперта изнутри и черт знает, что придумали бы по этому поводу. Может даже рассказали бы родителям. А люди в нынешние времена пошли нервные и осторожные, им ничего не стоит заподозрить в запертом изнутри склепе гнездо террористов, перевалочную базу контрабандистов или наркоторговцев, или еще что-нибудь, столь же увлекательное и настолько же далекое от правды.
Никто ведь не додумается, что в склепе обитает обычный мертвец.
Поэтому Заноза никогда не сдавал Семендер-холл семьям с детьми.
Владелец дома жил в Америке, в Хайронтире, и называл Хайронтир Нью-Йорком, потому что был человеком, а не вампиром. О вампирах он, наверное, вообще не знал. Создавая себе личности для удаленного взаимодействия с живыми, Заноза не вдавался в детали. Не продуманные до мелочей, эти люди не были настоящими, и он мог пользоваться ими без риска поверить. А то ведь стоит однажды вообразить, будто парень с фамилией Спэйт действительно живет в Хайронтире, распоряжается оттуда недвижимостью в Англии, даже не помышляя о приезде сюда, и очень легко можно забыть о том, что и фамилия, и недвижимость — твои, а не его. Легко можно забыть, что его вообще не существует.
В сочетании с уверенностью в собственном не-существовании, воображение может завести слишком далеко.
Заноза с удовольствием провел бы день в поиске информации о Ясаки и Турке. Тийрмастер знал о них достаточно, чтобы попросить о помощи, а раз знал тийрмастер, значит, знали и другие. Немногие, но их хватило бы. Заноза давно перестал поддерживать отношения с другими мертвецами, он и с живыми встречался лишь постольку, поскольку нуждался в пище, однако восстановить старые связи не составило бы труда. Кто ему откажет, если подойти к делу правильно? Никто из тех, с кем довелось свести хоть сколько-то близкое знакомство.
Добровольное отшельничество придется прервать, с этим Заноза уже смирился. Даже рад был, пусть и понимал, что радость — следствие использования дайнов этой ночью. Зачарованные люди относились к нему, как к лучшему другу, с готовностью отзывались на любые, самые странные просьбы, стремились помочь во всем, в чем угодно. Эмпатия заставляла испытывать в ответ схожие чувства, и каждая новая встреча прошедшей ночи, каждое новое знакомство все сильнее располагали к тому, чтобы покончить с мизантропией, вернуться к жизни, которую вел до конца Второй мировой.
Это пройдет.
Уже много лет он способен был хорошо относиться лишь к тем, кого зачаровывал. Времена, когда люди, живые и мертвые, нравились ему потому лишь, что не делали ничего, чтобы не понравиться, давно прошли. А полсотни лет отшельничества упрочили мизантропию. Попробуй-ка сохранить хорошее отношение к людям, не давая им возможности проявить себя с хорошей стороны! Да хоть с какой-нибудь стороны, кроме самых плохих.
Мысль о восстановлении старых контактов уже не казалась такой удачной, как перед рассветом. Эффект дайнов спадал, да и воспоминания о причинах, сделавших мизантропию и отшельничество естественным и единственным выбором, не располагали к изменению привычного образа существования. Не получится ведь просто явиться из небытия, заявить: «хай, чуваки, я знаю, мы не виделись пятьдесят лет, но прямо сейчас мне нужно, чтоб вы рассказали все, что знаете о Турке и Ясаки», а потом снова исчезнуть. Так нельзя. Это некрасиво и невежливо. Кому-то можно будет оказать ответную услугу и покончить на этом на следующие пятьдесят лет, но есть и те, кто вместо услуги пожелает заручиться обещанием. Наверняка, неудобным. Чем-нибудь вроде: «я помогаю тебе сейчас, а ты поможешь мне когда-нибудь».