– Я считала, что ты все еще любишь меня.
«И это могло быть правдой», – подумал он, закинув голову назад и подставляя горло лезвию. Ему хотелось, чтобы она ударила – зло, жестоко, грубо. Он сказал все.
Эдмунд не знал, почему подверг себя такому испытанию – то ли из-за обычной верности своему делу, то ли из-за ненависти к этой совершенной женщине, которая больше не любила его.
Сейчас это не имело значения.
Она полоснула его по горлу, и он несколько долгих секунд наблюдал, как вампирша смотрела на кровь, хлынувшую из раны.
«Я был прав, – подумал он. – Никакой жалости».
Но потом, увидев, как она поднесла окровавленные пальцы к губам, зная о страшной болезни, понял, что Кармилла по-своему все еще любила его.
Часть 2
«53. Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни.
54. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день.
55. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие.
56. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем».
Евангелие от Иоанна.
ПРОЛОГ
Расшифрованный текст письма, полученного сэром Кенелмом Дигби в Гэйхерсте летом 1625 года.
Аббатство Кардиган, июнь 1625 г.
Мой друг!
Я еще не совсем привык к шифру, который ты мне доверил, но не позволю себе из-за этого ограничиться кратким посланием. Если это – язык Невидимой коллегии, тогда мне не терпится овладеть им, потому что моя миссия – служить этой коллегии как должно. На это надеялся мой отец, на это же надеюсь и я.
Кардиган очень отличается от тех мест, где я бывал.
Кажется, что он расположен совсем в других краях, нежели Лондон, и можно легко поверить, что находится где-то за пределами Галльской империи. Если послушать народный говор, когда люди снисходят до употребления того английского языка, который я понимаю, – можно подумать, что ты все еще в Середижене, королевстве, где был найден Талисин. Конечно, больше нет ни друидов, ни бардов, но лозунг ордена Бардов повторяют так, будто он отражает веру всех: «И гвир ин эрбин и Быд», что значит: «Вера против Мира».
Думаю, что есть заклинания и похуже.
Монахи аббатства, принимающие меня, никакие не грегорианцы, и, по-видимому, им безразличны вампиры, но они настолько замкнуты в своей вере, что это отрицает авторитет Рима, следовательно, отвергает заповеди папы Борджиа. Считают, что до того, как в Британии появился Августин, чтобы обратить людей в свою веру, в Уэльсе существовали христианские церкви, а обращенные саксы принялись истреблять уэльских монахов во имя Рима. В таком месте, как это, тысячи лет недостаточно, чтобы стереть память о ссоре. Здесь не на бумаге увековечивают события, рассказы переходят из уст в уста, от отца к сыну (или от аббата к новопосвященному) и так остаются свежими.
Из того, что увидел, могу сказать, аббатство не очень процветает, хотя не знаю, зависит ли это от духа независимости монахов. Смею думать, что, если бы сюда прислали искореняющих ересь доминиканцев, те могли бы найти причину для неудовольствия, но я не могу представить себе, что эти любезные и набожные люди могут навлечь на себя хотя бы чем-либо обоснованный гнев. Я считаю, что недостаток в новообращенных больше объясняется общим вероотступничеством, подтачивающим веру, с тех пор как вампиры вывернули ее наизнанку и показали христианам, что голая сила управляет учением. Как бы то ни было, здесь только двадцать монахов, которые поручают за всем смотреть единственному человеку. Один из братьев раздает милостыню, ему помогают три парня. В аббатстве нет рабочих, даже в пивоварне. Монахи возделывают совсем немного земли, а остальные участки сдают в аренду. Немного посетителей обращается к их милосердию, хотя они и помогают многим беднякам города, исключая иоменов и солдат, живущих в замке.
Я плачу за свое проживание здесь тем, что выполняю в монастыре определенные обязанности. Вначале хотел применить свои знания в механике, то, чему выучился у отца, но монахи сами кое-что умеют, им не нужны те насосы, станки, которыми так гордился и которым так радовался мой отец. Единственное, что я мог, – это показать монахам, как сделать нечто похожее на часовой механизм с гирей, который способен вращать вертел над жаровней, освобождая от этой достаточно утомительной работы людей.
В результате этого меня приставили к кухне помогать брату Мартину и брату Иннокентию в приготовлении пищи, уборке обители. Когда братья уходят на вечерню, я один остаюсь на кухне, и к их возвращению почти все готово, хлеб выпечен, в печи остается только сладкий крем. Много времени уходит, чтобы натаскать воды из колодца да присмотреть за кипящими кастрюлями.
Учением занимаюсь в библиотеке, простой, но уютной комнате. Запрещенные книги здесь держат в помещении за замаскированной дверью. Латынь, греческий, книги, написанные до прихода вампиров в Европу, меня утомляют. Хочу знать своего врага, чтобы уметь бороться с ним, но К. настаивает на том, что я должен стать грамотным человеком, прежде чем вступить в борьбу.
К. – странная особа, не понимаю, почему отец отдал меня ему на попечение. Я знаю, мой отец был неверующим, поэтому странно, что он назначил моим попечителем монаха, пусть даже такого, который более чем скептичен в отношении определенных положений религии. Не то чтобы я сомневался в его мудрости, напротив, готов считать мудрейшим во всей Галлии, но не совсем понятно положение К. в Невидимой коллегии. Он такой отстраненный, спокойный и совсем не фанатичен в своей оппозиции правлению вампиров.
К. не более грегорианец, чем здешние монахи, хотя и не приверженец Рима. Он гость здесь, как я сам, с нашими хозяевами у него нет особой близости. Он – чужой, которого уважают за ум, но держат на расстоянии. Похоже, что это его ничуть не волнует. Не крупный, – я едва взрослый и перевешиваю его минимум на два фунта, – но думаю, что он очень сильный характером, сложением.
Теперь понимаю, почему отец был так скрытен: хотел защитить меня, не раскрывая до самого конца тайны, не подставлял под угрозу предательства. В результате этой заботы я вырос, почти не зная его, не могу понять, о чем он думал, составляя правила, которым вы так верно следуете. Мне лучше было бы находиться в Гэйхерсте, чем здесь, хотя знаю, что в этом случае подверг бы опасности и ваш дом, и свой. Разлука с матерью делает все еще сложнее. Конечно, теперь я мужчина, больше не ребенок, но оказаться вдали от всего, что знал, – это предательство. Может быть, это нехорошо, что я изливаю свои жалобы перед вами, потерявшим собственного отца в значительно более раннем возрасте; но иногда мне хочется только одного – чтобы мой отец пережил то же, что и ваш. Есть слишком много такого в его жизни, что сложно понять.
Мне хочется действовать. Начинаю думать, что быть ученым – не моя стезя, хотя знаю, что вы легко соединяете в себе умение ученого и навыки бойца. Не уверен, смогу ли я быть таким же разносторонним. Если бы пришлось выбирать, думаю, мог бы стать меченосцем, чтобы драться с вампирами в открытом бою, но не лазутчиком, стремящимся к победе через обман. Не этого хотел отец. Но разве он знал меня лучше, чем я его? Должен ли я верить, что он знал, какой жизненный путь мне избрать?
Я не хочу быть человеком, объявленным вне закона, преследуемым. Хочу идти собственным путем, а не обращаться к другим за помощью и кровом. Иногда смотрю на море, на рыбацкие лодки, на то, как добывают свинец в близлежащих рудниках, и думаю о путешествии в какую-нибудь далекую страну, где никто обо мне даже не слышал. Но вы, без сомнения, подумаете обо мне, что я глупец и что еще не скоро превращусь из ребенка в мужчину.
Даже К. иногда смотрит на суда со странным блеском в глазах и говорит, что страх вампиров перед морем это еще один гвоздь в гроб их погибающей империи. Он утверждает, что большие парусники, бороздящие северные моря, намечают контуры новой империи, которой не могут владеть тяготеющие к суше вампиры. Иногда он глядит на Запад, будто через весь мир, на эту затерянную Атлантиду, которая находится, как думают некоторые, у дальних берегов, между Ирландией и далеким Китаем. А монахи думают, что он сумасшедший, если размышляет о еще не открытых континентах, некоторые, как мне кажется, до сих пор не смирились с мыслью о том, что Земля – круглая. Когда они глядят на запад, их занимают мысли о затерянных городах, крепостях, которые, как гласит предание, затопило море во времена Элфина. Существует много сказок о морских феях, более прекрасных, чем женщины-вампиры, населяющих те края, иногда увлекающих моряков к прыжкам с безопасных палуб в безжалостные объятия моря. Я никогда не слышал призывов сирен и надеюсь, что никогда и не услышу.
Но я не должен волновать вас своими заботами, которые только утомят вас. Надеюсь, что в будущем напишу письма с более существенным содержанием и более радостные. Пока прошу вас побеспокоиться о моей матери, дать ей знать, что я жив и здоров в моем изгнании. Я не слишком часто молюсь, так как не могу заставить себя поверить, что молитвы людей слышны на небесах, но уж если молюсь, молюсь за вас, за мою мать, за освобождение Англии. Если есть Господь, я уверен, что мои сомнения в его существовании не отвратят справедливого внимания к моим просьбам.
Всего доброго. Н.
1
В подземной келье библиотеки бенедиктинского монастыря в Кардигане Ноэл Кордери оторвал взгляд от книги, которую читал, и потер уставшие глаза. Было только четыре часа дня, весеннее солнце стояло высоко в небе, но приходилось читать при свете свечи – келья не имела окон. Официально этого помещения не существовало, там держали запрещенные книги.
Вначале келья казалась Ноэлу прекрасным убежищем, он с удовольствием уходил туда, где камень надежно хранил потайную дверь. Здесь все излучало магию белую, под цвет побеленных стен, но тем не менее магию. В окружении таких чудесных тайн, начертанных на пергаменте монахами, в душу вселяется азарт.
Теперь Ноэл увидел келью по-другому – менее магической, хотя и не менее странной. Библиотека наверху стала для него кладовой мира православной церкви, веры, освященной официальной мудростью. В этом мире были вампиры и обычные люди, на равных созданные Богом, на равных верящие в Бога, будучи каждый по-своему избранным народом. Это был мир не вполне счастливый, несомненно, но в своих основах находящийся в равновесии с собой, смирившийся с царящим в нем устройством. Здесь же, напротив, был подпольный мир, темный, мрачный, в котором грегорианцы, гностики, волшебники, алхимики могли выразить свои сомнения и знания. В мире, отраженном на скрытых здесь страницах, вампиры являлись дьявольским отродьем, а обыкновенные люди – беззащитными жертвами их ярости – два народа в вечном раздоре, обреченные на это до Судного дня. Здесь не было войны, но всегда был настоящий кромешный ад, где полные боли крики взывали к справедливости и не получали ответа.
Ноэл больше не хотел читать в келье. Он не слишком опасался брать книги в комнату наверху, хорошо освещенную, или даже в свое жилище за пределами аббатства, игнорируя запреты. О существовании тайной кельи знал каждый монах, хотя никто из них никогда бы не признался в этом. Кроме представителя двора, ведавшего хозяйственными делами, в монастыре редко бывали посетители. Иногда сюда заезжали люди из секретной полиции Коллегии кардиналов, управляемой вампирами. Кардиган был одним из самых безопасных мест в стране – одна из причин, по которой Ноэл выбрал его, – а установленные здесь правила защищали обитателей. Надо сказать, что хозяевам-бенедиктинцам сама мысль об использовании монастыря как укрытия, о нарушении или уклонении от порядка казалась недопустимой. Послушание было основой их существования, все правила для них имели силу закона: Regula benedicti.
Глядя на дрожащее на сквозняке пламя свечи, Ноэл спрашивал себя опять, что побудило отца прислать его сюда и поручить теологу Квинтусу. Он не мог найти ответ – план отца, прерванный смертью, остался без объяснения.
Он опять посмотрел на книгу, которую читал. Книга «Открытие вампиров», написанная в 1591 году жителем Кента Реджинальдом Скотом, продолжала работу, описывавшую безумие охоты на ведьм. Это была первая обстоятельная книга о вампирах, написанная по-английски, скептически изображавшая народные поверья о сверхъестественной силе вампиров. В ней также содержался обширный очерк о происхождении вампиров. Было ясно, что у Скота, книжника и эксперта по выращиванию хмеля, был доступ к другим запрещенным книгам, включая ранние издания принадлежащей перу многих авторов энциклопедии «Вампиры Европы» и английскую версию коварных советов Макиавелли тиранам – «Князь вампиров».
– Почему, – сожалел Ноэл, – меня не могли доверить Скоту? Даже если он человек слова, а не дела, его слово было дерзким.
Бледные лучи солнца устремились в келью, означая, что каменная дверь открылась. Ноэл виновато склонил голову над книгой, показывая своим видом Квинтусу заинтересованность доказательствами Скота, утверждающего, что вампиры пришли из Африки, а не из Индии, как утверждал Корнелий Агриппа.
Квинтус принес кружку холодного эля, который был бы очень кстати к кабачкам и овощному супу в жаре сада, у кухни. В прохладе кельи Ноэл охотнее выпил бы горячего чаю.
– Представитель двора уехал, – сказал монах. – Он привез новости из города. Галион «Файрдрейк» еле дошел до гавани Милфорд два дня назад. К югу от Ирландии его здорово потрепал шторм. Он охотился за пиратом Лангуассом, капитан говорит, что каравелла пирата, без мачт, вся продырявленная, затонула у мыса Клиэр.
– Лангуасс! – воскликнул Ноэл, прибавив скорбно: – Если это правда, во дворце Суонси будет торжество, и, когда новость достигнет Лондона, князь Ричард объявит праздничный день.
Лангуасс был героем – или злодеем! – многих местных баллад. По романтической версии его биографии, когда-то он был французским аристократом, любимцем в Версальском дворце, претендентом на вхождение в высшие круги, но враги, сговорившись, обвинили его в измене и низвергли. Отбывая срок на галерах, он ударил надсмотрщика в ответ на жестокое обращение. Его до полусмерти избили бичами, и он проклял Галльскую империю. Возглавив мятеж, захватил галеру, пиратствовал в Средиземном море против торговых судов. Французы и испанцы охотились за ним, но после жестокого сражения он захватил один из лучших кораблей и стал господствовать на морях.
В Лондоне Ноэл слышал другое. В Тауэре все знали, что настоящее имя пирата Вилье. Как и Ноэл, Вилье вырос в Тауэре, но после заточения отца мать взяла его с собой в ссылку. Он был в Версале, где просил короля Шарля заступиться за отца, но Шарль в этом споре встал на сторону Ричарда. Когда Ричард посетил двор Шарля, император безуспешно пытался примирить обоих. Оскорбленный Вилье хотел вызвать князя Великой Нормандии на дуэль, хотя закон запретил князьям принимать подобные вызовы. Спустя некоторое время, в Париже, Вилье обвинили в убийстве. Несмотря на то, что его окружала не лучшая компания, вполне вероятно, что осудили его несправедливо, скорее всего, не без помощи агентов Ричарда и женщины-вампира. Так или иначе, юноша попал на галеры. Став мятежником, повел захваченную галеру к Мальте, где у него были родственники – важные персоны в ордене Святого Джона – рыцарей-госпитальеров. Хотя мальтийские рыцари были лояльны к Галльской империи и прослыли героями, защищая Европу от турецкого флота во время блокады, в них всегда чувствовалась определенная независимость, в случае нужды они не чурались пиратства.
Плавая с мальтийскими пиратами, человек, которого сейчас знали под именем Лангуасс, изучил науку судовождения, стал пользоваться определенной репутацией. Его пиратство нередко заключалось в ограблении безоружных купеческих судов – небольшие галеры, ходившие между средиземноморскими портами, не могли составлять конкуренцию быстрым парусным судам. Несмотря на это, Лангуасс с энтузиазмом ходил в бурные северные моря, нападая на английские суда в пику князю Ричарду. Ноэл догадывался, точный подсчет покажет большее количество нападений на сейнеры, чем на караки, что не было очень доходным делом, но большие и медленные суда князя не могли покончить с Лангуассом. Их беспомощность создавали вокруг него легенду.