Выполнение таких обязанностей требовало в основном бдительности, а не активных действий и умственной нагрузки. Впервые с тех пор, как Хэл убежал из своего дома в Скалистых Горах, он мог позволить себе прекратить думать о сиюминутных делах. На Коби жизнь на шахте в течение рабочей недели и времяпрепровождение в Порту в выходные дни не давали ему той психологической передышки, которая позволила бы отрешиться от повседневных событий и поразмышлять о своем положении. Сейчас такая возможность у него появилась. Шагая в течение долгого дня в одиночестве среди могучих гор, он чувствовал, как его охватывает умиротворение, располагающее к неторопливым, глубоким размышлениям.
Рассматривая теперь свою жизнь на Коби как бы издали, Хэл сознавал всю ее искусственность. Предыдущие три года прошли взаперти. Это было необходимо, чтобы наилучшим образом укрыться, до тех пор пока он физически не окрепнет и не возмужает. И еще за эти годы он научился жить с людьми, пусть даже не испытывая от этого большого удобства. Но более глубокое значение прошедшего периода жизни состояло в том, что он, как и планировалось, послужил для отсчета времени на этапе взросления юноши. Сейчас Хэл был подобен узнику, выпущенному из тюрьмы. Он снова очутился в мире, где могли начаться определенные события, и относился теперь к этому миру более реально.
Хэл прекрасно осознавал, что очень легко недооценить большинство тех людей, среди которых он в данный момент находится. Разумеется, это не относилось ни к Рух, ни к Иакову — от каждого из них исходила энергия, как от горящих углей, находящихся в нескольких дюймах от протянутой к ним ладони. Но большинство остальных воспринимало мир настолько ограниченно, насколько погрязло в своих религиозных предрассудках.
Но тем не менее каждый из них представлял собой нечто большее, чем просто вместилище этих недостатков. В сущности, они были похожи на те горы, через которые сейчас пробирались; вовлеченные в конфликт, сути которого толком не понимали, они преисполнились решимости участвовать в нем, не щадя своей жизни, во имя того, что им представлялось справедливым делом.
И где-то глубоко внутри у каждого из них таилась великая сила — врожденная сила и устремление к чему-то более значимому, чем простое выживание. Различие между ними и шахтерами Коби вновь побудило Хэла к размышлениям о смысле и предназначении его собственной жизни. Он стал задумываться о том, куда поведет его отныне жизненный путь, что ждет его в конце этого пути, к чему следует готовиться.
В течение нескольких последних недель Хэл укрепился в своем решении во всеоружии встретиться с Иными, как только станет достаточно сильным для этого. В сложном переплетении событий, под влиянием которых он стал тем, кем был сейчас, особое место занимала гибель Малахии, Авдия и Уолтера на террасе его родного дома и то, как он воспринял эту гибель. С тех пор его не покидало имеющее древние корни жестокое и не знающее жалости чувство по отношению к Блейзу, Данно и ко всем остальным из их племени. Но кроме того он ощущал, не понимая до конца и не умея определить ее, ту великую цель, которая наряду со всем остальным всегда жила в нем и выросла теперь в некое довлеющее над ним обязательство, лишь ждущее того часа, когда может начаться его выполнение.
Из-за того что Хэл не мог определить ее, из-за того что она ускользала от его сознания, когда он пытался ее осмыслить, он направил свои усилия в сферу поэтических образов, всегда помогавших ему проникнуть в суть того, перед чем сознание оказывалось бессильным. Подобно тому как в свое время, решая проблему бегства от Иных, он воскресил в памяти образы Уолтера, Малахии и Авдия, — теперь Хэл все чаще стал прибегать к поэтическому творчеству, чтобы постигнуть существующие в подсознании несформировавшиеся образы и суждения.
Продолжая свой путь по горным тропам, он предоставил волю своему творческому воображению, отдал его во власть тому интуитивному ощущению, которое независимо от разума, незримо и неосознанно сопутствовало всем его размышлениям; и в то время как он шел позади ослов по сверкающему и дышащему холодом высокогорью, в его мыслях постепенно, строчка за строчкой, рождались стихи, где ему хотелось воплотить в образах и словах никогда не покидавшее его ощущение великой цели. Наконец незадолго до очередного полуденного привала стихотворение было закончено.
Мелодия стихов снова и снова напевно звучала в его голове. Возможно, это была именно та песня, которая поможет быстрее преодолеть расстояние между ним и темной башней из его сновидения.
Очевидно, своего появления на свет ждут следующие стихи, на этот раз про темную башню, — стихи, намечающие путь к новой, гораздо более обширной области возможностей, которая до поры до времени таится где-то в глубинах его подсознания. Но сейчас строчки ускользнули, как только он попытался воспроизвести их. Он заставил себя пока отложить размышления об этих стихах и вернуться к песне о бойком повесе, чтобы посмотреть, что она может ему поведать.
Он прошел очередную стадию, поднялся на следующую ступеньку... Его анализ на этом прервался. Он увидел Джейсона, стоящего сбоку от тропы и держащего в поводу одного из ослов. Хэл прикрикнул на бредущих перед ним животных, вынуждая их ускорить шаг, и поравнялся с Джейсоном.
— Что случилось? — спросил он.
— Потерялась подкова, — сказал Джейсон. — Наверное, это произошло сразу же, как только мы отправились. Теперь придется перегрузить с него поклажу на другого осла.
Глава 19
Ослов разделили на две группы, и потерявший подкову пошел в группе Джейсона первым. Тропа, проложенная вдоль горного склона, местами сужалась настолько, что животные могли идти по ней только поодиночке, и тогда вся группа останавливалась и ждала, пока тот осел пройдет через узкое место.
— Ховард, ты не мог бы забрать его, чтобы он шел, — попросил Джейсон. — А я пока придержу остальных сзади?
Хэл подошел к нему и стал осторожно сводить осла с твердого грунта утоптанной тропинки на рыхлую каменистую осыпь ниже по склону, чтобы развернуть его в обратную сторону и увести в конец каравана.
Тропа, по которой они двигались через горный перевал, шла по уступу на боковой стороне крутого спуска. С одной ее стороны круто уходил вниз метров на триста серовато-коричневый, почти лишенный растительности склон, переходящий в вертикальную стену ущелья, по дну которого протекала не видимая сверху горная река. Склон, поднимающийся вверх с другой стороны тропы, был не так крут, на нем росли деревья, и хотя они стояли достаточно редко, но все же на небольшом участке полностью скрывали от глаз находящийся пятьюдесятью метрами выше еще один горизонтальный уступ, параллельно которому тропа шла на протяжении последних нескольких сот метров.
В этот момент отряд Рух огибал выступ горы. Колонна бойцов, медленно двигающаяся впереди Хэла и Джейсона, завернув влево за этот выступ, исчезла из виду. Когда потерявший подкову осел, теперь уже шедший в караване последним, также оказался по ту сторону выступа, Хэл, замыкавший все это шествие, оглянулся назад. Его взору предстал простирающийся на несколько километров открытый горный склон и вертикальная складка на его поверхности, образующая впадину шириной около десяти метров, мимо которой они только что прошли. Эта впадина шла вверх, резко сужалась, превращаясь сперва в расселину, а затем в узкую щель, по которой можно было бы, цепляясь за ее стены руками и ногами, взобраться на верхний горизонтальный уступ. На поднимающемся вверх склоне, оставшемся позади, росло еще меньше деревьев, и весь он хорошо просматривался вплоть до густо поросшего лесом верхнего уступа. Пейзаж дополняли несколько маленьких облачков, быстро проплывающих по небу над ними. Прозрачный сухой воздух скрадывал пространство, поэтому все расстояния казались меньше, чем были на самом деле.
— Ну... ну, — подгонял и одновременно успокаивал своего подопечного осла Хэл, направляя его прямиком через лежащую ниже тропы глинистую осыпь к хвосту каравана, чтобы там снова вывести на тропу. Выполнив задуманный маневр, он глянул вперед и увидел, что Джейсон стреножил одного из ослов, а того, что шел впереди него, ведет к Хэлу.
— Мы можем поставить Дилайлу сзади, чтобы заменить... — начал Джейсон, поравнявшись со стоящим на тропе Хэлом, и в этот миг воздух наполнился свистящими звуками.
— Ложись! — крикнул Хэл, сбивая с ног Джейсона и стаскивая его вниз на склон у самого края тропы. Покрывающие склон острые камешки градом осыпали Хэла, больно впиваясь в тело сквозь рубашку и брюки. Вверху на тропе некоторые ослы, спотыкаясь и скользя, бросились по склону вниз, другие падали на колени и затем тяжело валились на землю. Свист внезапно прекратился, тишина резко ударила в уши.
— Конусные ружья! — каким-то фальцетом, совершенно не похожим на его голос, выкрикнул Джейсон. — Там наверху милиция!
Его испуганное лицо было обращено в сторону поросшего лесом верхнего уступа. Он ползком добрался до предпоследнего в караване осла, нагруженного их снаряжением, и рылся в поклаже до тех пор, пока не нащупал и не вытянул из вьюка выданное ему оружие. После этого он тем же способом вернулся к Хэлу и растянулся на земле рядом с ним.
— На таком расстоянии от него не будет никакого толку, — заметил Хэл, увидев в руках у Джейсона старинное игольное ружье. Оно позволяло прицельно стрелять не дальше шестидесяти-семидесяти метров.
— Я знаю, — тяжело дыша, произнес Джейсон, продолжая вглядываться в скрытый деревьями уступ. — Но они могут спуститься вниз, чтобы атаковать нас.
— Только если совершенно потеряют голову, потому что... — начал Хэл объяснять усвоенное им еще в детстве на уроках, но хруст камешков под сапогами на осыпи справа заставил обоих повернуть головы. Они увидели Лейтера Волена, одного из самых молодых бойцов отряда, который, пригнувшись, бежал к ним.
— Видели что-нибудь? — еле выговорил он, задыхаясь от быстрого бега.
— Ложись скорее! — закричал Хэл, но было уже поздно. В уши им снова ударил свист. Лейтер выронил из рук ружье, упал и мешком начал скатываться вниз, под откос. Хэл бросился следом, подхватил его и с первого взгляда понял, что тот уже мертв. Три конуса пробили ему грудь, один оставил глубокую рваную рану на голове. Хэл подобрал с земли ружье Лейтера, пригнулся и, прячась за уступом, по которому проходила тропа, побежал вдоль нее назад по склону, в ту сторону, откуда они пришли.
— Куда ты! — услышал он сзади голос Джейсона. Но отвечать ему было уже некогда.
Он изо всех сил бежал по каменистой осыпи до тех пор, пока не оказался за выступом горы, где его уже не могли увидеть с той части верхнего уступа, откуда в них летели конусы. Теперь он находился прямо напротив вертикальной складки, которая недавно привлекла его внимание. Зная, что не попадает в поле видимости засевших на уступе стрелков, Хэл поднялся на тропу и, подойдя к впадине, стал взбираться вверх, к расселине.
Камни сыпались у него из-под ног лишь изредка. Он карабкался вверх в основном по голой скале, довольно быстро продвигаясь вперед. Игольное ружье болталось у него за спиной, удерживаемое перепоясывающим грудь ремнем. Выступавший на лице, пот тут же испарялся в сухом горном воздухе, холодя разгоряченную кожу. Его дыхание оставалось ровным и глубоким, хотя он уже давно не подвергал свое тело физическим нагрузкам подобного рода и поэтому ощущал некоторую неуверенность и скованность движений. Но тем не менее прежние регулярные тренировки сделали свое дело, он чувствовал, как грудная клетка, расширяясь, мощно втягивает воздух в легкие, как часто, но ровно бьется его сердце. Он быстро добрался до того места, где расселина переходила в узкую щель; она простиралась в высоту метров на девять-десять и непрерывно сужалась, так что у верхней кромки ее ширина, очевидно, была не больше метра. Прежде чем начать взбираться по ней, Хэл заставил себя остановиться и сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы дать отдых сердцу и напитать кислородом истощенные мышечные ткани перед последним этапом своего восхождения.
Серьезной проблемой стало теперь игольное ружье. Проще всего было бы, поднявшись наверх, втащить его следом за собой. Но такой способ отпадал из-за отсутствия какого-либо шнура или веревки. Он мысленно прикинул расстояние от того места, где должен выбраться на уступ, до позиции, с которой их обстреливали. И если отбросить предположение, что, на его несчастье, именно сейчас кто-нибудь из милиционеров находится наверху как раз над ним, то звук от падения ружья не должен распространиться так далеко, чтобы прячущиеся в засаде смогли его услышать.
Отступив немного назад и вниз, он нащупал надежную опору для обеих ног, снял со спины ружье и проверил, поставлено ли оно на предохранитель. Убедившись, что поставлено, крепко ухватился руками за ствол, широко размахнулся и подбросил ружье вверх. Крутясь в воздухе, оно устремилось к устью щели и исчезло из виду, чтобы через секунду довольно шумно возвестить о своем приземлении на поверхность уступа.
Хэл замер, прислушиваясь. Но никаких звуков, указывающих на приближение кого-либо, привлеченного грохотом от падения ружья, не услышал. Тогда он начал карабкаться наверх.
Последний раз он давал своим мышцам подобную нагрузку больше четырех лет тому назад, поэтому вначале они слушались его не очень хорошо. Он передвигался с исключительной осторожностью, проверяя и перепроверяя каждую опору для рук и ног, пристально вглядываясь в красноватую скальную поверхность, находящуюся всего в нескольких дюймах от него. По мере того как он поднимался, старые рефлексы, а с ними и прежняя сноровка понемногу возвращались к нему. Но сердце билось все сильнее, дыхание учащалось. Он весь покрылся потом, рубашка на спине и плечах прилипла к телу. И вместе с тем процесс подъема пробудил в нем теплое чувство, он даже начал испытывать что-то похожее на удовольствие.
Наконец Хэл выбрался из темной щели наружу, навстречу солнечному теплу и свету, и, тяжело дыша, лег на землю. Налетевший легкий ветерок приятно холодил разгоряченное тело. Дыхание успокаивалось. Он сел, оглянулся в поисках ружья, увидел его, дотянулся к нему левой рукой и придвинул к себе.
Вокруг стояла полная тишина. Как будто в горах никого, кроме него, не было. На мгновение Хэла охватила легкая паника: поднимаясь сюда по щели, он потратил слишком много времени, и напавшие на отряд люди уже могли подавить его сопротивление. Но потом он отбросил это опасение. «Бесполезные эмоции». Он словно услышал хрипловатый голос Малахии, воскресивший в памяти его наставления.
Хэл встал на, ноги, поднял с земли ружье. Его дыхание уже почти пришло в норму. Он бесшумно побежал по толстому ковру из сосновых игл, обильно устилавших этот верхний уступ горы, туда, где окажется выше своего отряда, растянувшегося по нижнему уступу.
Преодолев совсем небольшое расстояние, он услышал голоса. Остановился и прислушался. Разговаривали трое, они находились прямо впереди, за небольшой группой деревьев.
Он взял левее, поднявшись выше по склону, и пошел дальше еще медленнее и еще осторожнее. Через некоторое время он увидел троих с конусными ружьями в руках, в черной форме милиции.
Ружье в его руках само собой переместилось в положение для стрельбы. До них было не больше двадцати метров, они стояли к нему спиной, и их было хорошо видно. «Спокойно». Это снова неслышно прозвучал в его ушах голос Малахии. Он опустил руку, сжимавшую ружье, и двинулся дальше вдоль выступа.
Хэл прошел мимо двух других точно таких же групп, а затем увидел еще одну. Четверо милиционеров смотрели вдоль склона вниз и время от времени стреляли из ружей. Еще один стоял позади них — худощавый человек с широким белым капитанским шевроном, нашитым наискось на левом рукаве мундира. Хэл отчетливо видел обращенные к нему спины всех пятерых.