Сергея уложили на свободную каталку, пристегнули ремнями руки и ноги.
В это время Бердяй с еще одним плечистым парнем деловито принялись запихивать тело толстяка в черный полиэтиленовый пакет. На полу и каталке загустели лужицы крови.
Когда толстяка помещали в пакет, засохшая от крови рубашка задралась, и Илья увидел длинную рану через весь живот, из нутра вспоротого живота лезло что-то красное… Илья отвернулся.
– Осторожнее!
– Вот, падло!
Покойник не хотел лезть в мешок, выставляя, как нарочно, то одну, то другую конечность. Заказ с Бердяем кряхтели, матерились.
– Помоги, Костыль, – приказал следивший за работой лжекитаец. – Ни хрена не умеют. Без Чукчи как без рук. Зря отворачиваешься, дружок, – заметив отвращение Ильи, сказал лжекитаец. – Вчера ты в музее муки и смерти побывал, сегодня на производстве муки и смерти вспоминать будем. А этого не жалей. Он человек плохой был: слухи про меня гнусные распускал – вот и поплатился. Эй, окно откройте – воняет здесь.
Приказание было исполнено. За окном метрах в тридцати Илья увидел кирпичное здание без окон.
Запихав мертвое тело в пакет, его волоком оттащили к стене. Тело хотя и уместилось в полиэтиленовый пакет полностью, но небрежные люди оставили торчать снаружи часть головы и посиневшую руку. Был виден широко открытый, но уже тусклый глаз мертвеца. И казалось, что он, высунув ослабевшую руку, старается выбраться из мешка, будто уже заглядывает в комнату и вот-вот вылезет…
– Укладывайся, – сказал Илье парень, которого лжекитаец называл Костылем, – у него была худая болезненная физиономия, чем-то напоминавшая костыль.
Илья с отвращением посмотрел на каталку, с которой только что сняли мертвое тело. На ее коричневой клеенчатой поверхности Илья увидел пятна засохшей крови. Там, где лежала голова мертвеца, к кровавой густой лужице присох клок волос.
– Укладывайся, укладывайся, – настаивал Костыль.
Илья, сморщив нос, переводил глаза то на Костыля, то на каталку и не двигался с места.
– Эй, ты чего, мужик, противно ведь! – подал голос со своей каталки Сергей. – Ты кровь-то вытри!
– Ты, козел, молчи! – заорал Костыль и, подойдя к лежавшему на спине Сергею, ребром ладони нанес ему удар по животу. – Я сказал – заткнись!
– Обидел, что характерно, – проворчал Сергей.
– Ну-ка, Костыль, пошел за тряпкой! – приказал лжекитаец.
Он был погружен во внутреннее содержание черного шкафа и звенел там какими-то железячками, в разговоре участия не принимая.
Костыль, зло посмотрев на чрезмерно брезгливого Илью, неохотно вышел из комнаты. В комнате остались только Бердяй и поглощенный изучением металлических внутренностей шкафа лжекитаец.
У Ильи пронеслась в голове шальная мысль: "А что, если двинуть Бердяю в пах, расстегнуть Сергею ремни…" Он сделал непроизвольное движение…
– И не думай дергаться, – пробурчал стоявший рядом и глядевший в упор на Илью Бердяй.
Вероятно, он угадал мысль Ильи.
– Сразу замочу, – предупредил он.
– Что? Дергается малец?! – бросив в их сторону рассеянный взгляд, спросил лжекитаец, вытаскивая из черного шкафа черный-черный чемодан старинного образца.
Он взгромоздил его на стоявшую тут же табуретку и открыл старинные замки.
Вернулся Костыль с тряпкой и ведром.
– На, козел, сам мой, – поставил он ведро на пол рядом с ногами Ильи.
Илья, отжав тряпку, с омерзением стал смывать кровь с каталки.
– Ну живее, живее, – подгонял Костыль, и Илья спешил.
– Теперь ложись давай, – распорядился раздражительный Костыль.
Глядя на него, Илья подумал, что ему скорее подошла бы кличка Череп, настолько лицо его было худым и обтянутым кожей. Илья улегся на мокрую каталку, Костыль пристегнул его ремнями, и они с Бердяем вышли из комнаты.
– Во! – сказал от чемодана лжекитаец, достав какой-то сложного вида предмет. – Чудо какое-то. Да вам не видно! – огорчился он и подогнал каталку сначала с Сергеем, потом с Ильей ближе к чемодану. – Тут чего только для разделки человечека не придумано!
Инструменты были диковинного вида: щипчики, как для колки орехов, хитроумные секирки разных форм и размеров. Можно было выискать в этом наборе предметы, похожие на штопор и на открывашку, ножнички и щипчики из маникюрного набора, словом, чего там только не было – глаза разбегались.
– А вот этим глазки вынимают. Надавливают на ручечку – глазик выкатывается… его и отщелкивают. – Лжекитаец пощелкал впустую перед лицом Ильи. – Оттуда, из Китая, и пришел фразеологизм – "глаза разбегаются". А этим предметиком от пальчиков фаланги отщипывают. А этим – щелк, щелк – надрывать животики… Фу! – воскликнул он вдруг и, сморщив нос, поглядел на инструмент.-Опять не помыли! Костыль!
Дверь открылась, вошел Костыль.
– Ты, гад, этого кончал? – лжекитаец кивнул на мешок.
– Ну!..
– Так почему помыто плохо? Я тебя спрашиваю?! Ладно, пошел, потом все перемоешь. А из получки вычту.
Костыль вышел повесив голову.
– Если честно, испытываем нужду в кадрах квалифицированных. Мои мальчишки туповаты, да и грязны. Женщин бы на работу взял, да они как-то в нашем деле не очень.
Он брезгливо, двумя пальцами, положил инструмент в ящик и, заложив руки за спину, стал прохаживаться между лежащими людьми.
– А это знаешь что такое? – Китаец остановился, вынул из кармана блестящий, причудливой конструкции механизм величиной со спичечный коробок и на ладони поднес к лицу Ильи, чтобы он мог удостовериться, и, не дожидаясь ответа, пояснил: – Это сердце. Сердце хорошо известного тебе человека, Семы Никакого. Чукча с Семой перестарался, гаденыш, в нем пружинка и лопнула. – Указательным пальчиком лжекитаец позвенел отходящим от сердца рычажком.-Это я выкупил в морге, где вскрытие производили. Тонкая, скажу, работа. Как врач скажу, уникальная операция! Вот и все, что от человечека осталось. Вот это самое,-умиленно глядя на сердце, покоящееся на ладони, проговорил лжекитаец. – А от вас и этого не останется. Есть ли у вас внутри что-нибудь уникальное? – Он указал пальцем свободной руки на грудь Ильи и сам себе ответил: – Ни-че-го! – Спрятав сердце Семы Никакого в карман, лжекитаец снова заходил взад и вперед (он был прирожденный лектор). – Нужно сказать, что я как врач давно наблюдаю за своими мальчишками. Все они, конечно, разные по виду, но внутреннее содержание очень сходно. Вот взять, к примеру, тебя, Илья. Ты можешь поставить себя на место другого, когда ему загоняют иголки под ноготь?.. Можешь? А я знаю, что можешь. Или Сергуня, друг твой, тоже может, говоря высоким поэтическим слогом, ощутить чужую боль, то есть, как ни банально будет сказано, поставить себя на место другого. Вот отчего вы страдальчески морщите нос, когда при вас кто-то порезал палец. А мои мальчишки – нет. Они смотрят на порезавшего палец безразлично – у них не дрогнет душа. Они могут предложить йод или бинт, но это не сострадание, это примитивный мыслительный процесс. Они приходят к этому головой. Видите разницу? У них нет ни сострадания, ни воображения, чтобы поставить себя на место другого. Я все это говорю к тому, чтобы вы знали, что пытать вас будут без сострадания: ни мольбы, ни уговоры не дадут никаких результатов.
В продолжение всего монолога, произносимого лжекитайцем, блуждавший по комнате взгляд Ильи все время натыкался на мешок с покойником. Каталку лжекитаец установил так удобно, что Илье очень хорошо был виден черный мешок с торчащей из него рукой мертвеца, словно из того мира в этот; и он заглядывал оттуда одним глазом и протягивал оттуда руку Илье: "Цепляйся, пойдем…" – и Илью передергивало.
– Они будут резать по живому, – между тем продолжал лжекитаец, – осмысленно, а в мыслях и в том месте, где должно быть сострадание, у них будут доллары, которые я им заплачу за ваши растерзанные, изувеченные тела. Вот я вам сострадаю – я организм сложный, утонченный.
– Твой сложный организм, самозванец,-приподняв голову, заговорил Сергей, которому наскучило слушать пустую болтовню, – через некоторое непродолжительное время, что характерно, ваши братцы бандиты разложат на элементарные частицы. Ты, Малюта, как был шестеркой, так и останешься, только в гробу. А то ходишь тут, выпендриваешься. Китайца из себя корчишь…
Лжекитаец остановился, удивленно глядя на лежащего перед ним Сергея.
– Откуда же ты, дружок, знаешь такие глубоко интимные вещи? – загадочно улыбнулся он, снимая очки и склоняясь над Сергеем. – Нужно будет потолковать с тобой поподробнее.
– Китаец, – вошел Бердяй с радиотелефоном.
Лжекитаец взял трубку.
– Слушаю… Не может быть… – Последнюю фразу он проговорил совсем тихо, надел очки. – Неужели все?! Я сейчас сам приеду. Без меня ничего не предпринимайте.
Лжекитаец выключил аппарат и минуту, глядя в пустоту, не двигался с места.
– Так. Ты, – ткнул он пальцем в Бердяя, – и Заказ – со мной. Остальным – здесь. Быть наготове. Ждать чего угодно.
– Китаец, а с этими что? – кивнул Бердяй на каталки.
– Не понимаю, – не слушая его, задумчиво проговорил лжекитаец, – не понимаю, что происходит… – Он в недоумении пожал плечами.
– С этими что, хозяин? – повторил вопрос Бердяй.
– Эти пусть ждут. Без меня не начинать. Инструменты тонкие – еще сломаете что-нибудь.
Лжекитаец, сопровождаемый Бердяем, вышел, не удостоив пленников взглядом.
– Все идет как надо, – прошептал со своей каталки Сергей.
– Что делать будем? – поинтересовался Илья, приподняв голову и посмотрев на Сергея.
Вместо ответа Сергей показал Илье свободную от ремней правую руку.
Господи! Как же он обрадовался этой свободной руке друга. Из коридора слышались голоса. Потом грохот железной двери.
– Я в машине их прощупал, тренированные ребята, тут другая тактика нужна.
Вдруг со стороны окна Илья услышал шум. Окно было сзади него, и пришлось изогнуться и скосить глаза, чтобы увидеть, что там происходит.
Два жирных голубя приземлились на подоконник и заходили по нему, заурчали…
– Лежи смирно, – негромко сказал Сергей. – И больше к окну не поворачивайся.
– Почему?
Но ответить Сергей не успел. Дверь открылась, и в комнату вошел Костыль. Он, пританцовывая и кривляясь, прошелся между каталками, остановился возле Ильи и с глумливой ухмылочкой склонился над его лицом.
– Что, чистюля, отдыхаешь? Может, на тебя пописать для стерильности…
И вдруг ребром ладони ударил Илью по животу. Дыхание сперло, боль была нестерпимой. Илья ничего не мог произнести, а только, выпучив глаза и напрягая пристегнутые руки и ноги, во всю ширину открыл рот, стараясь вдохнуть в себя воздух.
– Ну вот, а если бы не выкобенивался…-назидательно говорил Костыль, – то я бы тебя, может быть…
– Эй, козел! Ну-ка оставь человека!
– Сейчас и до тебя дойдет очередь, – через плечо бросил Костыль. – Ну-ну, не изгибайся так, ты вдыхай поглубже, – слегка похлопал он Илью по щеке. – Тебя я больше бить не буду, а вот другана твоего… другана твоего буду.
Он тяжело вздохнул и, повернувшись к каталке Сергея, медленно подошел.
– Значит, ты назвал меня козлом,-вопросительно-утвердительно проговорил он.
Илья немного очухался и, повернув голову, стал смотреть на Костыля. Тот обернулся к двери и… Раздался тонкий звон стекла…
Костыль вдруг вздернул руки вверх в странном движении, словно в восточном медитативном танце, нелепо дернул ими в воздухе, как будто изображая фигуру "кабука", ноги его подпрыгнули, как на гололеде, вверх… и, до конца исполнив странный свой пируэт, он рухнул на пол в позе, которую никогда не сможет принять живой человек.
– Не двигайся! – закричал Сергей. – Лежи смирно!
Но Илья уже изогнулся и скосил на окно глаза. За окном, на крыше противоположного дома, он увидел человека с винтовкой, целящегося через оптический прицел прямо ему в голову.
Илья тут же лег на место и притаился, ожидая выстрела, но выстрела не последовало. Илья бросил взгляд на недвижимое тело Костыля – на рубашке в области поясницы растеклось большое алое пятно.
Тут же мощный взрыв встряхнул помещение.
– Лежи не двигайся, что бы ни случилось,-негромко сказал Сергей, в голосе его звучала тревога.
Вслед за взрывом послышались два пистолетных выстрела, потом еще один, но следующий уже захлебнулся автоматной очередью…
Дверь с силой распахнулась, и в комнату, согнувшись, вбежал один из парней лжекитайца; лицо его выражало ужас, рот был открыт, глаза метались по сторонам, ища спасения. Он приволакивал раненую правую ногу. Подбежав к окну, он, распрямившись во весь рост, повернулся к дверям и выставил вперед руку с пистолетом, ожидая первого, кто появится в дверях.
Пущенная снайпером пуля, пробив затылок, красной кляксой вышла через лоб и ударила в стену. Парень уронил пистолет и плашмя рухнул между каталками.
Илья лежал, онемев от ужаса. Немного погодя в комнату вошел человек в кожаной куртке с автоматом системы "Узи" и заводил дулом по стенам. За ним стремительно вошел еще один мужчина, тоже, как и первый, в кожаной куртке, синей бейсбольной кепочке и темных очках; на правой щеке чернело крупное родимое пятно, в руке его был пистолет с глушителем. Первым делом он показал большой палец снайперу на крыше, подошел к каталкам и посмотрел на Сергея и Илью, потом на лежавшего между каталками парня. Концом ботинка перевернул его на спину. Хотя красная клякса на лбу не давала ему шансов выжить, для верности поднес пистолет с глушителем почти к самому виску, выстрелил. Прошел к скорченному Костылю, тоже произвел контрольный выстрел в голову. Подойдя к пакету с покойником и отогнув край полиэтилена, посмотрел на него в явном недоумении, но для порядка выстрелил и туда.
Все это он проделал деловито и озабоченно – без лишней суеты и спешки. Основательно сделав свою добойную работу, он достал из кармана радиотелефон, отойдя к двери, набрал нужный номер.
– Шеф, его здесь не было… Понял… Понял… Здесь двое чужих… Привязаны… Понял… Понял…
Илья застыл в ужасе ожидания. Сейчас решалась его судьба. За эти секунды он не пережил, но, правильнее сказать, ощутил свою жизнь. Пожалуй, первый раз он чувствовал, что жив. А покойник с кляксой на лбу протягивал руку из мешка: "Цепляйся".
– Понял… – в последний раз сказал добойщик неведомому шефу, прошел в глубь комнаты, переступая через мертвецов, открыл черный шкаф и вынул оттуда тот самый черный-черный чемодан, в котором хранились пыточные принадлежности. Совсем как давеча лжекитаец, добойщик взгромоздил чемодан на табуретку и, отщелкнув замочки, открыл крышку, но не стал доставать инструменты из чемодана, а, удостоверившись в их наличии визуально, закрыл чемодан и вышел с ним из комнаты.
"Господи! Неужели пронесло… Неужели пронесло… – билось в голове у Ильи.-Неужели…"
Но тут же вошел еще один мужчина, одетый так же, как и все предыдущие, так что Илья сначала подумал, что это и есть добойщик, но этот был без родинки и выше ростом. Он с трудом принес синюю спортивную сумку и, поставив ее в углу возле двери, вышел.
В прихожей послышался топот ног, после чего все стихло.
– Теперь быстро… – сквозь зубы прошептал Сергей.
Первым делом, изогнувшись, он посмотрел в окно – туда, где недавно сидел стрелок, – потом вытащил свободную руку и торопливо стал расстегивать ремни. Отстегнув себя, он бесшумно подбежал не к Илье, а к стоявшей в углу сумке, осторожно открыл на ней молнию и от досады зацокал языком. Подбежал к Илье, расстегнул ему ремень на одной руке.
– Теперь быстрее. Теперь нас спасет только чудо. Только чудо, – повторил он и задрал рубашку.
Под рубашкой на голом теле Сергея оказалась намотана веревка. Пока Илья возился с ремнями, Сергей смотал с себя веревку и привязал конец к раме.
– Быстрее, Илья, быстрее… – И голос его успокаивал Илью и придавал уверенность.
– Теперь – вниз, – приказал Сергей.
Окно выходило на крышу малоэтажного здания.
– Она же до крыши не достает, – ужаснулся Илья, заглянув в окно.
– Быстрее! – снова повторил Сергей, глядя на Илью в упор.
Илья встал на подоконник… Последнее, что он увидел в комнате, – это черный полиэтиленовый пакет и торчащую из него руку, словно высунутую для прощания…