Квартирка была небольшая — две комнатки и кухня, из коридора больше похожая на чулан. Слишком много мебели, старой и чиненной, слишком мало пространства. Они прошли в комнату Мамочки, и Ной водрузил коробку на комод.
— Вот моя норка! — сказала Мамочка и уселась на большую скрипучую кровать. — Нравится?
Ной осмотрелся. Здесь было темно и тесно. Кровать занимала большую часть пространства, остатки его пожирал шкаф; пара стульев, комод, столик с маленьким зеркалом и тумбочка. Комната действительно напоминала норку. Через открытую форточку с улицы проникал свежий холодный воздух.
— Ничего. Жить можно.
— Ага. Я тоже так думаю. Подожди немножко, я сейчас приду.
Мамочка вышла. Ной подошел к кровати, на которой лежала большая картонная папка с развязанными тесемками. Он сел рядом и открыл ее.
Там были рисунки. Карандашные эскизы, выполненные в узнаваемой манере Мамочки. Сложенные руки, точнее — лишь кисти рук, незнакомые лица. Некоторые улыбались, другие выглядели серьезными. Зарисовки улиц, дома, крыши. Ной переворачивал листы, отвлеченно размышляя, что Мамочке стоило бы пойти в художники. Ее талант был очевиден — смотрел на него с каждой картины.
Перевернув очередной лист, он вдруг застыл. Сердце испуганно стукнуло. Перед ним была девушка. Обнаженная девушка. Рисунок сделали в этой комнате. Девушка стояла возле комода, повернувшись к художнику вполоборота. Рукой она опиралась на спинку стула. Как завороженный смотрел Ной на плавные линии тела, круглые бедра, тяжелые полные груди, младенческие складочки на боках. Он удивился, насколько хорошо и естественно она выглядела. Совершенно не так, как на похабных картинках Багуцкого. Ее ладонь лежала на выпуклом животе, словно обнимая его, еще не осознанным, инстинктивным жестом матери. Это выглядело странно — трогательно и красиво. Девушка на картине улыбалась и, казалось, смотрела прямо на Ноя. Ему вдруг захотелось дотронуться до нее, он поднял руку и тут услышал в коридоре шаги. Ной быстро захлопнул альбом и метнулся к центру комнаты.
Мамочка не заметила его замешательства. Она была возбуждена и радовалась, как ребенок в предвкушении подарков.
— Тааак! Давай посмотрим, что нам дали.
Она раскрыла коробку и вытащила крошечную рубашку.
— Лапки-царапки! Держи!
Она бросила рубашку Ною. Он поймал ее на лету.
— Пеленки, пеленки, пеленки… Шапочка! Ной, посмотри — какая прелесть!
Она вытаскивала из коробки вещи, а Ной стоял и любовался на нее. Мамочка была настолько живой, настолько настоящей, так резко отличалась от большинства знакомых Ною людей. Почти все в Городе напоминали автоматы: они двигались, говорили, думали так и тогда, как и когда это было нужно, чтобы выполнять свою функцию. Никто не делал ничего просто так, просто потому, что это доставляло удовольствие. А под этой внешней пустотой кипела страсть, задавленная, забитая, задвинутая, как можно глубже, замазанная благопристойностью, настолько же фальшивой, как и их улыбки.
А Мамочка была другая. То ли она не знала, то ли просто не умела придерживаться всех тех бесчисленных норм поведения, которые были приняты в Городе. Они не были законами, но, как обычаи, оказались гораздо жестче и эффективнее законов. Те, кто не соблюдал их, становились изгоями. Их не наказывали, не стыдили, не притесняли — их просто не видели.
Громко закричала старуха:
— Чайник закипел!
— Идем! — отозвалась Мамочка.
Она схватила Ноя за руку.
— Какая холодная! Черт, я тебя совсем заморозила!
Она взяла его руки и сунула ладони себе под мышки. Он почувствовал теплое тело, ребра, ее дыхание. Он держал ее в руках, а она смотрела ему в глаза, неожиданно серьезная, почти печальная.
— Так лучше?
— Лучше. Так намного лучше.
Глава 7. Буря
— Я решил.
Караско оторвался от бумаг и посмотрел на Ноя.
— Я поеду.
— Садись.
Ной опустился на табуретку. На столе лежала карта, покрытая карандашными пометками.
— Вот это — Город, а здесь, — Караско передвинул палец далеко в сторону, — наша конечная цель. Осоцк. Старое поселение, предположительно, пустует. Мы были там два раза, мимоходом. Теперь займемся вплотную. На него у нас примерно неделя, столько же на дорогу в один конец. Скорее всего, задержимся дольше. Думаю, можно рассчитывать на месяц.
Он взглянул на Ноя. Тот кивнул.
— Опыта у тебя никакого. Будешь пока на подхвате. Есть вариант заниматься техникой — ремонт, настройка, в таком ключе. Потихоньку разберешься, Танк поднатаскает. Потянешь?
— Не знаю. Наверное.
— Или с Колотуном. На нем вездеход.
— Я хотел бы с Колотуном. Если можно.
— Можно. Только учитывай, что в любой момент могут понадобиться все, и отсидеться возможности не будет.
— Я это понимаю.
— Ну, раз понимаешь, значит решено. Колотун тебе все расскажет. Я позвоню в обеспечение, зайди, собери, что нужно в дорогу.
Ной поднялся.
— Спасибо!
— Поблагодаришь, когда вернемся. Ладно. Давай — иди.
Мамочка ждала под дверью.
— Ну как?
— Еду! — сообщил Ной. — Буду под началом Колотуна.
— Хм, не самая терпеливая нянька.
— Мне не нужна нянька.
— А что тебе нужно?
Ной задумался.
— Не знаю. Во всяком случае, не гаечным ключом орудовать.
— О, гаечного ключа тебе не избежать, — улыбнулась Мамочка. — Ты же знаешь мнение Колотуна о созидательном труде. Им-то он тебя обеспечит.
Ной улыбнулся в ответ.
— Только я не знаю, что с собой брать. Караско сказал, что позвонит в обеспечение… Это где?
— Мужчину в поход должна собирать женщина. Идем, я тебе помогу.
Она схватила Ноя за руку и повлекла за собой.
Колотун был раздражен. Из-под вездехода раздавались ругательства, что-то позвякивало. Ной положил мешок на пол, и они с Мамочкой переглянулись.
— Колотун, — осторожно позвала она.
— Чего вам?
— Не хочешь прерваться на минутку?
Стук затих, Колотун выбрался из-под машины, сел, привалившись к колесу, и с тоской посмотрел на них.
— Течет, зараза, — сообщил он. — Крышка сгнила, а новой нет. Достало все. Пусть пальцем затыкает!
Он мрачно взглянул в сторону кабинета начальника.
— А у вас что?
— Ной едет с вами. Мы уже вещи собрали.
— Да ну?
Ной кивнул.
— Поздравляю, парень! Ты выиграл билет в задницу. Впечатлений наберешься по самое это самое.
— Не ерничай. Ной, между прочим, к тебе поступает.
— Вот как. Начальник приставил?
— Я сам выбрал, — сказал Ной.
Колотун усмехнулся.
— К добряку нашему, стало быть, не захотел?
Ной промолчал.
— Не напрягайся. Я понимаю. Только не думай, что будет весело. Это не прогулка. Откровенно говоря, это каторга.
— А я не боюсь.
— Он преувеличивает, — сказала Мамочка. — Все не так плохо. Ладно, я пошла готовить обед. Сделаю вам что-нибудь вкусненькое!
Оба повернули головы, провожая взглядом ее ладную, все еще легкую фигурку. Колотун отвернулся первым и покачал головой, глядя на Ноя.
— Хорошая она девчонка, — сказал он. — Глупая только. Я бы ее хахаля обратно вернул, за уши бы притащил и зажили бы они у меня долго и счастливо… Только не хочет. Не надо, говорит. Вот теперь будет одна с ребенком маяться. А это хреново. Не приветствуется ибо…
Ной смущенно молчал.
— Ну, что тут у тебя?
Колотун раскрыл мешок и подход Мамочки одобрил. Вещей было немного — только то, что необходимо.
— Комбинезон вы не взяли, — сказал он. — Комбинезон нужен.
— Его Мамочка забрала. Она хочет нашить имя. Сказала, что завтра принесет.
Колотун усмехнулся и хлопнул Ноя по плечу.
— Глянулся ты нашей Мамочке.
— Я думал, она всем нашивала.
— Ага, всем. Не всем… Ладно, времени у нас в обрез. Так что кидай вещички в кабину, я вечером уложу. И переоденься. Поможешь в трудах моих тяжких.
Ной так и не сказал Лайле о предполагаемом отъезде. Все как-то не было повода. Вечером на собрании группы он нервничал, то и дело поглядывая на образ Святой Сусанны над дверью и вытирая о штанины вспотевшие ладони. Он едва понимал, о чем говорили вокруг.
И не хотел ничего понимать. В последнее время групповые исповеди стали в тягость. Все больше раздражало наглое позерство и лицемерие, прочно угнездившиеся в группе. День ото дня перемалывался один и тот же утвержденный и одобренный список грехов. С каждым разом благочестивый фарс выглядел все противнее.
«А может быть, дело не в них, а во мне? — думал Ной. — Может быть, я какой-то ненормальный?». Его точил грех сомнения, настоящий, невыдуманный и опасный. О нем хотелось поговорить, но внутренним чутьем он чувствовал — нельзя. Такая исповедь могла разбить общность группы, нарушить целостность единого организма. Сомнение, это всегда трещина. А люди сильны, покуда неделимы.
А балом правила Лайла. Ее любили все, даже девушки, между которыми никогда еще не было полного согласия. Она покорила группу, и Ной ясно видел — все, что говорится здесь, звучит теперь с ее молчаливого одобрения. Все лишнее и опасное, она отметала сразу, как это было с Тороповым. Тот снова запел уже набившую всем оскомину песню о том, как трудно ему прощать других. Терпеливо сносить чужие грехи.
Лайла напомнила ему о бревне и сучке.
Торопов немедленно взбесился и несколько дней не показывался на собраниях.
Ной с тоской думал, что среди этой гадости ему придется жить. Каждый день. И жил бы, постепенно изменяясь так, как нужно, не приди он в Поиск. Теперь не было возможности не видеть и не слышать — слишком ярким оказался контраст.
На улице завывал ветер. Резкие порывы норовили сбить с ног, снежный вихрь бил в лицо, обжигая кожу. Ной нервничал — он думал о предстоящем разговоре.
Когда машина тронулась, он сказал:
— Я уезжаю.
Лайла кивнула и нахмурилась.
— Я предполагала что-то в этом роде. Надолго?
— На месяц. Примерно.
— И куда?
— Далеко. Неделя пути от Города.
Лайла замолчала. Снаружи гремела буря. Ветер дул с запада, и Ной подумал, что он может нести в себе частичку тех мест, куда вскоре отправится экспедиция. Наверное, если вздохнуть полной грудью и прислушаться к себе, можно будет почувствовать дух Пустой Земли.
— А эта девушка, с твоей работы — она тоже едет? — спросила Лайла.
— Нет. Она остается.
Лайла снова умолкла, а потом заговорила, с силой выталкивая слова, словно отбрасывая их от себя.
— Зачем, Ной? Зачем ты едешь? В Городе есть все, что нам нужно. Как это по-детски — взять и отречься от своей судьбы. Отречься от того, что уготовано. Уйти. Уехать. Сбежать.
— Я же не ухожу навсегда. Я вернусь.
— Папа говорит, что оттуда не возвращаются. И я думаю, он прав. Ной Коштун уедет в Пустую Землю, а кто вернется?
— Я.
— Ты наивный, Ной. Это не так плохо, но сейчас для тебя быть наивным — просто опасно. Никто не возвращается прежним. Людям это не дано.
— Я постараюсь. Честное слово постараюсь!
— Я буду молиться, чтобы у тебя получилось.
Она положила ладонь ему на руку и слегка сжала. Ладонь была теплой, и тепло от нее разлилось по телу, подбираясь к сердцу. Ной вздрогнул, и в этот момент колеса машины забуксовали, и ее потянуло в сторону. Лайла отдернула руку и рванула рычаг переключения передачи. Двигатель загудел на высоких оборотах, потом стих и машина выправилась.
— Когда ты уезжаешь?
— Послезавтра утром.
Машину снова занесло. Ветер теперь не просто выл — он орал, словно что-то гигантское скрывалось в снежной темноте, и лупил по машине, пытаясь скинуть с дороги. Лайла опять сбросила скорость и наклонилась вперед. Ураган поднимал облака мерцающего снега, окутывая машину непроницаемой стеной.
Ной представил, каково было бы идти пешком в такую погоду. Просто акт самоубийства. Особенно здесь на Дороге, где не было возможности укрыться. Лайла больше не говорила, она полностью сосредоточилась на управлении машиной. Глядя на ее напряженное лицо, Ной забеспокоился.
— Может, повернем?
— Поздно, — коротко ответила Лайла. — До Квартала ближе.
Они ползли сквозь буран. Машина вязла в снегу, и с каждым разом Лайле все труднее было справляться с ней. Ной заметил влажные отпечатки на руле, когда она на миг опускала руку к коробке передач. Наконец, машина встала окончательно. Их поглотило густое, гудящее облако темноты.
Лайла выключила фары.
— Все.
— Что же теперь делать? — спросил Ной.
— Ждать. Родители должны связаться с властями, если я не вернусь вовремя. Тем более, в такую погоду. За нами кто-нибудь приедет.
— Как бы не замерзнуть, пока приедут.
Ветер ударил в двери, раздался скрип. Машина вздрогнула и немного подалась в сторону.
— Страшно, — прошептала Лайла.
— Не бойся. В машине мы в безопасности.
— Все равно.
Ной не ответил, пытаясь найти слова утешения. В голову ничего не лезло.
— Обними меня, — попросила Лайла.
Он подчинился, неловко прижав ее к себе.
— Я вот верю, что иногда провидение нарочно сталкивает людей. Тех, которые действительно предназначены друг другу. Мы так часто не решаемся впустить в жизнь другого, выдумываем какие-то невнятные причины, сложности, а на деле — просто боимся. Тогда судьба просто берет нас за руки и соединяет. Как этот ураган.
— Наверное, — пробормотал Ной.
Губы девушки оказались возле его лица, и он почувствовал кожей теплое дыхание. Ной потянул ее к себе, и Лайла послушно подалась навстречу. Его ладонь легла ей на грудь; он почувствовал, как быстро и сильно колотится сердце. Ною стало жарко, он еще сильнее прижал Лайлу к себе.
Тяжелый грейдер остановился возле застрявшей машины. Ее почти полностью занесло снегом, только с наветренной стороны остался небольшой чистый участок. Внутри оказались двое испуганных, окоченевших ребят, прижавшихся друг к другу в попытке сохранить остатки тепла. Двигатель у машины не работал, отопитель тоже.
— Вы в порядке? — спросил водитель грейдера, перекрикивая бурю.
— Да! — ответила Лайла. — Только очень замерзли! Аккумулятор разрядился!
— Я оттащу вас до Квартала! Где вы живете?
— Я покажу! — крикнул Ной.
Водитель кивнул и захлопнул дверь. Ной поднял воротник.
— Будь осторожнее! — сказала Лайла и поцеловала его в щеку.
Ветер чуть не повалил его, было трудно дышать. Перебирая руками, он обошел машину и увидел яркий свет фар грейдера. Из темноты вынырнул водитель, схватил Ноя за руку и помог влезть в высоко поднятую кабину. Хлопнула дверь, и стало так тихо, что зазвенело в ушах. Быстро двигались щетки, сбивая с лобового стекла налипший снег, из щелей печки тянуло запахом нефти и теплом. Ной стянул перчатки и прижал руки к горячему металлу.
Через несколько минут дверь снова открылась, и в кабину ворвался снежный вихрь, почти полностью скрыв фигуру водителя. Он уселся в кресло и, повернувшись к Ною, закричал:
— Машину подцепил! Ну, едем, помолясь!
Двигатель взревел, и грейдер медленно пополз вперед. Последовал рывок, колеса несколько раз провернулись на месте, но тяжелая машина справилась. Водитель включил прожектор и стал напевать что-то тихое и монотонное.
Ной с беспокойством поглядывал в боковое зеркальце, пытаясь разглядеть машину Лайлы, но видел лишь темноту. Теплый воздух бил в лицо, колыхал волосы.
— Мы можем остановиться? — спросил он, поворачиваясь к водителю. — Девушка тоже знает дорогу. Там в машине очень холодно!
— Нет, застрянем еще! Ты не волнуйся, до Квартала недалеко. Доедем быстро.
Ной не стал настаивать и снова посмотрел в зеркало.
Минут через двадцать впереди показались могучие опоры ветряка, а за ним маленький огонек прожектора.
— Что там? — крикнул водитель.
— Милицейский пост! Осторожнее с ветряком, объезжайте справа!