Илья сразу понял, что этого чудака бояться не следует: он никак не может участвовать в спектакле, сценарий которого родился у Ильи в голове минуту назад.
— Неприятность, говорите? И не одна!
Нервы, сжатые в комок, как-то сами разжались. Вдвоем они спустились вниз, Илья уже не думал о Капитане. Впереди, между домами, мелькнула надпись «Вино — воды».
— Давайте зайдем! — неожиданно предложил он.
Старик вынул из бокового кармана круглые кондукторские часы на ремешке.
— Пожалуй, только совсем ненадолго.
— Вот говорят: «Все мы отвечаем друг за друга», — неожиданно для себя вдруг заговорил Илья, — но ведь вы за меня отвечать не собираетесь? Это только слова! Кто я вам? Да и перед кем отвечать?!
— Так-то так…
— Я думал об этом. Пока человек один, нельзя ничего сказать о том, есть у него совесть или ее нет. Ведь сам-то человек — не хороший и не плохой. Только по отношению к другим людям он бывает с совестью или без нее!
— Так-так.
— Я ни за кого не отвечаю. Разве только за жену и сына. И других не прошу отвечать за меня, — Илья только пригубил стакан и поставил на стойку.
— Молодой человек, — спросил старик, — вы что-нибудь слышали о битве при Каннах?
— Канны? Только когда учил латынь, на первом курсе.
— …Пятьдесят тысяч погибло, пять тысяч попало в плен. Тогда Ганнибал сказал пленным, чтобы они выбрали десять человек, которые вернутся в Рим и убедят соотечественников выкупить всех римлян из рабства. Но дело не в этом. Уходя, посланцы поклялись Ганнибалу, что обязательно возвратятся, — вот к чему я веду речь. Когда посланцы покинули лагерь, один из десяти с дороги вернулся: притворился, что забыл какую-то вещь, а потом снова догнал товарищей. Так он освободил себя от клятвы, данной Ганнибалу…
Какие-то незнакомые мужчины притихли, слушая старика.
— Что говорить? Мнения в римском сенате разделились. И тогда сказал Тит Манлий Торкват, человек честный, воспитанный в строгих правилах: «Сдавшихся без боя на милость победителей спасать нелепо…» Я обращаю внимание на другое. Когда сенат отказал посланцам в выкупе, девять из десяти пошли назад к Ганнибалу, рыдая и обливаясь слезами. А десятый, — у которого не было совести, — как ни в чем не бывало остался дома… Так вот, сенат так не оставил дело: хитреца взяли под стражу и под конвоем отправили к Ганнибалу, — странный старик улыбнулся и отпил из стакана. — К чему, спросите вы, такая щепетильность? Совесть представляется вам чем-то абстрактным. На самом деле она так же реальна, как наши руки, цвет глаз. Древние это понимали. Совесть не может исчезнуть на время и появиться снова.
— Совесть личное дело каждого.
— Убежден в обратном. Вы задумывались, почему человечество так болезненно упорно наставляет потомство на путь совести? Что заставляет веками твердить — «бедный, но честный», «честь смолоду», «суд совести», в то время когда вокруг предостаточно других примеров? Попробуйте противопоставить что-нибудь. Не найдете.
— Вы латинист? — Илья пожалел, что затронул больной для себя вопрос.
— Был когда-то. Теперь я графоман, — он кивнул на потрепанный ученический портфель, который прислонил к столику, — знаете, что это такое? Нет? То же, что и писатель. Те же муки и радости творчества, может, их даже больше, чем у писателя, потому что вся жизнь в этом… Только, кроме редакторов, никто не читает. Вы извините. Я, кажется, погорячился — вино. Вино и годы! — и уже совсем спокойно, даже скучно, он добавил: — Из лжи ничего, кроме лжи, не получается. В жизни только ложь и правда. Терциум ион датум. Третьего не дано.
…Капитан появился со стороны трамвайной остановки, откуда его ждал Илья. Он шел быстрыми аккуратными шажками и выглядел как человек, проживший на этой улице всю жизнь. Илью всегда поражало это умение Капитана применяться к окружающему. Каждый день он выглядел по-другому. Сейчас на нем было скромное пальто-деми, ондатровая шапка. Он тоже сначала заскочил в продовольственный магазин, но не выдержал его тишины и безлюдья, купил баночку гусиного паштета и вышел на улицу.
— Как дела? — спросил Илья, внезапно появляясь за спиной.
— Все в порядке, Илья Александрович, — при виде Ильи Капитан сразу же становился похожим на не особо далекого забитого школяра. — А сегодня я слышал, как милиция про нас говорила…
Илья нахмурился.
— …На Казанском вокзале, в автокамере. Один, в гражданском, подходит к другому и спрашивает: «Ты до двадцати трех, Дощечкин?» Тот отвечает: «Да». — «Смотри, — говорит, — Дощечкин, в оба, не упусти преступника…» Потом о чем-то еще поговорили, я не расслышал. Дощечкин стал шифратор крутить, будто шифр набирает.
— Мало ли о ком шла речь?! Почему вы думаете, что обязательно о нас?
1 ЯНВАРЯ, 17 ЧАСОВ 15 МИНУТ
— Набрали номер, а ячейка не открывается, — сказала женщина, и Денисов весь напрягся, почувствовав еле уловимую разницу в поведении этой и других пассажирок, обращавшихся с такими же просьбами. — Кто здесь старший?
Женщина выглядела нестарой, на ней был черный плюшевый жакет и вязаный платок.
— Пишите заявление, давайте паспорт, — подошел Порываев.
— Нет у нас паспорта.
— Без паспорта не имею права.
— Да у меня все вещи переписаны!
— Не могу.
— Давайте проверим, — сказал Денисов.
Порываев пожал плечами.
— Под вашу ответственность.
— Наша сто сороковая, — женщина пошла впереди.
Денисов остался у входа. Он видел, как из бокового отсека появился Блохин и пошел вслед за Порываевым и пассажиркой в плюшевом жакете.
Отсутствовали они недолго. Первым появился Блохин. Денисов все понял, едва увидел его хмурое, заросшее за сутки лицо и взгляд из-за очков.
— Опять? — спросил Денисов, и все у него внутри заныло.
Блохин кивнул.
Потерпевших оказалось двое: рядом с женщиной, которую уже видел Денисов, стояла ее младшая сестра в таком же платке и жакете.
— Вы должны вспомнить, — обернулся Блохин к старшей, — кто мог видеть, как вы клали вещи? Сейчас это крайне важно.
— Мамочка, да что же это приключилося! — У нее были сухие глаза плакальщицы и тонкий визгливый голос, Блохина она не слышала. — Ведь на свадьбу сироте — от, насобира-ли-и-и….
Невеста молча теребила платок, привыкнув, видимо, с детских лет во всем полагаться на сестру.
— Прошу вас: что находилось в чемодане?
Из-под плюшевого жакета появилась на свет перегнутая ученическая в линейку тетрадь с записями: «Фата — 11 руб. Туфли белые — 31 руб. Гипюр — 5 метров. Два зол. кольца…»
— …Платье белое из салона новобрачных. В первый день брали. Пододеяльники, подзоры… У нас уж так заведено, чтобы все невестино! Подарок жениху, подарок родителям!
— Может, вы в другую ячейку положили?
— Мы вчера открывали — все на месте лежало… И сегодня с утра проверяли!
— Какой вы набирали шифр? — спросил Денисов.
— Один-девять-пять и четыре.
— Снаружи он не оставался?
— Я его весь перешерудила. Снаружи у меня стояло 0987. Это я точно помню… Ну, что теперь делать?!
В голосе старшей сестры послышалось такое отчаяние, что невеста сказала:
— Не судьба. Не пойду замуж.
У Денисова запершило в горле. Не ожидая, пока Порываев проверит соседние ячейки, он пошел вдоль отсека.
У выхода его догнал Блохин.
— Старшая запомнила
На междупутье уборщики в оранжевого цвета робах жгли мусор.
— Привет, начальник! — среди уборщиков работало немало его сверстников, но и те, кто был постарше, выглядели тоже молодыми и беззаботными, как подрабатывающие к стипендии студенты.
Денисов хотел подойти к ним, предупредить о кражах, но в это время впереди, на другой платформе, снова увидел обеих потерпевших. Они шли в отдел милиции в сопровождении Блохина и милиционера. Из-за спин пассажиров Денисов не заметил, несут ли они чемодан, но уже знал твердо: вещи найдутся в одной из ячеек, не будет только денег, подарков и обручальных колец.
1 ЯНВАРЯ, 17 ЧАСОВ 30 МИНУТ
ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ. 1 ЯНВАРЯ МЕЖДУ 9 И 17 ЧАСАМИ СОВЕРШЕНА КРАЖА ВЕЩЕЙ ИЗ ЯЧЕЕК АВТОМАТИЧЕСКОЙ КАМЕРЫ ХРАНЕНИЯ У СЕСТЕР МАЛАХОВЫХ. ПОСЛЕ СОВЕРШЕНИЯ КРАЖИ ЧЕМОДАН, ПРИНАДЛЕЖАЩИЙ МАЛАХОВЫМ, БЫЛ ОБНАРУЖЕН В ДРУГОЙ ЯЧЕЙКЕ, НАХОДЯЩЕЙСЯ В СЕМИ МЕТРАХ ОТ МЕСТА КРАЖИ. ПОХИЩЕНЫ ДЕНЬГИ В СУММЕ 800 РУБЛЕЙ, ДВА ОБРУЧАЛЬНЫХ КОЛЬЦА, ОТРЕЗ ТКАНИ ФИОЛЕТОВОГО ЦВЕТА. В КРАЖЕ ПОДОЗРЕВАЕТСЯ НЕИЗВЕСТНЫЙ МУЖЧИНА, НАХОДИВШИЙСЯ 1 ЯНВАРЯ В 9 ЧАСОВ ВБЛИЗИ ПОТЕРПЕВШИХ У ОТКРЫТОЙ ЯЧЕЙКИ. ПРИМЕТЫ: НА ВИД 35–40 ЛЕТ, СРЕДНЕГО РОСТА, НОРМАЛЬНОГО ТЕЛОСЛОЖЕНИЯ, ОДЕТ В ПОЛУПАЛЬТО СИНЕГО ЦВЕТА, ЧЕРНУЮ МЕХОВУЮ КЕПКУ, ЧЕРНЫЕ ПОЛУБОТИНКИ…
ВСЕ КРАЖИ СОВЕРШЕНЫ ИЗ ЯЧЕЕК, В КОТОРЫХ В КАЧЕСТВЕ ШИФРА ПОТЕРПЕВШИМИ БЫЛ НАБРАН ГОД РОЖДЕНИЯ… ПРИМИТЕ ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ…
Телетайп застучал, как всегда, внезапно, словно разбуженный среди ночи. Ориентировка о краже, переданная с вокзала дежурному по управлению милиции, рикошетом возвращалась назад. Штаб управления ее переработал, внес свои дополнения, и теперь передача шла одновременно на весь железнодорожный узел.
Вскоре последовал приказ: перейти на усиленный вариант несения службы, всему инспекторскому составу занять посты согласно разработанной штабом схеме. Такие же меры приняты были и на других вокзалах. В поединок, начавшийся в стальном отсеке в ночь под Новый год, постепенно втягивались все большие силы транспортной милиции.
— Аврал! — объяснял всем предпенсионного вида старшина, стоявший у входа в отдел. — Получить инструктаж у дежурного. Приказ — всем в залы.
Пользуясь своим правом «блуждающего форварда», Денисов на время перешел в центральный зал, где у него было заветное место — у телеграфа, под вывеской «Прием заказной и международной корреспонденции». Отсюда был хорошо виден эскалатор, соединявший зал с автоматической камерой хранения, и здесь Денисова никто не толкал. Люди, бродившие по залу, могли легко сойти за пассажиров корабля: мраморные плиты под ногами напоминали о пирсе. Огромная многопалубная махина не спешила отвалить от причала, и Денисов вглядывался в людей, бродивших на пирсе, отыскивая по приметам нужного человека. Инспектор тщательно наблюдал за людьми, пока не почувствовал, что стал сам объектом пристального внимания. За ним определенно наблюдали, и он даже мог примерно указать, с какой стороны — с одной из скамей, стоявших справа, метрах в двадцати.
Сделав это открытие, Денисов чуть переместился в сторону, чтобы скамьи оказались перед ним. Теперь он мог незаметно оглядеть каждого, чтобы разобраться, кто за ним следит и с какой целью: скучающий человек, которому просто нечего делать, или лицо заинтересованное.
Денисов быстро провел взглядом по скамье, но ни с кем не встретился глазами. Это насторожило. Наблюдавший принял меры предосторожности: выбрал второй объект и переводил взгляд, когда инспектор смотрел в его сторону. Денисов снова огляделся. Вторым объектом могли быть и электрическое табло, и голуби, перелетавшие с карниза на карниз, и другие пассажиры…
Подозрение вызвал человек, внимательно рассматривавший светильник у входа в ресторан.
Денисов подождал. Когда неизвестный со вниманием стал изучать геральдического петушка, ничем не отличавшегося от своих собратьев на другой стене, он уже точно знал: им интересуется именно этот ничем не примечательный человек, сидящий в первом ряду с краю.
«Сейчас проверим…» — Денисов поправил куртку и, словно кого-то увидев, резко повернул за угол телеграфа.
Они встретились нос к носу. Незнакомец оказался строен, на вид лет двадцати семи — двадцати восьми, с аккуратно подстриженными висками.
— Московская транспортная милиция! — Денисов дотронулся до верхнего кармана, где у него лежало удостоверение. — Денисов, инспектор розыска.
Незнакомец вздрогнул от неожиданности.
— К вам в помощь, — Денисов увидел у него в руке размноженную на ротаторе «ориентировку» о кражах. Сверху было размашисто написано: «Регистрационно-учетное отделение, ст. лейтенанту», фамилия выведена неразборчиво.
— Я ведь не в полупальто, товарищ старший лейтенант, и меховой кепки на мне тоже нет!
— Вы стояли а таком месте, — ему нельзя было отказать в наблюдательности. — Пока все тихо. Не перед бурей ли затишье?
— Кто знает.
— Почерк, я слышал, по всем кражам один и тот же?
Денисов поморщился: «затишье перед бурей» и «почерк преступника» — люди, раскрывавшие преступления, не разговаривали таким языком. Он еще немного подождал, но старший лейтенант, видимо, исчерпал запас профессионализмов.
— Давайте не наступать друг другу на пятки, — предложил он перед тем, как разойтись.
Денисов не возражал.
— Меня, собственно, интересует автокамера, в зале я временно.
— Я тоже, представьте, послан в камеру хранения.
Спор получил неожиданное разрешение.
«Товарищ Денисов! — объявило радио. — Зайдите к дежурному по милиции. Повторяю…»
Старший лейтенант, прощаясь, шутливо откозырял.
В отделении милиции Денисова ждал Сабодаш. Он протянул для пожатия обе руки, как на ринге.
— Зачем вызвал? — после такого рукопожатия хотелось инстинктивно прикрыть челюсть.
— Ячейка литовца была пуста уже в начале двадцать второго часа. Я разговаривал с пассажиром, который ее потом занял. Он сейчас приходил.
Значит, одновременно с кражей баккара, подумал Денисов, преступник очистил еще две ячейки.
Дежурный на секунду замолчал и продолжил просто, как будто речь шла о чем-то само собою разумеющемся:
— Тут у меня парнишка один. Отобрал у второго парня голубей, — он кивнул в сторону коридора. — Не знаком? Голубей я отдал потерпевшему, а его оставил: держится чересчур бедово…
— Ну и зря отдали! — послышалось из коридора.
— Поговори с ним! У тебя получается.
1 ЯНВАРЯ, 17 ЧАСОВ 45 МИНУТ
На самом дне чемодана лежал паспорт и несколько аккредитивов. Илья выразительно посмотрел на Капитана и переложил паспорт и аккредитивы в карман.
— На предъявителя, — сказал Капитан.
Другого ценного в чемодане не оказалось, но Илья не спешил закрывать ячейку.
— В общежитии я обычно никогда вещи не держал, с первого дня в автокамере. Зачем?! Общежитие далеко, вокзал рядом. В день несколько раз приедешь: то рубашку сменить, то учебник нужен, то деньги. Вот и ломаешь голову, как ее перехитрить?! Иначе монет не напасешься, — Илья похлопал ладонью по дверце. — Неужели, думаю, ничего нельзя предпринять?!
— Пойдемте, Илья Александрович! Надо получить по аккредитивам деньги, пока потерпевший не объявился.
— Почему вы думаете, что потерпевший появится именно сегодня? А не через неделю, когда нас не будет в Москве?!
— Все равно. Закрывайте ячейку, — сказал Капитан, — поговорим на улице, — отнюдь не трусливый, он почувствовал беспокойство, — закрывайте, вон их сколько, в гражданском!
— Что они о нас знают, Капитан?!
— Механик идет! Дождались!
— Знаете, я вдруг апельсинов захотел. Марроканских. Не желаете? Где-то поблизости они должны лежать.
— Вы с ума сошли!
На Илью, обычно осторожного, словно что-то нашло. Как истерика, подумал Капитан.
— Сейчас почти в каждой ячейке апельсины. Видели ларьки перед вокзалом?! Сплошь с апельсинами!
— Ставлю от себя ящик апельсинов, если вы закроете ячейку!