— Да, — сказал Караско. — Я его знал.
— По работе?
Караско долго не отвечал, задумчиво и внимательно разглядывая Ноя. Наконец, он сказал:
— Петр был моим другом, поэтому я возьму тебя. Хотя, я не уверен, что ты задержишься здесь надолго. В любом случае, у тебя будет шанс.
— Я задержусь!
— Ты получил хорошее образование, и, если мозгами пошел в отца, сможешь многого добиться. Но не здесь, Ной. Не здесь. Ты не глупый парень, и я дам тебе время. Надеюсь, оно того стоит.
— Спасибо! — горячо поблагодарил Ной, вскочив со стула.
— Не за что. Сядь.
Караско пошевелил сухими тонкими губами и спросил:
— Ты машину водишь?
— Нет. У нас нет машины.
— Нет машины? Почему у вас нет машины?
Ной рассказал ему. Теперь, после того, что он узнал, Караско стал ему едва ли не родным человеком. Ной рассказал о матери, о Декере и добрососедских отношениях в Квартале. Рассказал о Дороге и Статусе. Он старался говорить сдержанно, не обличать и не иронизировать. Это удавалось не всегда, но Караско не обращал внимания на пылкие речи, только слушал и кивал с таким видом, будто все это давно знает. Когда Ной замолчал, он поднялся из-за стола.
— Хорошо. Оставь здесь сумку, и пойдем — я покажу тебе наше хозяйство.
Они вышли в ангар. Теперь там не было ни души: люди, стоявшие возле вездехода, куда-то исчезли.
— В столовой торчат, дармоеды, — сказал Караско.
В этих грубых словах Ной уловил оттенок нежности, будто отец говорил о детях, и снова удивился, как порой внешняя оболочка может не соответствовать внутреннему содержанию. Грубость и нигилизм вовсе не делали этих людей плохими. Наоборот, в этом проглядывала искренность — редкий товар в Городе, в котором обязательная благопристойность, словно ширма, скрывала все — и хорошее, и мерзкое.
Караско подошел к вездеходу и оперся на бронированный бок.
— По официальной формулировке наша основная задача — разведка и освоение территорий за пределами Города. Вспомогательная — обеспечение внешней безопасности. Это, как я понимаю, ты уже слышал.
Ной кивнул.
— Да.
— На деле мы — прослойка между Городом и всем тем, что Городом не является. Для тебя сейчас это звучит непонятно, но, со временем, ты поймешь, о чем я говорю. Когда я упоминаю Город, то имею ввиду не только дома и улицы. Город — это мировоззрение, это система отношений, мораль. Мы стоим на тонкой грани, между моралью и тем, что за пределами городских стен. Живя здесь, мы остаемся вне Города, и Город знает об этом. Теперь он будет знать и о тебе.
Караско убрал руку с вездехода.
— Пошли, познакомлю тебя с командой.
Он быстро зашагал через огромный зал к противоположной стене. Ной поспешил следом, едва сдерживаясь, чтобы не бежать. Его так и распирало от восторга и предвкушения. Караско открыл широкую стеклянную дверь, и они оказались в чистом просторном помещении, наполненном запахами макки и горячих пищевых концентратов. Вдоль всей правой стены тянулась стойка, уставленная подносами, тарелками и стаканами, слева стояли столы, а за столами расположились люди, которых Ной видел возле вездехода. Оперативная группа завтракала.
Как только Караско вошел, стало тихо.
— Так, ребята, знакомьтесь с новеньким. Ной Коштун.
Ной натянуто улыбнулся и кивнул, чувствуя на себе оценивающие взгляды.
— Колотун, возьмешь его к себе. Будет помогать пока с вездеходом.
Тот кивнул.
— Так. Парень, рядом с Колотуном — Ушки.
Ушки тоже кивнул и поднял в приветственном жесте чашку. Он являл собой почти полную противоположность здоровяку соседу — невысокий, светловолосый, тонкой кости с правильными, почти женственными чертами лица. Только серые глаза смотрели холодно и хватко. «Странное прозвище — Ушки», — подумал Ной и сказал:
— Храни вас Бог.
— Привет.
Караско указал на плотного, почти квадратного человека, сидевшего за соседним столом. Он выглядел старше всей остальной команды: почти лысый, с покрытым глубокими морщинами лицом. Но, в отличие от Ушки, взгляд его казался мягким. Он улыбался.
— Это Танк.
— Приветствую.
— Храни вас Бог.
— А вон там из кухни выглядывает Мамочка.
Ной повернул голову и увидел девушку в синем комбинезоне и клеенчатом фартуке. Ее волосы цвета меди были стянуты в хвост, а покрытое веснушками лицо напоминало маленькую племянницу Кадочниковых, которую Ной учил арифметике — неугомонную проказницу. Мамочка улыбалась, и он невольно улыбнулся в ответ. Она подняла руку и пошевелила пальцами.
— Храни вас Бог! — сказал Ной, смущенный монотонностью своего приветствия. Здесь оно звучало как-то неискренне, излишне напыщенно, и он не мог понять почему. Раньше у него никогда не возникало таких мыслей.
— Так, хорошо, — сказал Караско. — Теперь…
Громкий голос из динамика на стене прервал его на полуслове.
— Оперативники, внимание. Проблемы в коллекторе связи Квартала. Есть один выживший — везут к вам. Возможно, тараканы. Самсон Караско, зайдите в комнату связи.
Голос умолк. Команда смотрела на начальника, ожидая распоряжений.
— Вы все слышали, — сказал он. — Заканчивайте. Мамочка — возьми бумагу и карандаши. Через пятнадцать минут всем собраться в штабе.
Глава 3. Лайла
Караско вышел, вслед за ним потянулись и остальные. Ной остался один, растерянный и озадаченный.
Какие-то тараканы. Что за тараканы? Почему такой ажиотаж вокруг маленьких насекомых? Или это что-то другое? Проблемы со связью, выживший…
Ной неуверенно подошел к двери. С одной стороны, он в Поиске всего несколько минут, но с другой — Караско сказал, что ждет всех. Всю команду. А, значит, и его тоже.
Штаб располагался в дальнем конце ангара и представлял собой просторную комнату с длинным столом посередине. Как и в кабинете Караско, стены здесь сплошь покрывали карты, схемы, рисунки и чертежи. Длинным рядом стояли высокие шкафы для документов. Когда Ной вошел, все уже расселись. Ушки и Колотун о чем-то тихо переговаривались. Мамочка раскрыла коробку с карандашами, вытащила несколько штук и стала точить их, ловко орудуя маленьким ножом. Ной озирался, соображая, куда сесть, чтобы никому не помешать и вдруг почувствовал, как кто-то тянет его за рукав. Он обернулся и увидел Танка. Тот кивнул и указал на стул рядом с собой.
— Сейчас начальник придет, — шепнул он. — Будет у нас работенка.
— Да уж, — ответил Ной.
Минут десять они ждали, потом снаружи послышались невнятные крики, раздался топот, дверь распахнулась, и на пороге появился Караско.
— Все в дальний конец стола! — приказал он. — Давайте! Быстренько!
Не дожидаясь, пока команда снова рассядется, он отступил в сторону, пропуская вперед двух санитаров в синих халатах.
И выжившего.
Он был одет в серый форменный комбинезон коммунальной службы. Только теперь серым тот был лишь на половину — вся правая сторона почернела от крови; кровь пропитала бинты на шее и сочилась из глубоких порезов на руке. Взгляд пострадавшего беспорядочно метался по залу, прыгая с одного на другое и ни на чем не останавливаясь. Он громко стонал. Санитары усадили его на свободный стул.
Вслед за ними вошли двое милиционеров.
— Братцы, не могу терпеть! Дайте хоть что-нибудь! Христом-богом прошу! Ну будьте людьми! — причитал раненый, привалившись к одному из санитаров.
— Нельзя тебе больше — загнешься совсем. Ты потерпи. Сейчас подействует, и полегчает.
— А вдруг они заразные? — не унимался тот. — О Боже, как больно!
Он перестал причитать и хрипло зарыдал, держась здоровой рукой за бок.
— Терпи, парень! — приказал один из милиционеров. — Давай, рассказывай, что случилось. Реветь потом будешь!
Пострадавший закашлялся, и тут же заорал, схватившись за шею. На губах выступила кровь и тонкой струйкой потекла на стол.
Ной смотрел на эту сцену широко раскрытыми глазами. Он весь застыл от ужаса, к горлу поднялся тугой комок. Он сжал переплетенные пальцы, чувствуя, как лоб покрывается холодной испариной, а глаза заволакивает туманом.
— Подыши, — послышался возле самого уха шепот Танка. — Глубоко и медленно.
Ной послушался. Раненый тоже немного успокоился и заговорил хрипло и глухо, будто у него заложило нос.
— Мы спустились вдвоем. Андрей и я. Наряд на шесть двадцать. Кабель не прозванивался. Спустились и пошли по проводу. Далеко уже ушли. А потом…
Он судорожно вздохнул и снова закашлялся.
— Спокойно, Фома, спокойно, — вновь заговорил милиционер. — Не время сейчас. Там люди в опасности.
— Да. Да… Ну вот, мы шли. Темно там. Фонарь метра на четыре только бьет. Андрей первым шел. Понимаете — за секунду! Раз — и нет его. Только что спину ему мог тронуть, а тут как закричит из темноты! Я фонарь направил — он на полу, а они вокруг. Белые, голые, аж кровь стынет!
Он задрожал и снова зарыскал глазами.
— Один из них на меня уставился. Потом зажмурился и, как сидел на карачках, так и бросился. С ног меня повалил и давай рвать. Как собака вцепился! Зубами, когтями — я думал, надвое раздерет.
— Почему он тебя отпустил? — спросил Караско.
— Не знаю. Отпустил и все. Я потом приподнялся, вперед посветил, а там никого — ни гадов этих, ни Андрея. Унесли они Андрюшу. С собой… С собой забрали. Я к теплице пошел. Там ближе.
— Они за тобой не увязались?
— Бог миловал. Сгинули.
— Это правда, — сказал милиционер. — Он один был.
— Вы видели, как он вылезал? — настаивал Караско.
Милиционер нахмурился.
— Нет.
— Ясно. Ладно, опиши их.
Караско повернулся к Мамочке. Она кивнула и приготовилась рисовать.
— Ну, давай.
— Описать… Так. Описать. Да я толком не рассмотрел — темно там. И…
— Сколько их было?
— Штуки четыре, не меньше. Может, еще были в темноте.
— Мужчины или женщины?
— А пес их знает! Худые очень. Бледные.
— Одеты во что?
— Да голые вроде. Только грязные. И еще — мокрые. И воняло от них — смердело просто. Люди, а на людей не похожи.
— Волосы были?
— Волосы? Были. Такие… черные.
Ной слушал эти путаные описания и ничего не понимал. О чем он говорит? При чем тут тараканы? Или эти люди там — эти существа — и есть тараканы? Голые… В коллекторе отрицательная температура. Кто может ходить голышом при отрицательной температуре?
Мамочка быстро работала карандашом. Шуршала бумага.
Вопросы о внешности сыпались и сыпались один за другим, и, казалось, им не будет конца.
— Глаза? Глаза большие — темные… Рот? Тонкий, будто вовсе без губ… Руки — длинные. Твердые. И ужасно холодные… А пальцы…
Ной едва сдерживал тошноту.
— Ладно, — сказал, наконец, Караско. — Достаточно.
— Я вот только никак в толк не возьму, откуда они вообще там взялись? — раздраженно сказал милиционер. — Коллектор всегда под замком.
Он посмотрел на раненого. Тот притих и понуро разглядывал покалеченную руку.
— Вы дверь за собой заперли?
— Да. По инструкции. Чтобы не сунулся кто.
Ушки подошел к шкафам для документов, выдвинул ящик и вытащил план. Некоторое время он молча изучал его, и, наконец, сказал:
— Есть. Боковой ход.
Он ткнул пальцем в бумагу.
— Узкий какой-то, — с сомнением произнес милиционер.
— Сантиметров двадцать в диаметре, — сказал Ушки. — Им хватит. Пластиковая труба, если схема не врет.
— Да как же хватит? Там и ребенок не пролезет! Они что — резиновые что ли?
Ушки проигнорировал раздраженную реплику и уставился на Караско.
— Меня другое волнует, — сказал он. — Зачем они провод повредили? Почему людей оставили? Они будто нарочно все подстроили.
Он повернулся к ремонтнику.
— Ты уверен, что они за тобой не вышли?
— Не знаю, — буркнул тот. — Вон как они меня изукрасили. Не до того мне было.
— До хоть бы они тебя совсем порвали, — едва слышно произнес Ушки.
Ной услышал.
— Начальник, надо туда спуститься. Если тело все еще там, значит, они боковым ходом ушли. Так быстро им труп не разделать. А если нет…
Ушки многозначительно замолчал.
— Значит они в Городе, — закончил за него Колотун.
Ной вздрогнул. Над столом повисла тяжелая тишина.
— Вот что, — заговорил милиционер, повернувшись к напарнику. — Проводишь этого парня в клинику. А то он здесь, поди, кровью истечет.
Раненый снова застонал.
— И смотри, чтобы ни звука о том, что случилось! Ни одного слова! Это касается всех. Ну! Чего ждете? Выполняйте!
Санитары подхватили парня и выволокли из комнаты. Когда дверь в штаб закрылась, милиционер повернулся к Караско.
— Значит, ты уверен, что это они?
— Они это. Они.
— Ну хорошо. Хотя, чего тут хорошего… Ты возьми своих орлов, и сходите-посмотрите. Теперь это дело особенное. Политическое дело. Отцы города обеспокоены. До сих пор в Квартале было тихо, а тут такое… В общем, сам понимаешь, как это важно. Тебе людей дать?
— Нет. Вниз мы сами пойдем. А людей ты у выходов поставь. Если что — на них погоним.
— Поставлю.
Караско посмотрел на подчиненных.
— Ушки, Танк, Колотун — собирайтесь. Через полчаса встречаемся в гараже.
Они встали. Танк тихонько хлопнул Ноя по плечу и подмигнул. Милиционер тоже поднялся.
— И вот еще, Самсон, по дружбе прошу — никакой пощады. Получится взять живого — хорошо, а нет — не жалейте. Ты меня понимаешь? Нам под землей проблем достаточно, не раздражай Совет… Ну ладно. Храни вас Бог!
Он пожал руку Караско и вышел. В штабе остались только Ной и Мамочка. Она все еще продолжала рисовать, хмурясь и закусывая губу.
— Ной, идем со мной.
В кабинете Караско еще раз перебрал бумаги, нашел нужную и стал быстро писать. Не поднимая головы, он заговорил.
— Рот держи на замке. Все, что здесь происходит, здесь же и остается. Ни маме, ни девушке, ни на исповеди — никому ничего не говори. Ты понял?
— Да.
Ной подумал о том, что сказала бы мама, расскажи он ей обо всем. На дальнейшей работе в Поиске можно было бы смело ставить крест.
— Вот, — Караско протянул ему бумаги. — Иди, оформляйся. Придешь завтра в девять. На сегодня ты свободен.
В кабинет вошла Мамочка.
— Готово, — сказала она и положила рисунок на стол.
Караско даже не взглянул на него, встал и пошел к двери.
— Дождись нас. Остаешься за главную.
Они остались одни.
Ной складывал бумаги в сумку, и взгляд его случайно упал на рисунок. Мамочка очень точно передала все то, о чем рассказывал раненый. С листа смотрело мерзкое существо, словно бы сошедшее с картин, изображающих ад: истощенное, с раскрытым тонкогубым ртом и вытянутой вперед костлявой рукой. На одно жуткое мгновение Ною показалось, будто оно сейчас вырвется наружу, и длинные сильные пальцы вопьются ему в плечо. И в эту же самую секунду он прочел в глазах нарисованной твари страх. И боль.
Мамочка выполнила рисунок быстрыми короткими линиями, и они складывались в неуловимый переменчивый образ хищника — живого воплощения кары небесной и, одновременно, в облик измученного напуганного существа, протягивающего руку в жесте полном отчаяния.
«Она настоящий художник, — подумал Ной. — И она… жалеет их».
— Страхоморда, а? — спросила Мамочка.
Ной вздрогнул и оторвал взгляд от листа.
— Да. Но вам ведь жалко его, правда?
Мамочка нахмурилась.
— С чего ты взял?
— Я увидел это здесь. Настоящий художник не может врать.
Она взяла со стола рисунок и поднесла ближе к глазам. Ее щеки порозовели.
Ной повесил сумку на плечо.
— Я пойду, — сказал он. — Храни вас Бог!
Он дошел до двери, когда Мамочка окликнула его.
— Ной!
— Да?
— Ты. Говори мне — ты.
Практика! Ной не верил своим глазам. В форме зачисления отдельной строкой Караско вписал, что принимает его на практику. Ни на работу, ни в команду — на практику…