Сен-Жюст насупился, Пьер подавил вздох. Потом он снова потер переносицу, расправил плечи и обратился к Бордману:
– Хорошо, Леонард. Радости от этого мало, но у меня сложилось впечатление, что ты прав. Набросай на основе своих предложений текст моего заявления, а потом свяжись с Гуэртес и скажи, что я готов дать ей эксклюзивное интервью. Предупреди, что некоторые вопросы останутся без ответа по соображениям секретности, но я постараюсь быть настолько откровенным, насколько это возможно. Чем черт не шутит: может быть, она и раскроет свои карты – хотя бы в попытке заманить меня в ловушку. Но и это в конечном счете неважно: на самом деле я хочу напомнить ей и ее коллегам, насколько ценен для них доступ в мой кабинет. Возможно, это заставит их задуматься, стоит ли злить нас до такой степени, чтобы мы лишили их источников официальной информации. А тем временем, Эстер, – тут он повернулся к МакКвин, – ты продолжишь свои операции. В частности, я хочу, чтобы ты как можно скорее приступила к выполнению операции «Сцилла». Если уж нам не избежать неприятностей из-за Цербера, то лучший способ скомпенсировать их – это как следует надрать задницу мантикорцам на поле боя.
– Сэр, вчера я уже говорила, что мы не…
– Знаю, Эстер, ты пока не готова, – прервал ее Пьер с ноткой нетерпения в голосе. – Но я вовсе не требую от тебя чудес. «Как можно скорее» вовсе не значит «немедленно». Но ты уже показала, что способна бить мантикорцев, и нам нужно, чтобы ты продолжала это делать, где только сможешь.
Он удержал ее взгляд, и МакКвин прекрасно его поняла. Пьер, по крайней мере на данный момент и касательно суждений по военным вопросам, готов был поддержать ее против Сен-Жюста, но ему требовалось чудо, и чем скорее, тем лучше. А не получив чуда, Пьер мог и разувериться в ней… а значит, перестать сдерживать Сен-Жюста, у которого в списках на зачистку ее имя давно стоит первым.
– Понятно, гражданин Председатель, – решительно, но без дерзости отозвалась она. – Если вы хотите, чтобы манти получили по заднице, значит, придется дать им хорошего пинка. Не так ли?
Глава 5
– И каково же это – воскреснуть из мертвых? – спросила капитан корабля ее величества «Эдуард Саганами» достопочтенная Мишель Хенке, и на ее черном, лишь чуть светлее мундира, лице сверкнула белозубая улыбка.
– Больше всего похоже на мучительный геморрой, причем во множестве самых неожиданных мест, – ответила Хонор, сидевшая в старомодном, невероятно удобном кресле, хотя и казавшемся неуместным на борту военного корабля.
Ее старинная подруга рассмеялась.
– Смейся, смейся, – проворчала Хонор. – Я бы на твоем месте тоже смеялась: тебе ведь не приходится иметь дело с психами, которые называют в честь тебя супердредноуты, а когда выясняется, что ты и не думала умирать, категорически отказываются их переименовывать. И это, – она поежилась, – еще цветочки.
– Вот как? – Капитан Хенке склонила голову набок. – Я слышала, что грейсонцы дали кораблю имя «Харрингтон», но думала, что теперь название сменят.
– Они и слышать об этом не желают! – воскликнула Хонор и, вскочив с кресла, принялась расхаживать по каюте.
Благо, места хватало. Все помещения на борту новейшего тяжелого крейсера были просторнее, чем на аналогичных кораблях старых модификаций, а личные покои Хенке не уступали по площади капитанским каютам на иных линейных крейсерах.
Нимица Хонор посадила на спинку кресла, и Саманта, тут же вспрыгнув туда с подлокотника, обвила друга своим хвостом. Несколько мгновений Хонор наблюдала за котами, радуясь тому, что Нимиц уже не так горестно и отчаянно переживает утрату: появилась надежда, что вместе они сумеют справиться с постигшей его бедой.
– Знаешь, – продолжила леди Харрингтон, – я спорила чуть не до посинения, но Бенджамин объявил, что не может переубедить военных: вроде бы во флотском реестре уверяют, будто изменение названия корабля внесет путаницу в их файлы. И преподобный Салливан туда же: твердит, что капеллан благословил корабль под первоначальным именем, и смена его будет чуть ли не кощунством. Ну а Мэтьюс ссылается на флотские суеверия: команда, дескать, считает, что перемена имени сулит кораблю несчастье. Всякий раз, когда я суюсь с протестом к одному из этой шайки, он – разумеется, исключительно почтительно – отсылает меня к кому-нибудь другому. Но мне-то ясно, что все они заодно и только посмеиваются надо мной, потягивая свое пиво.
Хенке сама едва не покатилась со смеху: она знала секрет эмпатической связи Хонор с Нимицем и прекрасно понимала, что подлинные чувства лидеров Грейсона не составляют для ее подруги ни малейшего секрета.
– Хорошо еще, что наше Адмиралтейство отменило решение о присвоении имени «Харрингтон» всему классу кораблей, – заметила Мишель.
– Это потому, – буркнула ее собеседница, – что в Звездном Королевстве менее склонны потворствовать так называемому «чувству юмора». К тому же Капарелли и Кортес уразумели, что если они не вернут прежнее название – класс «Медуза», – я немедленно подам в отставку. Увы, на Мэтьюса такая угроза не подействует.
Воспринимавшие ее чувства Нимиц с Самантой зашлись в смешливом чириканье. Хонор насупилась погрозила им кулаком, но подвижная половина ее рта непроизвольно изогнулась в ответной улыбке.
– Думаю, – сказала Мишель, – вся эта грейсонская шайка-лейка создает тебе проблемы и затруднения исключительно из любви и сочувствия. Такова природа их консерватизма.
Хонор подняла на подругу глаза, и та покачала головой.
– О, я знаю, что на Грейсоне Бенджамин считается столпом либерализма, и, ей-богу, питаю к нему огромное уважение, но давай смотреть правде в глаза. По меркам Мантикоры самый завзятый либерал на этой планете является закоренелым реакционером. А преподобного Салливана или гранд-адмирала Мэтьюса я при всем моем к ним уважении не причислила бы к либералам, руководствуясь даже грейсонскими критериями. Заметь, я люблю этих людей, восхищаюсь ими и в их обществе вовсе не чувствую себя неловко. Более того, для меня несомненно, что оба они, каждый в своей сфере, делают все возможное для поддержки проводимых Бенджамином преобразований, но и тот и другой выросли на Грейсоне до вступления планеты в Альянс. Мэтьюс зашел по пути прогресса так далеко, что свыкся с мыслью о приеме женщин-иностранок на грейсонскую службу и даже старается относиться к ним как к равным. Но в глубине души и он, и Салливан, и, подозреваю, сам Бенджамин просто не в состоянии избавиться от представления о женщинах как о слабых существах, которых необходимо баловать, лелеять и защищать. И все сложности, которые созданы для тебя их стараниями, есть не что иное, как проявление любви и заботы.
Она пожала плечами, и Хонор недоумевающе заморгала.
– Ты сама хоть понимаешь, как это нелепо звучит: они уважают женщин, заботятся о них – и чуть не свели меня с ума исключительно из горячей любви ко мне!
– Так оно и есть, – спокойно заявила Хенке. – И на деле ты знаешь это ничуть не хуже меня.
Хонор воззрилась на нее, насупив брови, но та ответила ей столь «невинным и простодушным» взглядом, что подруга не выдержала и ухмыльнулась.
– Сдаюсь, ты права. Вот только, – тут ее улыбка потускнела, – их добрые намерения не делают ситуацию менее неловкой. На Мантикоре могут подумать, будто я одобряю грейсонскую затею. А хоть и не подумают, все равно это слишком претенциозно. Конечно, – она махнула рукой, словно отмахиваясь от комара, – в том, чтобы назвать корабль именем погибшего в бою офицера, нет ничего дурного – но я-то, черт побери, жива!
– Вот и слава богу, – тихо произнесла Хенке без тени смеха.
Хонор, уловив перемену настроения, обернулась, но Мишель уже встряхнулась и откинулась в кресле.
– Кстати, – сказала она обыденным тоном, – хотелось бы кое-что тебе сказать. Ты смотрела запись своих похорон?
– По диагонали, – нехотя призналась Хонор. – Зрелище не из тех, которые доставляют удовольствие: похоже на плохо разыгранную историческую пьесу. Это надо же, склеп короля Майкла! Разумеется, мне понятно, что государственные похороны были устроены, чтобы превратить меня в своего рода символ, а устроители свято верили, что я действительно убита хевами…
Она покачала головой, и Хенке фыркнула.
– Конечно, – подтвердила Мишель, – тут присутствовал своего рода расчет, хотя, может быть, и не в такой степени, как тебе кажется. Но я имела в виду свое участие в церемонии. Ты меня видела?
– Да, – тихо ответила подруга, вспомнив Мишель с окаменевшим лицом, застывшими в глазах слезами и мечом лена Харрингтон в обтянутых перчатками руках, шествующую под мерную барабанную дробь за архаичным катафалком по бульвару короля Роджера Первого. – Да, видела.
– Так вот, – сказала Хенке, – я бы очень хотела попросить тебя больше со мной таких фокусов не проделывать! Ты поняла меня, леди Харрингтон? Я больше не хочу участвовать в твоих похоронах!
– Попробую взять на заметку, – ответила Хонор с деланной беззаботностью, но Мишель поймала ее взгляд и продержала несколько долгих мгновений.
– Ладно. Пожалуй, сойдет, – сказала она с некоторым оживлением и снова откинулась в кресле. – Но ты что-то говорила про «цветочки», значит, должны быть и «ягодки». Надо полагать, твои грейсонские приятели не ограничились наименованием в честь тебя супердредноута, а задели твою утонченную, сверхчувствительную натуру еще более чудовищным манером?
– Да, черт бы их побрал, именно так! – заявила Хонор, нарезая круги по каюте.
Ее платье при каждом энергичном шаге обвивалось вокруг лодыжек.
– Кончай топтать мои ковры: садись и рассказывай, в чем дело, – строго велела Хенке, указывая на кресло, с которого Хонор только что вскочила.
– Слушаюсь, мэм, – отозвалась Хонор и уселась в кресло в позе паиньки, положив руку на колени – Так лучше?
– Сойдет, если не будешь выпендриваться. А не то задам тебе трепку: нынче ты в таком состоянии, что я с тобой справлюсь.
Хонор хмыкнула, всем своим видом выражая глубочайшее сомнение, откинулась назад и забросила ногу на ногу.
– Вот теперь точно лучше. Рассказывай.
– Ну ладно, – со вздохом сказала Хонор. – Это статуя.
– Что? – недоуменно переспросила Хенке.
– Статуя. Причем такая, что писать это слово можно только с заглавной буквы. Желательно курсивом и с восклицательным знаком… лучше двумя.
– А вразумительнее нельзя? Я решительно не понимаю, о чем ты толкуешь.
– Ага. Следует предположить, что со времени известия о моей недавней безвременной кончине Остин-сити ты не посещала?
– Если не считать того, что прилетела на боте забрать тебя из дворца, – нет, – заинтриговано сказала Хенке.
– Стало быть, в Зал Землевладельцев тебя не заносило. Это все объясняет.
– Что, черт побери, объясняет?
– Что ты умудрилась не заметить скромненькое – всего-то на всего четырехметровое – изваяние, которое изображает твою старую подругу и установлено на верхушке восьмиметровой – полированной! – колонны из обсидиана. Эта хреновина красуется на площади, у подножия главной лестницы, ведущей к Северной галерее. Так что всякий, прибывающий в Зал Землевладельцев через главный вход, вынужден пройти прямо перед глазами этого шедевра монументального искусства!
На этот раз проняло даже неисправимую Хенке: она опешила. Хонор встретила ее изумленный взгляд со спокойствием, которого сама, увидев памятник в первый раз, отнюдь не испытывала. Очередной «маленький сюрприз» Бенджамина сразил ее наповал. Правда сам Протектор уверял (возможно, и не лукавил), будто идея принадлежала не ему, а Конклаву Землевладельцев. А он всего-навсего не удосужился даже намекнуть ей на их затею, пока она не столкнулась лицом к лицу – точнее, лицом с колонной, – короче, не напоролась на это невероятное чудовище.
Нет, рассудительно заставила себя признать Хонор Харрингтон, на самом деле называть эту громадину «чудовищем» несправедливо. Даже не испытывая особой любви к пластическим искусствам, она – в те редкие моменты, когда не скрежетала зубами, – отдавала должное мастерству скульптора. Мастер изобразил ее в тот момент, когда она стояла в Зале Землевладельцев перед всем Конклавом, опираясь на Державный Меч в ожидании, когда вернется гвардеец, посланный землевладельцем Бёрдеттом за мечом лена Бёрдетт. Не приходилось сомневаться в том, что автор внимательно изучил записи, относящиеся к тому ужасному дню, и передал все в точности, за исключением двух деталей. Одна неточность относилась к Нимицу, фигурку которого скульптор поместил на плечо бронзовой Харрингтон: на самом деле в тот момент кот сидел на столе. Впрочем, эту художественную вольность Хонор находила оправданной, ведь что на столе, что на плече, Нимиц все равно находился рядом с ней, причем в большей близости, нежели мог предположить ваятель. Но поистине вопиющей неточностью она считала безмятежное выражение на своей бронзовой физиономии. Ей ли не помнить, в каком жутком состоянии дожидалась она смертельного поединка с изменником Бёрдеттом.
Хенке тем временем продолжала в изумлении таращиться на подругу. Она пришла в себя лишь через несколько секунд.
– Четыре метра в высоту? – приглушенно переспросила она.
– Ага. На верхушке восьмиметровой колонны, – подтвердила Хонор. – Выглядит настолько впечатляюще, что когда я увидела ее в первый раз, мне захотелось на месте перерезать себе горло. Тогда я во всяком случае оказалась бы натуральным трупом, может быть и вправду достойным надгробного памятника.
– Боже мой!.. – Мишель покачала головой и тут же прыснула. – Спору нет, ты, конечно, не коротышка, но двенадцать метров…
– Очень смешно, Мика, – сдержанно откликнулась Харрингтон. – Особенно если учесть, что мне приходится проходить мимо этой… хренотени при каждом собрании Ключей. Как бы ты на это посмотрела?
– Совершенно спокойно, – фыркнула Хенке, – в конце концов, не меня же там изваяли. А вот ты… наверное, ты усматриваешь элемент излишества.
– Мягко говоря, – буркнула Хонор.
Мишель снова хихикнула. Конечно, она сочувствовала подруге, но едва представила себе лицо Хонор, впервые увидевшей «сюрприз» Бенджамина Девятого, ее глаза вновь заискрились весельем.
– И они не хотят ее снимать?
– Не хотят, – угрюмо подтвердила Хонор. – Я сказала, что пока эта бронзовая дылда стоит там, я и близко не подойду к лестнице. Мне ответили, что им, конечно, очень жаль, но в конце концов для землевладельцев всегда существовал отдельный вход. Я пригрозила, что не приму обратно мой Ключ и оставлю его Вере. Последовал ответ: не дозволяется законами Грейсона. Они не почесались, даже когда я пообещала, что прикажу личной гвардии подобраться ночью к этому долбанному монументу и разнести его вдребезги… мне объяснили, что статуя застрахована и автор с удовольствием восстановит ее в прежнем виде в случае подобного инцидента.
– Боже мой! – пробормотала Хенке, беспомощно пытаясь сдержать смех.
Хонор пришлось напомнить себе: друзей у нее не так уж много, и если убивать всех чересчур смешливых, то их может не остаться вовсе.
– Ладно, – пробормотала наконец Мишель, – теперь я вижу, что воскрешение – дело нелегкое. – А как насчет того, что ты еще и нарушила грейсонскую Конституцию?
– Господи! – простонала Хонор. – Даже не упоминай при мне об этом кошмаре!
– Что? – Хенке моргнула. – А кто-то вроде бы говорил, будто все улажено.
– Улажено, – буркнула Хонор. – Бенджамин счел лучшим выходом из положения зачислить все Елисейские корабли в грейсонский реестр с включением командных должностей в штатное расписание Грейсонского космофлота.
– Ну, и в чем проблема?
– Да в том, что он выкупил корабли в собственность и объявил о формировании на базе этих ключевых элементов «эскадры Гвардии Протектора», а командующей назначил не кого-нибудь, а лично меня!
– А что ты имела в виду под словами «ключевые элементы»?
– Видишь ли, корабли кораблями, но он предложил вакансии в новом формировании всем беглецам с Цербера, которые пожелают поступить на грейсонскую службу. Пока речь идет об «эскадре», но, по моим прикидкам, желающих наберется на оперативное подразделение… а то и полный флот. В общем, он задумал взять с них присягу как со своих личных вассалов, ну а меня – официально я ведь Чемпион Протектора – поставить во главе этой банды. И кораблями, захваченными у хевов, дело не ограничится: Мэтьюс уже поговаривает насчет подвесочных супердредноутов и подобающего прикрытия.