И мы ждали — молча и терпеливо.
Наконец, она подошла — стройная, тоненькая, обтянутая поблескивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода — совсем девчонка. Черноброва и черноволоса. Но, главное, она была красива. Черт возьми, я никогда в жизни еще не видел такой красивой девушки! Было в ее лице что-то величаво-спокойное, античное.
Но, в общем, это была обыкновенная земная девчонка.
— Ave amici!..[1] — негромко, робко сказала она.
Я усмехнулся и подумал: "Какая-нибудь заблудшая медичка. Щеголяет латынью… Ну, что ж, как вам угодно, синьорита…"
Я поднял руку так, как поднимали ее для приветствия древние римляне, и вполне серьезно произнес:
— Ave, Caesar, morituri te salutent![2]
Я, конечно, хотел бы заменить "Цезаря" "девушкой". Но я забыл, как по-латински "девушка".
Намертво забыл.
Она улыбнулась, облегченно вздохнула и сказала еще какую-то длинную латинскую фразу, из которой я понял лишь одно слово — то же самое слов "amici" — друзья.
"Здорово шпарит!" — подумал я и ответил еще одним латинским изречением, которое услужливо вынырнуло из глубин моей памяти:
— Amicus Plato, sed magis amico veritas[3] .
Витька удивленно посмотрел на меня. Он ведь не изучал латынь и, видимо, даже не понимал, на каком языке мы изъясняемся.
Девушка перестала улыбаться и произнесла:
— Narro, narro…[4]
Я ничего не понял, и мне, в общем, надоела эта комедия. Я показал ей на место возле костра и "выдал" на чистейшем русском:
— Садитесь, грейтесь. Вы из какого института? Медичка?
Девушка удивленно поглядела на меня, опустилась на траву и негромко сказала:
— Non intellego[5] .
Эти слова я еще помнил. Потому что сам часто говорил их на семинарах и нагло усмехался при этом, глядя в слегка выпученные серые глаза латиниста. Поэтому я сейчас улыбнулся девушке и покачал головой.
Хватит ломать комедию, синьорита. Мы ведь не знаем латыни.
Она смотрела на меня по-прежнему удивленно и уже немного испуганно и снова тихо сказала:
— Non intellego.
— Наверно, туристка, — сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами:
— Парле ву франсе? Шпрехен зи дойч? Ду ю спик инглиш?
Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я изучал немецкий, в институте — английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные слова и фразы из того и другого. Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Но Витька знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.
— Non intellego, — снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь "lingua latina" — "латинский язык".
"Да что она — сумасшедшая? — подумал я. — Разговаривать сейчас на латыни!.. Да кто это может?.."
Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни.
Одно дело преподавать — другое разговаривать.
"Кто же все-таки эта девчонка? — снова подумал я. — Неужели на самом деле иностранка? Жалко — такая красивая… Не успеешь как следует познакомиться — помашет ручкой, и будь здоров, Вася…" Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я еще раз настойчиво спросил ее:
— А может, все-таки поговорим по-русски?
И она снова ответила:
— Non intellego.
— Не понимает она русского, — огорченно сказал я Витьке. Латынь понимает, а русский — нет.
— А может, она кубинка? — сказал Витька и повернулся к ней. — Куба, синьорита, Фидель, си?
Но девушка снова ответила — на этот раз грустно и подавленно:
— Non intellego.
"Как это не понимать таких слов? — подумал я. — "Куба" и "Фидель" на всех языках звучат одинаково… Кто же она?"
Вдруг девушка заговорила сама. Она сказала какую-то короткую фразу, в которой я уже абсолютно ничего не понял. Даже латинских корней не уловил Зато мне послышались в этой фразе древнегреческие окончания "гос", "лос"… Я не учил древнегреческого, но словарями-то иностранных слов пользовался… Однако это была уже какая-то явная чепуха — латынь, древнегреческий у современной девчонки…
— Что она сказала? — спросил Витька.
— Не понял, — ответил я. — Это, кажется, даже не латынь. Это похоже на древнегреческий.
И, повернувшись к девушке, я ответил ей ее же словами:
— Non intellego.
И увидел, что после моих слов глаза ее стали еще более грустными.
— Рома? Италиа? — вдруг спросил ее Витька.
— Itа, ita, Roma![6] — девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у нее красивые и ровные белые зубы.
Конечно, Витька — гений. Наверняка, она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни…
Девушка ожидающе смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза — на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая.
И я сказал эту фразу:
— Audiatur et altera pars![7]
И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.
— Audio, — сказала она.
Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: "Я слушаю". А что я мог сказать ей?
И вдруг — о, счастье! — я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить "Памятник" Горация.
Наш толстый латинист не принимал зачета у тех, кто не знал "Памятник". Хочешь не хочешь, а зубри…
— Экзегй монумёнтум, эрэ перённиус, — затянул я, — регалйкве ситу, пирамид альтиус, квод нон ймбер эдакс, нон аквйль импотёнс пбссит дйруер аут иннумерабилис аннорум сериёс эт фуга тёмпорум…
Я читал Памятник уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось.
Помнилось лишь их звучание.
Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:
— Horatius Flaccus.[8] Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:
— Виктор.
Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя:
— Михаил.
Затем я протянул руку к девушке и произнес латинское слово, которое еще помнил;
— Nomen?[9] Она поняла. Она улыбнулась и негромко повторила:
— Виктор… Михаил…
Потом показала рукой на себя и сказала:
— Корнелиа…
— Корнелия, — повторил я и улыбнулся ей.
И Витька тоже улыбнулся и повторил:
— Корнелия…
Итак, знакомство состоялось. Теперь дело было за небольшим — узнать, как она здесь оказалась и что собирается делать дальше.
Я взял лежащую возле Корнелии на траве пачку сигарет, вытащил одну, закурил и стал мучительно перебирать в уме немногие из запомнившихся мне латинских слов, пытаясь найти среди них подходящие. Но подходящих почему-то не находилось.
Корнелия с любопытством следила за моими движениями. У нее был такой взгляд, будто она впервые видела, как закуривают сигарету.
"Странная девчонка!" — подумал я и решил, что проще всего было бы спросить у нее, где ее друзья, то есть те, с кем она приехала. Слово "друзья" я знаю. "Где", — кажется, ubi… Есть такое не нашей психологии изречение: "Ubi bene — eadem patria" — где хорошо, там и родина.
Значит, осталось слово "твои" или "ваши". Ага: "мой" — meus, "твой" — tuus. Зубрили когда-то и это. Итак…
— Ubi tuus amici sunt? — спрашиваю я.
Кажется, я говорю что-то не так — "tuus" ведь склоняется. Но, видно, Корнелия понимает меня, хотя и улыбается моей ошибке. Она поднимает руку и говорит только два слова:
— Longe sunt.
Я знаю эти слова. Все-таки я ведь учил еще и английский. Long — длинно, далеко. Значит, ее друзья далеко. Но где далеко? Может, и впрямь эта девчонка с неба свалилась? Но тогда откуда она знает латынь? Ведь не на латыни же говорят жители Венеры… И почему она знает Рим?
Чепуха какая-то! Может, она просто сумасшедшая? Не похоже.
Эх, дьявол! И за что я тогда так не любил латынь?..
Я снова выискиваю в своей памяти слова. Наверно, по-английски я сказал бы это сразу: "When did you come in the USSR?" — "Когда вы приехали в СССР?" Но как сказать это по-латыни?
Там ведь и слова-то такого нет — "СССР". И даже слова "Россия" там нет. Слишком уж допотопный язык!..
"Veni, vidi, vici", — услужливо подсказывает мне память. — "Пришел, увидел, победил…" Ага! Veni!
Это то, что надо. Теперь еще вспомнить, как "когда"…
Вопросительные слова в латыни часто начинаются с "qu". "Quen", что ли? Нет, не то!..
Ага — "quando"! До чего же глубоко в памяти сидят нужные вещи! Сразу и не докопаешься.
Вот у Витьки в электронных машинах это просто: все, что машина запомнила — сейчас же и к услугам. А тут ройся, ройся в извилинах!..
Итак, значит…
— Quando venisti in Soviet Union?
Она отвечает быстро и, как мне кажется, обрадованно:
— Quod "Soviet Union" est?
Она произносит это очень естественно и просто, как будто в ее вопросе нет ничего особенного.
А ведь я понимаю ее вопрос. Quod — это "что".
Она спрашивает, что такое Советский Союз. Об этом может спросить только либо сумасшедший, либо существо с другой планеты.
Но она не похожа на сумасшедшую. Совершенно непохожа.
И она непохожа на существо с другой планеты.
Она слишком земная и говорит на земном, хотя и древнем языке.
И тем не менее, она не знает, что такое Советский Союз, хотя находится в нем.
И не знает слов "Куба" и "Фидель". Но знает слово "Рим".
Странно!
Однако сейчас ей нужно ответить.
Снова память выталкивает зазубренные слова, которые дают мне ключ. "Terra incognita" — неизвестная земля. Это-то я знаю! Как часто латинист говорил это про меня! — Что, мол, для меня латынь — terra incognita… Ладно!.. Сейчас "неизвестную" можно отбросить.
Мне нужна "земля". Еще бы вспомнить слово "эта"!
"Hie, haec, hoc, iste, ista, istud", — выскакивают вдруг заученные некогда местоимения. Ура! Эврика!
Я обвожу рукой вокруг себя — широко, вольно — и говорю:
— Terra ista Soviet Union est!..[10] СоветскийСоюз, — добавляю я для большей ясности по-русски. Россия.
Она чему-то очень грустно улыбается и произносит:
— Terra ista regnum Bosporus fuerat[11] .
Да, я согласен с ней — когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, еще до древней Руси, до Рюрика и Олега.
Кажется, еще в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нем было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали свое справедливое государство. Хотя и ненадолго… Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал.
Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно знать Боспорское царство и не знать Советского Союза, не знать Кубы? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла? Откуда… Откуда… Как это по-латыни?.. "Unde", кажется… А может, не "unde"? Ну, и что? В крайнем случае, она скажет свое "поп intellego".
— Unde venisti?[12] — спрашиваю я.
Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла.
Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
— Inde veni.
— Что она говорит? — спрашивает меня Витька. — Чего ты от нее добился?
— Она говорит, что пришла оттуда. — Я показываю головой вверх. — Что там у нее друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Все это кажется мне бредом, Витька… Самым настоящим бредом. Может, она все-таки сбежала из сумасшедшего дома?
Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
— Непохоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
Я внимательно смотрю на ее костюм. Он тонкий, почти черный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблескивают в нем.
Я гляжу на ее ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я еще ни разу не видал такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. Не понятно, как снимают и надевают эту обувь.